Золото императора династии Цзинь (СИ) - Гусев Анатолий Алексеевич (книги без сокращений .TXT) 📗
- Да болезнь-то не заразная – сказал Ракитенко. - По наследству передаётся.
- Всё одно! - не согласился Вязов. - Зачем такое наследство? Зачем така жена нужна? Наследник наш, царевич, помрёт! И что? Баба на престоле будет?
- А что б ты сделал, Спиридон? – сказал Шилов. - Вон Нил Пахомыч тоже не хотел свою младшенькую дочь Варьку отдавать за этого – и он указал на Шестакова. - А отдал же!
- За какого за этого? – возмутился Валька Шестаков. - У нас с ней всё по любви!
- Вот!- улыбался Шилов. - Что только Нил не делал: и Варьку в доме запирал, и вожжами её хлестал, и Вальке досталось на орехи! Доставалось же? А?
- Ну, было – с неохотой подтвердил Валька.
- Всё приданное на спине прописал – засмеялся Черкашин.
- Не на спине – возразил Шестаков, - а на морде.
- Всё одно – сказал Черкашин.
- А вот, поди ж ты! - продолжил Шилов. - Обвенчались они.
- А чем я плох-то? – поинтересовался Валька.
- А действительно? – спросил Дудек.
- Да что бога гневить – сказал Вязов, - Валентин казак справный – храбрый и толковый. А вот тятька у него не шибкий! Пьянь!
- Зачем так-то, дядя Панкрат – сказал Валька Шестаков Вязову. – И работает тоже.
- На глотку он свою работает – возразил Шилов. - Самогонку сделает из чего хошь! Разве что из навоза не делает! Или делает? А, Валентин?
- Да ну вас!
- А что, не правда, Валентин? – спросил Вязов.
- Ну, правда – с неохотой согласился Шестаков.
- Но самогонка у него отменная – вставил слово Черкашин, - сам пробовал. Забористая!
- Это не отнять! – согласился Шилов. - Валька-то да! Справный казак получился. А вот младший брат его – Валерка - и где твой тятя таких имён чудных понабрался? Язык сломаешь! Так вот он выпить любит, а ему шестнадцать только! И чего из него получится?
А получится из него через восемь лет председатель поселкового совета, как представитель беднейшего казачества, социально близкий к сельскому пролетариату. Много он крови попьёт у односельчан! Да недолго он прокомандует: напьётся как-то самогонки в своей конторе, да и заснёт пьяный на столе и захлебнётся во сне рвотными массами. Но официально обвинили в его гибели кулаков, правда, кого конкретно не уточнили, и все с этим обвинением согласились, потому, что если засомневаешься, то получишь пулю от Советской власти или поедешь в город Магадан лет на десять. Поэтому и никто не сомневался в героической гибели первого председателя поселкового совета Валерия Шестакова.
- Рассказал бы ты, Валька, - толкнул плечом Шестакова Черкашин, - как ты Варьку свою охмурил?
- Ну-ка – отмахнулся Валентин.
- И то верно, Авдей, что к парню пристал – сказал Вязов. – Как он её охмурил – это не интересно. Про Распутина лучше расскажи – обратился он к Суздальцеву.
- А что Распутин? – пожал плечами Суздальцев. - При наследнике он, ну и при царице, разумеется. Мать с дитём.
- И что он там делает?
- Как что? Кровь останавливает, боль снимает у наследника.
- А с царицей?
- Он через неё советует царю как государством управлять.
- А ещё?
- Этого мало?
- У реки жить, да не напиться?
- Я, думаю, свечку никто не держал!
- Но он же хлыст? Грешат «свальным» грехом.
- Это когда все вместе, что ль, в одной куче? – спросил Черкашин.
- Ну да!
- Грех-то какой! – перекрестился Черкашин.
- Это ничего не значить – сказал Пилипчук, - У нас в соседней деревне хлысты жили. Так вот они не пили, не курили и с бабами не очень. Себя истязали, хлыстали, отсюда и прозвище. А про «свальный» грех я не слышал.
- Вот бы и помолчал бы, Гордей – сказал Суздальцев – если не знаешь.
- Почему не знаю?
- А я говорю: не знаешь! – с нажимом повторил Суздальцев.
- Ладно вам! – примирительно сказал Вязов. – Так или не так, а всё одно – грех. И попы грешат, и царь с царицею – грешные. А грехи, они ведь кровью смываются - мученичеством! И покаянием! Но, сначала – кровь и мучения! Господи, не допусти! – перекрестился казак.
ГЛАВА 18. КОРЕЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ.
Утром, седлая лошадей, Пилипчук спросил Суздальцева:
- Что это ты мне вчера рот затыкал?
- Потому что у тебя язык как помело!- ответил Суздальцев. - Трепаться меньше надо!
- Дело-то в чём?
- Дело в том, что казаки самое реакционное российское сословие! Это наши будущие враги. Они испокон веку воевали за Веру, Царя и Отечество! И своими пиками поддерживали царский режим! Если нам удастся пошатнуть у них веру в царя и Бога, то победить их будет проще. Проще бить того, кто сомневается. А беднейшая их часть будет на нашей стороне, что тоже – хорошо! А ты «чёрта святого» выгораживаешь! Хлысты праведники! Распутин святой! Царица – невинна, как ангел! Всех надо в грязи обвалять, если уж они так подставились с этим мужиком! И Распутина, и царя, и царицу, и дочек их – наверняка распутницы!
- Я за правду, Константин – сказал Пилипчук. - Про Распутина не знаю – всякое болтают. А хлысты может и не праведники, но и не такие уж и грешные. Зачем же не винных-то, грязью?
- Затем! А, правда - она разная! А правое дело – одно! Что значить: «невинные»? Цари?! Значить уже виновные!
- Надеюсь, что большевики к власти никогда не придут! - нахмурился Пилипчук.
- Надейся! А победим мы! Потому что у нас решимости больше! Мы крови не боимся! И грязи!
- Вот это и страшно, хотя я член боевой организации социалистов-революционеров и крови тоже не боюсь. Одно дело свергнуть царский режим, другое дело против своих воевать! Мы хотим, что бы всем хорошо было, по справедливости! И казакам тоже.
- Не надо так орать – сказал полушёпотом подошедший к ним Дудек. – Власть возьмем, а там за кем народ пойдёт.
- Я думаю, что ты, Костя, далеко пойдёшь – сказал Пилипчук Суздальцеву.
Константин Суздальцев пойдёт далеко. Он станет комиссаром дивизии. И погибнет в Подмосковье при освобождении деревни Павловка 22 февраля 1942 года, когда будет поднимать в атаку роту своей дивизии. Погибнет, потому, что его начальству надо было доложить вышестоящему начальству о взятии деревушки именно к 23 февраля, хотя вышестоящие начальство этого и не требовало. Атаковали без подготовки, в лоб. И взяли, с огромными потерями, но взяли. Комдива этой дивизии за эту атаку вышестоящие начальство осудило: он был отправлен в штрафной батальон, там всё понял и через три месяца, когда оттуда вернулся и был восстановлен в должности, в лоб уже ничего не брал, дорожил рядовыми. Немцы 24 февраля отбили деревушку опять, а 28 февраля, боясь угрозы окружения, оставили её уже окончательно. Этой деревни сейчас нет на карте Подмосковья: в шестидесятых годах её признали бесперспективной и сравняли с землёй. Теперь на её месте заросшее травой поле, где раньше сажали картошку.
Через некоторое время казаки и члены союзных партий расстались – одни двинулись по тропинки в горы, ведя под уздцы лошадей, а другие повернули назад в свою станицу. Вязов долго смотрел вслед городским, потом снял фуражку, перекрестился сам и перекрестил уходящих в горы, повернул коня и поскакал догонять своих.
Тропинка вилась в горы серпантином, периодически исчезая и направление, только угадывалось. Они шли на подъём медленно, цепочка то и дело растягивалась, приходилось ждать отстающих спутников. Вскоре зашли на перевал. Внизу протекала речка, которая вдали впадала в другую реку. Там стояли фанзы корейской деревни, куда они и направлялись. Тропинка вилась туда. Мелкие камешки сыпались под ногами и наперегонки прыгали вниз по склону горы. Спуск оказался тяжелее подъёма. Но товарищи по партии упорно шли вперёд. Наконец дорога спустилась с горы и пошла по долине рядом с речкой. Можно было вздохнуть спокойно.
На подходе к деревне вдруг раздались выстрелы. Товарищи насторожились. Собрали лошадей в кучу.
- Берданка, винчестер – прислушиваясь к стрельбе, сказал Пилипчук. – А вот трёхлинейка жахнула!
