Люди, горы, небо - Пасенюк Леонид Михайлович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Есть, видно, и на кижуча управа, – неуверенно пробормотал Потапов.
В природе ничего не бывает без смысла, – не согласился Шумейко. – Единственная несуразность природы, как ни странно, разве только сам человек. Потому что он грозится переделать самое природу, замахивается на нее что ни день все опасней и шире…
Но чаще не без пользы, – вставил Саша.
А иногда и без ума, – отмахнулся Потапов, и, поскольку примеров такого бездумного умерщвлрния природы или пустой траты ее даров было не сосчитать, ему никто не возразил. Все знали, что он имеет в виду прежде всего на Камчатке: это лосось, это лес.
Что же касается леса, то сплошная рубка его по берегам, ближе к сплаву, чтобы меньше затрат, приводила к захламлению реки древесными отходами, оголяла нерестовые воды, отравляла их чужеродными химическими примесями; если это и было кому-нибудь на пользу, то уж не лососю. Не рыбе.
– Мало, мало рыбы, – печально сказал Гаркавый, и даже странно было слышать избыток жалостливости в устах этого кряжисто-грубоватого человека – словом, при такой его комплекции и фамилии. – Пойдем хоть почаюем, что ль?.. Одна только радость и осталась.
– Конечно, – усмехнулся Шумейко, – особенно если иметь в виду, что слово «чаевать» на севере значит крепко и со смаком поесть.
Бухнул за спиной выстрел – это, не дослушав его реплики, влет сбил двух шилохвостей механик.
Черт вас возьми! – вскипел Шумейко, круто обернувшись. – Еще не хватало, чтобы мы, защитники природы, представители рыбоохраны, сами же и нарушали закон! Сезон утиной охоты, между прочим, еще не наступил!
Заморщиненные глаза Гаркавого чуть-чуть округленно раздвинулись, будто он вставил в глазницы аккуратные моноклики.
А ты не кричи, Игорь Васильевич, – спокойно предупредил он. – Мы этого всякого крика в тайге не любим. Не привыкли.
А я привык, – жестко и в том же повышенном тоне проговорил Шумейко. – Я ко всему мало-помалу привык.
И к тому, что меня поднимали в лобовую атаку на доты, тоже привык. Когда идешь в атаку – слушайте вы, таежный человек, - тогда очень много шума и лишней трескотни. Но выхода нет -привыкаешь. Так что меня тихими интонациями, с таежным оттенком, не смутишь, паря. Он посмотрел на механика в упор. – Говоря просто по-человечески, разве это порядок, Денисыч, когда кого-то штрафуешь за каждую рыбу – и совершенно справедливо! а сам под шумок жрешь ее да еще и запрещенной охотой промышляешь, пользуясь полной безнаказанностью? Разве не стыдно?
Гаркавый отвел взгляд, хотел отмолчаться, но что-то в нем шевельнулось, потребовало отклика.
– Ну извини, слышь… Неправый я, конечно, да уж соблазн велик. А войной не попрекай. И мы на войне были, которая-вот с Японией…
Шумейко пробормотал:
– Знаю я эту войну.
– И на ней народ на пулеметы шел, и на ней убивали. Конечно, не сравнить… в момент все и кончилось… я понимаю…
– Ну, а раз понимаете, замнем этот разговор. Я ценю, что и вам пришлось хлебнуть лиха, где-то штурмуя острова, хорошенького мало в тех десантах, но… но предупреждаю: еще один незаконный выстрел – и ружье я к чертовой матери выброшу. Да и сами вы можете считать себя свободным от работы в рыбоохране.
Тем временем из чащи возвратился Потапов с утками в руках - нарочно ушел, чтобы не принимать участия в щекотливом разговоре.
– Будет уж вам, – сказал он нерешительно. – Из-за чего завелись? Из-за двух уток. Теперь что, выбросить их? Сгниют же…
– Завелись из-за справедливости. Не в утках дело, – сказал Шумейко, остывая. – Ну ладно. Съедим. Какой смысл в том, что они сгниют, раз уж все равно добро потратили?
Потапов взялся ощипывать уток, потом к этому скучному занятию подключился и Саша, скорей всего чтобы продемонстрировать причуду: ел он утиные пупки сырыми, еще в детстве отец приучил…
Шумейко засмеялся, но не так сердечно, чтобы можно было предположить, будто он поступился тем, о чем говорил недавно всерьез и гневно; видно, он ни единым словом не поступился, и все здесь это поняли. Между тем Сашу бескомпромиссность старшего инспектора явно порадовала, Потапова несколько задела и Гаркавого насторожила.
Еще не сварились утки, а уж пришла пора заваривать чай. Причем заваривал сам Шумейко.
Я много блуждал по северу после войны, – сказал он- Погонял чаи, чего там… Но вот настоящий чай пил редко, особенно в тундре. Чукче или коряку – им лишь бы черная бурда была, да и русский далеко не каждый вдается в разные такие вкусовые тонкости. Вот в Средней Азии, там чай священный напиток. Там умеют.
Чай пили, покрякивая: вроде бы хвалили – хорошо-де заварен. Но на свежем воздухе за милую душу сойдет любой напиток, был бы он горяч и крепок. А если не горяч, то хотя бы крепок.
К вечеру вернулись на катер – тихо-тихо стоял он на прежнем месте, даже вода, обтекая его, не журчала, а ветви обволакивали вкрадчиво, липко. Мирно висел на рубке чахлый, скорее для виду, замочек.
И вот тут-то, готовясь к ужину, Саша обнаружил, что исчезла банка из-под бездымного пороха, в которой хранился теперь молотый перец. Не было банки, не было молотого перца!
Потом понадобилось наколоть щепы, и Гаркавый не нашел своего охотничьего ножа. Начали проверять вещи – и недосчитались десятка заряженных дробью патронов, какого-то ерундового шомпола… Но фотоаппарат Шумейко «Зенит» с телеобъективом как висел на гвоздике, так и остался висеть, никем не тронутый. Запасное охотничье ружье Гаркавого внимания посетителей тоже не привлекло. Ценные вещи, пропажа которых могла бы всполошить рыбоохрану, тем более предметы, помеченные заводскими номерами, даже если они лежали на открытых местах, не ввели похитителей в соблазн. Налицо было мелкое шкодничество, не лишенное какого-то корыстного умысла и системы. Бездымный порох, заряженные патроны, хороший нож – вещи, охотнику нужные, ну и пусть рыбоохрана погрешит на каких-то случайных людей, промышляющих в тундре. В то же время почему и не досадить инспекторам, чтобы знали и чувствовали: не боятся их, видят их, наблюдают за ними и всегда обведут вокруг пальца.
Потапов кстати вспомнил, что, когда лодка свернула в Кумушку, сзади долго доносился глухой перестук мотора. Стоило бы остановиться да подождать. Кто такие? За какой надобностью идут в нерестовую протоку?
– Пацаны шалят, – высказал предположение Гар-кавый. – Им только дай какую-нибудь комбинацию сотворить, а тут настоящие патроны в руки.
– Странно, как они проникли в рубку, рубка-то была на замке, – недоумевал Шумейко.
– Пацаны шалят, не иначе, – повторил Гаркавый. Рубка на замке, рвать замок не рискнули, ну, подняли железо, проюлил кто-то пошустрей над двигателем вот тебе и рубка.
– А чего там юлить, – усмехнулся Саша, – там и я запросто пролезу, первый раз, что ли…
Шумейко полулежал на койке в кубрике, прикидывая в уме, кого же можно заподозрить в столь нелепой краже, какой в ней расчет? Если пацаны, то и голову ломать не стоит. А если кто-то схитрил, попытался этой мелочью отвлечь внимание рыбоохраны?
Машинально он пошарил в кармане пиджака авторучку, чтобы записать похищенные предметы (придется сообщить в милицию), но не обнаружил ее. Ну да, видимо, осталась в рубке на полочке. Не хотелось вставать, однако встал, тщательно пересмотрел все, что лежало в рубке. Авторучка пропала.
Он засмеялся.
– Помню, на фронте чернил не было, – сказал он, – ну что же, голь на выдумку хитра: делали цветные чернила из немецких осветительных ракет. Крошили заряд, раскатывали его в порошок и разводили. Вполне приличные получались чернила – хоть красные, хоть зеленые.
– - Чегой-то вам чернило на ум пришло?
– А потому пришло, что и здесь чернил – скажем, для авторучек – днем с огнем не сыщешь. Ну что ж, решил я подыскать заменитель. Сходил в аптеку, зеленки купил, заправил ручку – пишет, да еще как! Эдаким цветом ядовитым!
Саша заинтересованно хмыкнул.
– Вот спасибо, что посоветовали. Теперь и я вашим примером воспользуюсь, А можно попробовать, как пишет?
