Приключения 1969 - Егоров Виктор (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Однажды, открыв глаза, он долго лежал неподвижно. Вокруг, как всегда, был полумрак, а прямо перед глазами какая-то ровная синяя поверхность. Но если прежде она не вызывала у Яниса даже любопытства, то в этот раз он вдруг понял, что находится дома, кровать его отгорожена от комнаты старенькой складной ширмой, которую он помнил еще с детства, а окна плотно закрыты занавесками, хотя на дворе, кажется, день… Он вспомнил все, что с ним случилось, и сообразил, что, видимо, долго болел, а теперь, судя по всему, дело пойдет на поправку. От этой радостной мысли ему стало хорошо, и он уснул.
Вечером сквозь сон он почувствовал, что кто-то осторожно приподнимает его голову вместе с подушкой и в рот ему вливается что-то горячее, ароматное и необыкновенно вкусное. Он проснулся и увидел мать. Лилия сидела на краю кровати, одной рукой поддерживая подушку, а в другой держа ложку с бульоном. Рядом на табуретке стоял алюминиевый котелок, наполненный чудесным дымящимся бульоном, от запаха которого Янис успел уже совершенно отвыкнуть.
— Мама! — сказал он и улыбнулся. Лилия закрыла глаза, и по ее щеке скатилась слезинка. Но она смахнула ее рукой и спокойно, словно ничего особенного не произошло, ответила:
— Вот и отлично! Теперь ты должен как следует поесть.
Янис не заставил просить себя дважды и уничтожил весь бульон.
В следующий раз он проснулся ночью, но в доме почему-то никого не было. На табуретке он увидел тарелку, накрытую салфеткой. Под салфеткой оказалась белая куриная нога, залитая соусом, и рисовая каша, обильно приправленная сливочным маслом. Янис дотянулся до куриной ноги и с аппетитом съел ее вместе с рисовой кашей и с хлебом. После этого он откинулся на подушку и стал размышлять.
Сначала все его мысли были радостными. Он благодарил судьбу за то, что ему удалось чудом убежать из лагеря и спастись от смерти. Но затем в голову полезли мысли, от которых ему стало беспокойно.
Он взглянул на тарелку, где недавно была куриная нога и рисовая каша со сливочным маслом, и вспомнил рассказы заключенных, прибывавших в концлагерь из Риги. По их словам, в городе магазины были закрыты, жители по ночам выкапывали из-под снега мерзлую картошку, на заводах и в мастерских рабочих кормили брюквенной похлебкой, а хорошо питались только фашистские прислужники — шуцманы, агенты гестапо и те, которые работали в немецких учреждениях. Для них открыты специальные столовые, где кормят по особым спискам. Еще, конечно, сами немцы жрут досыта. Они развлекаются в ресторанах, получают обильные пайки да еще грабят все, что плохо лежит…
Откуда же в доме у матери появились сливочное масло, курица и рисовая каша? Это было совершенно непонятно и неправдоподобно.
Янис нахмурился. В этот момент скрипнула дверь, и он узнал легкие, быстрые шаги Лилии. Он хотел окликнуть ее, но в последний момент раздумал и, тихонько отодвинув ширму, увидел, как мать повесила на спинку стула платок и принялась доставать из хозяйственной сумки свертки. Развернув один из них, она повертела в руках большой желтый брусок сливочного масла, из другого пакета вынула несколько кругов копченой колбасы. В третьем оказался колотый голубоватый сахар. Лилия отнесла продукты в кухню, вернулась в комнату и, взглянув на часы, надела меховую шубку.
— Мама! — позвал Янис.
Она остановилась и долго не поворачивалась к нему. Потом медленно приблизилась к ширме. На ее лбу блестели капельки пота.
— Кто тебе дал это, мама?
— Что?
— Я говорю о продуктах. У нас никогда, даже до войны, не было такой роскошной еды.
— Верно, — негромко ответила мать. — Мы слишком мало зарабатывали.
— А сейчас, значит, ты зарабатываешь больше?
— Давай отложим этот разговор, — попросила Лилия. — Я очень тороплюсь.
Она направилась к двери.
— Ты не хочешь отвечать? — с недоумением спросил Янис. — Ты делаешь что-то плохое и тебе стыдно признаться?
Он сам едва расслышал свой голос, но Лилия остановилась на пороге, словно наткнувшись на стенку.
— Плохое? — тихо переспросила она и опустилась на стул. Она молчала так долго, что тишина сделалась тяжелой и душной, точно перед грозой. — Нет, ничего плохого я не делаю, — наконец сказала она, и голос ее был ровным. — Все это очень просто объясняется. Я расскажу тебе позже. Хорошо?
— Нет! — крикнул Янис. — Или ты скажешь сейчас, или я уйду!
Опираясь на спинку кровати, он встал, но потолок закружился над головой и в глаза хлынул мрак.
Очнулся он в постели. Лилия, наклонившись, тревожно смотрела на него. Он все вспомнил и прошептал:
— Говори!
— Мне нечего скрывать, только я опоздаю на работу и получу выговор, — вздохнула мать, поправляя одеяло. — С завода я ушла, потому что там не дают пайков. Мне удалось устроиться горничной в богатую семью. Там меня кормят и дают талоны в немецкий продовольственный склад. Со склада я приношу для тебя продукты. Надеюсь, в этом нет ничего худого?
Ее ответ следовало обдумать, но Янис был еще слишком слаб и закрыл глаза.
Прошло несколько дней. Тело Яна медленно наливалось силой. Ноги окрепли. Он уже мог, опираясь на стены, медленно передвигаться по комнате. В окно пыталось заглянуть яркое весеннее солнце, но плотные шторы никогда не раздвигались. Работа у матери была странной. Она отсутствовала по ночам и отсыпалась днем. Уходить она старалась, когда Янис уже погружался в сон, а возвращалась обычно до его пробуждения. Возможно, она делала это не нарочно, но ему всего два или три раза удалось услышать, как за ней захлопывается дверь.
— Чем ты там занимаешься? — спросил Янис однажды утром. — Чем занимается твой хозяин? Разве жизнь в этом богатом доме начинается в сумерки, как у летучих мышей?
— Он военный, — помедлив, объяснила Лилия. — По ночам он дежурит и требует, чтобы я варила для него кофе. К нему приходят разные люди, и я прислуживаю им. В этом заключаются мои обязанности.
— Он, видно, большой начальник, — задумчиво сказал Ян.
— Да, — подтвердила мать.
Скоро она уснула, а Янис стал размышлять о ней и о себе. Что ж, служанка так служанка. Плохого здесь действительно ничего нет. Не так уж важно, кто ее хозяин. Ведь хозяев не выбирают, работа остается работой. Правда, как-то странно представлять Лилию в роли служанки. Уж очень это на нее не похоже. Но сейчас все стало не похоже на то, что было раньше. Она устроилась как сумела… Вот теперь Янис выздоровел, ему тоже придется устраиваться. Только плохое это слово — «устраиваться», и плохо оно звучит в такое время. Янис спасся от гибели, но неужели задача его заключается лишь в том, чтобы выжить? Он был комсомольцем и остался им. Он всей душой ненавидит фашистов, значит, его долг продолжать с ними борьбу. Но как?
Найти ответ было не просто. Интересно, что бы Мария посоветовала ему? Жива ли она? Вполне возможно! Избежал ведь смерти он сам? Почему же не могло повезти Марии? У Яниса даже возникло чувство, что она где-то недалеко. Это чувство было таким сильным, что ему захотелось поскорее выздороветь и сходить в соседний дом, где она жила. Возможно, там он что-нибудь про нее узнает.
Но ему пришлось отвлечься от мыслей о Марии, о своем будущем и еще раз подумать о том, что происходило день за днем перед его глазами и чего не заметить было никак нельзя.
…В конце марта 1942 года он проснулся в сумерки и услышал за ширмой шаги матери, очевидно собиравшейся на свою странную ночную работу. Приподнявшись, Янис взглянул на Лилию.
Она стояла перед зеркалом. Рядом на стуле лежало что-то пушистое и коричневое, похожее на свернувшегося мохнатого зверька. Янис не мог определить, что это. Не спеша Лилия принялась укладывать волосы. Она умело соорудила модную сейчас прическу с высоким валиком волос над лбом. Янис вспомнил, где видел эту прическу. Он видел ее у немецких фрау, приезжавших за вещами в Саласпилсский концлагерь. И блестящие шелковые чулки, которые надела Лилия, присев на стул, тоже были такими же, как у этих фрау. Мать сунула ноги в сапожки на высоких каблуках, надела меховую шапочку, протянула руку к пушистому комку на стуле, и тот превратился в норковую шубку невиданной красоты. Накинув ее на плечи, Лилия достала из сумочки губную помаду, пудру, какие-то флакончики и палочки, приблизила лицо к зеркалу и начала старательно красить брови, ресницы и губы. В зеркале Янис видел ее лицо. Постепенно оно становилось неузнаваемым и невыносимо вульгарным. Она накрасилась грубо и вызывающе, как женщины определенного сорта, которых Янис иногда встречал в детстве возле кинотеатра «Палладиум».
