Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт) - Твен Марк (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

— Всего более мне нравится, однако, служение Мельпомене. Случалось когда-нибудь вашему высочеству подвизаться на театральных подмостках?

— Нет! — возразил король.

— В таком случае вы будете дебютировать на них не позже как через три дня, ваше павшее высочество. В первом же порядочном городе, который нам встретится на пути, мы наймем подходящую залу и там исполним перед избранным обществом сцену поединка из «Короля Ричарда III» и сцену на балконе из «Ромео и Джульетты».

— Я, любезнейший Бильджуатер, согласен на все, лишь бы зашибить деньгу, но предупреждаю заранее, что ровно ничего не смыслю в театральном искусстве. У меня не было даже случая присутствовать при том, как ломали комедию. Я был еще слишком молод, чтобы смотреть на спектакли, которые давались во дворце моего папаши. Как вы думаете, удастся меня обучить?

— Без всякого затруднения!

— Ну, и прекрасно! Я не прочь попробовать что-нибудь новенькое. Можете хоть сейчас приняться за мое обучение. Я слушаю.

Герцог рассказал ему тогда всю подноготную про Ромео и Джульетту, добавив, что он лично привык на сцене и вне ее к роли Ромео, а потому королю придется разучить роль Джульетты.

— Но ведь если Джульетта такая молоденькая девчоночка, то моя плешивая голова и седые бакенбарды, пожалуй, не совсем будут подходить к роли.

— Насчет этого не беспокойтесь! Здешнее провинциальное дурачье ничего подобного не сообразит. Кроме того, ваше величество будете костюмированы, а это ведь самое главное! Джульетта, перед тем как лечь в постель, выходит на балкон, чтобы полюбоваться полной луной. Понятное дело, что она в пеньюаре и ночном чепце, обшитом кружевцами. Необходимые костюмы у меня уже запасены.

Он вытащил из своего саквояжа два или три костюма из раскрашенного картона, наклеенного на коленкор, которые выдавал за средневековые доспехи Ричарда III и Ричмонда. Под конец он извлек оттуда же длинную белую демикотоновую ночную рубашку и ночной чепец с оборкой. Король совершенно этим удовлетворился, а потому герцог, достав из того же саквояжа книжку, продекламировал по ней с величайшим шиком обе сцены, энергично жестикулируя, чтобы показать, каким именно образом надлежит держать себя на сцене исполнителям, а затем передал книжку королю, приказав ему выучить свою роль наизусть.

В трех милях ниже, в излучине реки, нам должен был встретиться небольшой городок. После обеда герцог объявил, что придумал уже средство, которое дозволит нам путешествовать днем без всякой опасности для Джима. Вместе с тем он сообщил, что немедленно съездит в город и примет там надлежащие меры; король, в свою очередь, изъявил желание отправиться туда же и посмотреть, не попадется ли что-нибудь и на его удочку. У нас на плоту вышел весь кофе, а потому Джим посоветовал мне съездить тоже на берег, вместе с королем и герцогом, и раздобыть некоторое количество этого необходимого продукта.

Прибыв в город, мы не нашли там населения; улицы стояли пустые; всюду царила такая же тишина, как и в воскресные дни. Мы разыскали, наконец, где-то на заднем дворе старого больного негра, гревшегося на солнце. Он объяснил, что все, кому не препятствовали чересчур сильная болезнь и крайняя старость или младенчество, отправились на благочестивое собрание, происходившее теперь на чистом воз духе в лесу, приблизительно милях в двух от города. Наведя обстоятельные справки насчет того, как туда пройти, король объявил, что явится на этот митинг и попробует извлечь из него возможно большее количество презренного металла. Он предложил мне, если угодно, идти вместе с ним.

Герцог объяснил, что ему лично нужна типография. Мы разыскали ее в каком-то чуланчике за столярной мастерской. Как столяры, так и типографские рабочие ушли на сходку, оставив двери незапертыми. Помещение типографии оказалось до чрезвычайности грязным, заваленным всяким хламом и запачканным крас кою. По стенам были развешаны оттиски объявлений с портретами украденных лошадей и беглых негров. Герцог снял с себя сюртук и объявил, что нашел уже все, что нужно. Мы с его величеством отправились тогда разыскивать в лесу благочестивое собрание.

Приблизительно через полчаса мы добрались до места сходки, причем с нас обоих градом катился пот, так как день был ужасно жаркий. На сходку собралось около тысячи человек; многие из них приехали, как мы узнали впоследствии, миль за двадцать. В лесу стояло в живописнейшем беспорядке множество телег и повозок; выпряженные кони, привязанные к телегам, ели засыпанный туда корм, неистово топая ногами и отмахиваясь хвостами от мух; тут же устроено было несколько навесов из древесных ветвей и жердочек, где продавался лимонад, имбирные пряники, целые груды арбузов, початков кукурузы и т. п.

Проповеди читались в шалашах такой же конструкции, но только более значительных размеров. Все они были переполнены благочестивыми слушателями; скамьями служили там бревна, обтесанные с одной стороны и покоившиеся на ножках, забитых в дыры, вы сверленные с необтесанной стороны бревна; спинок у скамей совсем не было; под каждым навесом имелся находившийся в самом конце высокий помост для проповедника. Дамы и девицы явились в шляпках и в самых нарядных своих платьях: шерстяных и сатиновых. Лишь некоторые девочки-подростки были в простеньких ситцевых платьицах. Многие из молодых людей оказались без сапог, костюм некоторых детей ограничивался одной рубашкой из грубого холста. Некоторые старухи забавлялись вязанием, а молодежь кое-где позволяла себе коварно заниматься ухаживанием.

В первом шалаше, в который мы вошли, проповедник угощал слушателей благочестивым гимном: он громогласно выкрикивал парочку стихов, после чего все присутствующие пели их хором. Народу было так много и он так усердствовал, что в результате получалось очень грандиозное впечатление; затем проповедник выкрикивал еще два стиха, и т. д. Публика приходила все в большее возбуждение, вследствие чего пение становилось все громче; наконец некоторые из присутствующих начали стонать, а другие — вопить самым неистовым образом. Тогда проповедник принялся читать поучения и сразу же взялся как нельзя более серьезно за дело: он ходил, внушительно жестикулируя, с одной стороны помоста на другую, а затем, остановившись как раз на половине пути, на гнулся к толпе, начал размахивать руками, раскачиваться всем телом и выкрикивать слова с напряжением всех сил. Время от времени он подымал вверх Библию, раскрывал ее и показывал всем слушателям, восклицая: «Вот вам медный змий в пустыне! Взгляните и оставайтесь в живых!» Публика отвечала на это громкими криками: «Слава Тебе, Господи! Аминь!» Среди стонов, воплей и таких восклицаний проповедник продолжал:

— Приидите сюда, на скамью кающихся! Приидите, погрязшие во грехах! (Аминь!) Приидите, больные, страждущие! (Аминь!) Приидите, хромые, расслабленные и слепые! (Аминь!) Приидите, несчастные бедняки, погрязшие во стыде! (А-аминь!) Приидите, все страждущие, обремененные и оскверненные, приидите утратившие бодрость духа, приидите с сокрушенным сердцем, приходите в ваших лохмотьях, грехах и грязи. Вас ждут воды очищения! Двери небес отверсты! Вой дите туда и расположитесь на отдых! (А-аминь! Слава Тебе, Господи! Аллилуйя!)

Далее шло в том же роде, но только из-за криков и воплей нельзя было уже расслышать слов проповедника. Публика валила толпою к скамье кающихся, энергично прочищая себе туда дорогу локтями и плечами. По лицам кающихся струились слезы. Вскоре все передние скамьи переполнились грешниками, которые пели гимны, кричали и, словно помешанные, повергались на пол, предусмотрительно устланный соломой. Прежде чем я успел надлежаще освоиться с этими благочестивыми упражнениями, король принял в них самое деятельное участие: он очутился в первых рядах кающихся, где громогласная, пламенная его молитва покрыла все голоса. В следующее мгновение он устремился на помост и обратился к проповеднику с просьбой разрешить ему сказать, в свою очередь, назидательное слово благочестивым христианам. Его величество объяснил, что в малолетстве был пиратом и в продолжение тридцати лет занимался морским раз боем на Индийском океане. Прошлой весной ему пришлось выдержать жестокую битву с преследовавшим его крейсером, вследствие чего численность эки пажа у него значительно уменьшилась. Он вернулся в Америку с большими деньгами, чтобы завербовать себе несколько дюжин молодцов надлежащего закала. Благодаря Богу, однако, прошлой ночью его ограбили дочиста и высадили с парохода без гроша. Он этому несказанно рад, так как никогда еще в жизни не испытывал такого счастья. Он сразу же стал совершенно иным человеком и впервые в жизни почувствовал себя осененным благодатью. Правда, он теперь стал человеком бедным и неимущим, но при всем том он принял твердое решение немедленно же по кинуть Америку, чтобы вернуться в Индийский океан и посвятить остаток своей жизни делу обращения разбойников; он может лучше, чем кто-либо, взяться за это дело, так как знаком с экипажами всех разбойничьих судов в этом океане. Разумеется, будет трудновато и хлопотно добраться туда без денег, но он все-таки выполнит так или иначе свое намерение. Каждый раз, когда удастся обратить пирата в благочестивого христианина, он будет говорить: «Не трудись благодарить меня, любезнейший! Я тут совершенно ни при чем. Вся, без исключения, заслуга принадлежит добрым людям, присутствовавшим на благочестивом собрании близ Поквиля: они истинные братья и благодетели пиратов. Здешний проповедник является са мым искренним другом, каким мог когда-либо по хвастаться морской разбойник!»