Мир приключений 1959 г. № 4 - Пермяков Е. (лучшие книги .txt) 📗
Корабли проходили уже Северное море, когда необычайно высоко над горизонтом повисли всполохи, напоминающие северное сияние. Фотонные площадки академика Андрюхина чистили Европу, выбрасывая за тысячи километров от Земли ярчайшие стрелы лучей: это уходили с Земли зловещие ядерные взрывы, смертоносная радиоактивная пыль, уходила смерть…
Через сутки корабли приблизились к Ленинграду.
Корабли остановились на рейде Кронштадта. Вечером состоялась торжественная церемония прощания с экипажами кораблей. Рано утром два «ТУ-150», имея на борту более пятисот человек, приглашенных на празднования в Москву, поднялись в воздух. На первом самолете летели все члены экспедиции во главе с академиком Андрюхиным и Юрой.
Вся Москва встречала наших путешественников. Даже в Кремле людьми были унизаны все здания и соборы; какая-то девушка, очень похожая на Женю, стояла на самой шишечке Царь-колокола, размахивая цветным шарфом и крича во все горло, а на Царь-пушке народу было больше, чем в вагоне метро в часы пик.
Только у Большого Кремлевского дворца розовый от цветов квадрат площади был пуст. Милиция и добровольцы из толпы, стоя в несколько рядов и намертво сцепив руки, сдерживали натиск рвущейся вперед толпы.
Когда путешественники, потрясенные встречей, до предела смятенные силой народной любви, запыхавшиеся, растрепанные, разгоряченные, осыпанные лепестками цветов, вошли в Георгиевский зал, навстречу им уже двигалась небольшая группа людей.
Академик Андрюхин был знаком с членами правительства и представил Юру Сергеева, своих помощников, Лайонеля Крэгса, ученых академического городка, а также участников экспедиции.
Когда прошли первые приветствия, все познакомились и, сидя за праздничным столом, стали несколько приходить в себя, Председатель Совета Министров наклонился к Юре и негромко спросил:
— Как дальше думаете жить?
Глаза его внимательно и дружелюбно рассматривали Юру.
— Уеду в академический городок, — встрепенулся Юра. — У академика Андрюхина есть кое-какие планы… Если здоровье позволит, будем готовить новый полет. Вернусь в Майск, на свой комбинат. Буду работать, играть в хоккей, учиться…
Глава шестнадцатая
ЧЕЛОВЕК-ЛУЧ, ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?
Ночью Женя проснулась, придавленная страхом. Несколько мгновений она не смела открыть глаза, зная, что сейчас произошло что-то страшное. Не двигаясь, почти не дыша, она думала: что? И вдруг, широко открыв глаза, вскочила. Нет Юры!
Включив свет, она сорвалась с кровати, подбежала к распахнутому окну, откуда тянуло острой свежестью, пахло Москвой, родным домом… Окончательно проснувшись, Женя вспомнила, как даже на торжественном приеме Юра и Андрюхин умудрились уединиться, о чем-то таинственно беседуя, как они, ничего не замечая, шли потом по коридору небольшого дома, где их расселили на ночь… Конечно, Юра у Андрюхина. Что же они еще затевают?
Как была, в пижаме, она забралась с ногами на широкий подоконник и, ничего не видя, уставилась на темные ели, на плывущие далеко огни… Ей припомнились некоторые книги и фильмы, и она с горькой усмешкой перебирала туманные образы жен, преданных, безропотных, растворяющихся в деятельности великих мужей. Эти жены варили своим мужьям вкусные обеды, вовремя пришивали пуговицы, удостаивались чести переписывать их труды, собирали в семейные альбомы разные примечательные фотографии. Нет, Женю не манила такая жизнь; при одной мысли о подобном существовании ей становилось тошно. Потом, как маяк, выплыл образ гордой польки, Марии Склодовской, по мужу — Кюри. Рядом с мужем она прокладывала глубокую борозду по целине, еще не известной науке. И кто пахал глубже?.. Но Юрка увлекся кибернетикой, а Женя всей душой была предана медицине. Им не идти в одной упряжке! Что же, все равно, все равно — слышите? — она станет вровень с ним!
И ветер, который пахнул в это мгновение в окно, как будто подхватил Женю и упруго поднял вверх. Она вся напряглась в радостном сознании своей силы, в нетерпеливой жажде сейчас же что-то делать, творить, дерзать. Девушка мечтательно закинула голову и, едва не свалившись с подоконника, неожиданно ощутила, что сидит в Кремле. Невольно запахнув пижаму, пригладив волосы и согнав ребячью улыбку беспричинного счастья, Женя спрыгнула в комнату, тихо забралась в кровать, но, как ни старалась, не могла придумать ничего интересного ни о человечестве, ни о мире… Она уже дремала, когда чуть слышно скрипнула дверь. Легкое движение в комнате заставило ее встрепенуться. Было уже светло. Она увидела, как небольшой черный ящик подплыл к кровати и остановился в метре над головой. Женя, щурясь, присмотрелась. Над нею, неясно поблескивая горящими лампами, едва слышно шипел готовый заговорить радиоприемник.
Женя приподнялась и, вздохнув, выключила его: она не одобряла мальчишеских проделок академика Андрюхина.
Тотчас, смущенно потирая руки, явился сам Иван Дмитриевич, а за ним и Юра.
— Не спишь? — осведомились они.
— Сплю, — возразила Женя, кутаясь в одеяло.
— Совершенно зря! — возмутился академик. — Уже семь часов! В десять митинг. Неужели мы не проедемся по Москве, пока нас не начали снова тискать?
Через полчаса их машина, никем не замеченная, выскользнула на уже оживленные улицы. Они долго колесили по Москве. Андрюхин сам вел машину.
— Все это великолепно! — заявила Женя, не в силах дальше терпеть томительную неизвестность. — Но я хочу наконец знать, о чем вы шепчетесь, что от меня скрываете и во что еще должен будет превратиться мой муж! Вы знаете, — она подняла сердитые глаза на академика Андрюхина, — Юра Сергеев — мой муж…
— Да-да, — заторопился Андрюхин, — ведь я до сих пор не принес вам своих поздравлений… Это непростительно! Крэгс прав — я бестактен, я свинья…
— Иван Дмитриевич! — Женя, как будто делая академику выговор, укоризненно покачала головой. — Я хочу знать, во что будет превращен мой супруг.
Андрюхин встревоженно покосился на Юру. Тот смотрел в сторону, как будто разговор его не касался. Андрюхин кашлянул. Юра не оглянулся.
— Сказать, что ли? — сердито выговорил Андрюхин.
Женя замерла, понимая, что сейчас откроется тайна, мучившая ее уже много дней.
— Смотрите! — вскрикнул в этот момент Юра. — Узнаете?..
Они были где-то в районе Фрунзенской набережной. По свежевымытой улице двигалась небольшая группа в составе узкоплечего, сутулого мужчины, очень толстого мальчишки, быстрого, подвижного, как вьюн, подростка с хмурым и недоверчивым лицом и тощей, глазастой, с острым носиком девчонки.
— Бубырь! — захохотал Андрюхин. — Нинка-пружинка! Павлик Алеев! Кто же это с ними?
— Отец Бубырин, — сказала Женя, сердясь на помеху, но все же заинтригованная встречей.
Их машина остановилась у тротуара, в пяти шагах от совещавшихся о чем-то ребят. Папа Бубырин не принимал участия в совещании; он с любопытством поглядывал по сторонам и взирал на огромный двенадцатиэтажный дом, перед которым они остановились. С десятков балконов, из сотен окон, несмотря на ранний час, жильцы наблюдали праздничную Москву. Им была видна даже Красная площадь…
Подчиняясь решительному жесту Пашки, ребята скрылись в воротах огромного дома; пожимая плечами, что-то бормоча, папа Бубырин побрел сзади.
— Пошли за ними! — решительно заявил Андрюхин, озорно блестя глазами.
Вряд ли кому могло прийти в голову, что герои, ради которых Москва надела праздничный наряд, выскочив из машины, побежали за мальчишками. Во дворе им не встретилось ни души; после шумной улицы здесь было особенно тихо.
— Вот она! — крикнул Пашка, бросаясь вперед.
Обгоняя друг друга, ребята рванулись за ним; позади, спотыкаясь, бежал Бубырин-старший. А за всей этой компанией осторожно крались Андрюхин, Юра и Женя.
Пашка первый подскочил к пожарной лестнице и, не оглядываясь, быстро полез вверх. За ним, не раздумывая, — Бубырь и Нинка.
— Вы с ума сошли! — вскричал папа, останавливаясь у лестницы. — Свернете шеи! Что я скажу маме?
