Приключения 1976 - Наумов Николай (читать полную версию книги .txt) 📗

Богачей тут было немало. Аскар-Нияз легко угадывал их, хотя все они были одеты одинаково скромно. Они ждали откровения, и, произнеся уже ставшую привычной речь о прахе отца, взывающем к мести, Аскар-Нияз добавил:

— Братья, с горечью скажу, что не суждено будет нам увидеть победу. Силы неравны. Но лучше умереть, чем жить оплеванным! — Он помолчал и тяжко уронил последние слова: — Первым пойду я, братья, и первым лягу костьми у святой могилы моего… нашего общего отца Ходжа-Нияза Бухарского…

— Да ниспошлет аллах такое счастье каждому праведному мусульманину! Омин! — истово, но без истерических ноток, к которым в последнее время привык Аскар-Нияз, произнес Мирахмедбай, и собрание загудело сдержанно, а потом могуче.

— Ждите часа! — воскликнул Аскар-Нияз призывно и осекся, потому что снова увидел табачные сочувственные глаза.

Андрей Долматов стоял у двери. Лишь один он был здесь не мусульманин. И снова же он не боялся, что его убьют! Он шел в открытую. Как всегда. И это обезоруживало. Странно, но ни Мирахмедбай, ни торговец Султанбек будто не понимали, что рядом стоит ненавистный им и непонятный гяур. Они словно ослепли, настолько невероятным казалось, что тут может появиться русский, да еще перешедший недавно с советской стороны!

«Долматов верен себе», — Аскар-Нияз вспомнил о нем под утро. Ему трудно было дышать под нависшим сводчатым потолком хиджры. Он открыл настежь стрельчатую низенькую дверцу, но уснуть все равно не мог. «Зачем понадобился я ему? — думал он и решил: — Конечно, Долматов — красный, значит, о нашем походе большевики узнают загодя: он сообщит». Аскар-Нияз вдруг снова почувствовал себя офицером. Он закурил и спокойно рассудил: «Надо убить его. Пусть даже останется сомнение: может, он и впрямь белая ворона, единственный человек среди волков. Да, я ему обязан: жизнью, честью, тем, что он не давал угаснуть в моей душе дорогим искрам. Но если он чужой? Если советские пограничники заранее узнают о демонстрации зарубежных мусульман и будут готовы к этому?» Простая мысль вдруг открылась Аскар-Ниязу, и он вскочил, потрясенный: если советские пограничники будут предупреждены Долматовым, тогда они наверняка не откроют огонь по беззащитным людям! «Он спасет нас, спасет, — лихорадочно соображал Аскар-Нияз и вдруг снова осекся. — Если не прольется кровь, если все кончится тихо и мирно, если толпе дадут перейти границу, помолиться у святынь и вернуться обратно, если все будет так, то никакого возмущения среди узбеков не возникнет, и затея окажется напрасной…»

Глядя на шейха, трудно было предположить, что этот могучий, осанистый человек, каждое движение которого исполнено достоинства, еще недавно прислуживал Хюгелю. Сейчас шейх Гариби, привычно сдерживая рвущегося скакуна, объезжал родное курдское стойбище, собравшееся по его зову в одной из приграничных долин. Курдские аулы, насчитывающие всего по нескольку семей, спустились сюда с гор, где они таились до сих пор за неведомыми перевалами. Иные пришли из безводных степей, куда шахские солдаты опасались забираться. От некогда могучего аширата шейха Гариби осталась едва двенадцатая часть. Все вымерли: в тюрьмах, в изгнании. Убиты вместе с сыновьями и внуками, вместе с красавицами хатум ага Мехо али Хемдин и Усо Ходар Темиран. Горечью полнилась душа шейха Гариби-Сеида. Всего сотни три людей: женщины, дети, старики. Мужчин десятка два, не больше…

Тонкие дымки курились над стойбищем. Хозяйки разожгли мангалы, готовили похлебку на ужин. Красное солнце скатилось за горы, загораживающие вход в долину. В сумрачном свете чернел шатер на четырех столбах, поставленный слугами для шейха Гариби. Вокруг него — несколько белых маленьких шатров для слуг. Все, как прежде. Будто не было кровавых ручьев, оросивших три года назад склоны Курдистана. Будто он сам, могущественный шейх великого курдского аширата, не прятался все эти годы, не таил от людей славное имя свое. Будто не подавал он туфли неверному немцу, не был псом его…

Он пережил все это, все вытерпел и снес бы еще большие мучения во имя того, чтобы настал наконец великий день мести.

В ту страшную ночь, когда карательный отряд расстрелял всех мужчин, не пощадив даже мальчиков, в ту ночь, когда сам шейх Гариби только благодаря немцу сумел спастись, он принес богу клятву: возродить свой ашират любой ценой. Другой цели шейх Гариби не знал. Но не было пути к ней иного, кроме того, который предлагал сейчас Хюгель.

Немец был хозяином и теперь. Если бы не деньги, присланные из Берлина, не курились бы сейчас дымки над очагами, не поблескивали бы за спинами у мужчин стволы карабинов. А разве власти потерпели бы курдское сборище у самой границы?

Опять — немец. Он всюду вхож, и все слушаются его, потому что за ним — великая Германия. Дождаться только, пока столкнется она с англичанами и русскими, да еще, даст бог, здешний владыка с войском своим тоже в этой войне увязнет, тогда-то можно возродить Курдистан! Пусть даже под немецкой опекой. Германия — далеко, давние притеснители близко. Дурень сообразит, какое зло из двух выбирать. Тем паче, аллах милостив: когда-нибудь поможет и от немцев избавиться.

Так рассуждал шейх Гариби. Он не замечал, что мыслит так, как велел немец. Ему уже давно казалось, что все это — его собственная политика.

А пока надо было расплачиваться: делать то, что велел немец. Он же потребовал на удивление немного: собрать курдов у русской границы, и пусть покричат об осквернении зийарата — священного двухголового камня, у которого еще предки свершали молитвы. Большевики разрыли землю и поставили у зийарата вышку, из которой бьет грязная нефть. Все залито грязью: священный камень, могилы узбекских святых, расположенные неподалеку. Узбеки тоже возмущены. В первую пятницу мизана они будут рядом с курдами. Курды и узбеки — все мусульмане вместе покажут большевистской России, что у защитников ислама силы не иссякли, и праведный гнев переполняет их сердца, грозя испепелить неверных.

Немец сам показал шейху Гариби на карте тот холм, на который взойдут курды в условленный час на рассвете. Бугор высился посреди степи сразу за высохшей речкой. Хюгель сказал, что с вершины хорошо видна русская сторона и священное урочище. Но, значит, и с русской стороны они будут видны как на ладони и, если двинуться через границу, станут живыми мишенями.

— Не бойся, — сказал ему немец. — Великая Германия гарантирует безопасность твоим людям. А после демонстрации у границы правительство дарует вам амнистию. Оно убедится: курды — оплот мусульманства и положиться на них можно. Вот тогда вам вернут родину.

Все было по-немецки, рассудительно, все внушало доверие, и шейх гнал прочь мрачные мысли и предчувствия, глушил их повседневными заботами.

Он легко соскочил с коня, вновь ощутив уверенность и силу. Вошел в шатер, разделенный пологом на две части. Заглянул на другую половину. Там сидел Газими — наследник шейхского рода, чудом найденный и спасенный. «Да, если бы не этот русский, не Долмат…» В который раз шейх вспоминал о нем.

Шейх опустился рядом с сыном. Мальчик точил кинжал. Блестящее лезвие со свистом бегало по оселку. Шейх Гариби сам задал сыну урок, выбрав тупой кинжал и не из лучшей стали. Сейчас он взял из рук сына оружие. Газими смотрел на шейха во все глаза. Они светились преданностью, восхищением и опаской. Шейх вскинул платок и на лету рубанул по нему, отрезал тонкий лоскут, но удовольствия не выразил. Он провел пальцем по лезвию.

— Ни одна зазубрина не должна быть видна, сын мой, — сказал он строго. — Я поздно начинаю учить тебя, но ты — моя плоть: скоро ты будешь скакать, рубиться, стрелять так, как это умели делать все твои предки.

Все началось хорошо. Все шло так, как предсказывал Хюгель. У них были деньги, оружие, пища. Никто не тревожил их. Вот только узбеки почему-то задерживались. Их должен был привести в эту долину юзбаши Аскар-Нияз — наследник святого Ходжа-Нияза, того самого, который был похоронен рядом с курдским зийаратом.