Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (книги без регистрации TXT) 📗

Бездна ласково обняла гостя.

А потом отпустила.

— Иди, — сказала она напоследок, — я еще подожду.

Человек в меховом плаще появился у больницы под утро. Он несколько раз обошел здание посолонь и, остановившись перед ступенями, крикнул:

— Выходи, маленький Ниссе.

Пальцы ударили по расписному бубну, и от гула его затрепетали сонные розы, растопырили шипы в тщетной попытке защититься и умерли. Стекла задребезжали, а одно треснуло, просыпав стеклянную пыль на подоконник. Осиное гнездо покачнулось и упало переспевшим яблоком. Варг поймал его, крутанул на пальце, замораживая, и подбросил к самой луне.

— Выходи, — повторил он, тревожа бубен.

Осиное же гнездо пробило крышу.

— Последний раз повторяю, — Варг коснулся стены, и по ней поползла трещина.

— Прекрати! — Ниссе выскочил из окна и бросился к трещине. Он вцепился пальцами в края ее и, поднатужившись, стянул. Серебряная игла заплясала по кирпичу, лунной нитью дыру латая.

Варг не мешал. Присев на лавочку, он наблюдал за работой и растирал меж ладоней мертвую розу. Лепестки сыпались на расписную оленью шкуру и, коснувшись, распадались пылью.

— Еще разок прихвати, — посоветовал Варг, когда игла сделала последний стежок. — А то мало ли… вдруг рухнет.

Ниссе прислушался к дому. Тот, пусть и раненый, рыдающий от боли, стоял и вовсе не собирался падать ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Что же до будущего далекого, то Ниссе в него не заглядывал. Во-первых, не умел, а во-вторых, опасался.

— Чего тебе надобно? — он когтем обрезал нить и, намотав на иглу, спрятал в кармане халата. — Убить меня хочешь?

— Хочу, — ответил Варг.

— Думаешь, что я помру, и тебе дорожка откроется? — Ниссе все ж попятился, готовый в любой миг исчезнуть за стеной. — А не откроется! Сюда тебе хода нету! Нету хода! Сам Хаугкаль дорожку запечатал…

— Знаю.

Варг перевернул бубен, стряхивая стеклянные лепестки.

— Я буду рвать твой дом. Начну с крыши. Там уже есть одна дыра, а добавится и другая. За ней и третья. Прячься. И слушай, как трещит шифер. Почти как кость, правда?

— Ты… ты…

— А закончу с крышей — возьмусь за окна. Буду выбивать по одному. Хлоп… хлоп… вот так.

Варг хлопнул в ладоши, и стекло выстрелило сотней мелких осколков.

— Или лучше, чтоб внутрь? Ты же не только дом слышишь, верно, мой недруг Ниссе? Как тебе понравится, когда те, кого ты приютил, закричат? А люди теперь кричат легко. Совершенно не выносят боли. Слабые, правда?

— Чего ты хочешь?

— Справедливой цены. Я возьму тебя, но не трону дом. Или я возьму дом, но не трону тебя. Живи, томте-ниссе, отстраивайся, если выйдет.

— Но почему?

— Потому что я лишился того, кого мог бы назвать другом. Теперь черед Курганника. Так будет справедливо.

— Варг Безымянный, Варг Беззаконный желает справедливости? Смешно.

— Тогда отчего ты не смеешься, домовой человек? Но раз уж ты сам назвал меня беззаконным, то… — фляга появилась из складок плаща. Сделанная из кожи и рога нарвала, упрятанная в доспех серебряной чеканки с девятью рунами, она застила все, что было вокруг. И томте-ниссе, сам того не желая, шагнул к заветному сосуду.

— …то я предложу тебе третий выбор.

Варг снял крышку и перевернул сосуд. Одна-единственная капля выпала из него и алым рубином засверкала на бледной ладони.

— Возьми.

— Это…

— Это моя кровь. Отдаю добровольно. Прими. Будешь сильным.

— Отравишь! — Томте-ниссе глядел на оскверненную флягу, в которой некогда Всеотец хранил воду из Урда священного.

— Изменю.

— Как изменил Брунмиги? Я видел его! Я… не желаю быть таким, как он!

— Хорошо, — Варг стряхнул кровь на землю. — Я уважаю твой выбор.

Теперь Ниссе мог бы исчезнуть. Достаточно отступить в тень дома, туда, где начинается старый фундамент. По нему и в подвал, к предвечным камням. И самому превратиться в камень, чтобы не слышать агонию дома.

— Ты… ты хочешь справедливости, тогда знай, — Ниссе принял человечье обличье, потому как человек, его носивший, сумел умереть достойно. И у Ниссе получится. — Не Курганник убил Моховую старуху, а ты! Ты отравил ее пиво и ее дом. Корни его иссохли. Он же пришел попрощаться, как приходит ко всем. И к тебе явится.

— Я буду ждать.

В миг, когда тонкие пальцы Варга сдавили горла домового, земля расступилась. И томте-ниссе ушел в разлом, чтобы смешаться с глиной. Последнее, что видел он — красные глаза Хаугкаля.

На другой день сотрудники городской больницы номер три заметили удивительную перемену, случившуюся с розовыми кустами. Стебли их лишились листвы, но обзавелись длинными, с мизинец, шипами, а цветы из нежно-розовых стали багряными, почти черными.

Глава 8. Новые лица старых знакомых

Семен Семенович Баринов ждал новостей. Ждал как никогда жадно, из последних сил удерживаясь в разуме. Домашние, чувствуя его неспокойствие, приноровились обходить Баринова стороной. Одна лишь Аллочка не опасалась приближаться, то ли по врожденной глупости, то ли по новообретенным упрямству и рассеянности.

— Сегодня Сашенька очнется, — говорила она каждое утро, прежде чем сесть за стол.

Стол был длинным, в три метра, и узким, словно сделанным из одной черной доски, которую выпилили из самой сердцевины дуба. Во всяком случае Баринова уверяли, будто бы стол дубовый и стильный, подходящий для большого человека.

Некогда ему казалось важным окружать себя именно такими, подходящими вещами.

Сейчас стол раздражал и длиной, и шириной — локтей и то не поставишь — и цветом. А еще тем, что Шурки за ним не было. Прежде как — Аллочка за одним концом, Семен Семенович — за другим. И Шурка посередине. Семья.

Куда ушла? Шурки нет, но Аллочка осталась, сидит себе, тарелку разглядывает. С такого расстояния и не разглядишь, что в этой тарелке.

Вот нахрена в доме такой стол?

— Семен. А ты заплатил доктору? — спросила Аллочка. И Семен ответил:

— Нет.

Сказал и удивился: всегда ведь платил. Как только деньги появились, так и начал платить, потому что так легче и всем понятно. Если отказываются — надо больше предложить. Если бегут и хвостом виляют — надо было давать меньше. Постепенно научился угадывать цену по физии, и не случалось еще ошибаться.

Почему же доктору не дал? Со злости? Или по другой причине?

— Просто я подумала, что… А если ты заплатишь и Сашенька…

— Заплачу? — пообещал Баринов, подавляя злость.

Сашенька, Сашенька… вечно она ворковала, перевирая нормальное имя. Сашенька, Санечка, Шурочка, котичка, ласточка… сама она заинька пергидрольная, болонка безмозглая. Сидит, нервы треплет. Небось, Юлькина мамаша из больницы не вылазит. Потому как любит дочку. Аллочка же любит комфорт. И стол этот идиотский. И тарелки серебряные. И жратву свою диетическую. И…

— Я беременна, — Аллочка вжалась в спинку стула.

— Что? — Семен поднял взгляд. Ему показалось: ослышался.

— Беременна я.

Беременна. Нашла время, как будто других забот мало. Шурка того и гляди умрет, а эта…

— Просто вот… получилось. Я раньше хотела сказать… но как-то вот… И я подумала…

Думать она никогда не умела. Точнее думала, но о какой-то такой запредельной хренотени, которая совершенно не имела смысла.

Аллка беременна. Беременна.

Ребенок.

У Семена уже есть ребенок. Зачем второй?

— Ты лучше покричи, — сказала она, улыбнувшись ласково-ласково. — Ты же всегда орешь, когда не знаешь, что сделать. Я привыкла.

Чертов дубовый стол разломился-таки от удара.

В центре перекрестка вопреки всем законам логики стоял столб, который словно соединял две дороги, весьма друг на друга не похожие. Одна — желтая, песчаная, с мелким камнем, застревавшим в протекторах шин. Вторая — асфальтовая, но щербатая, как старуха. Из трещин не росла трава, да и вообще не росла, и потому столб оставался единственной живой деталью.