Алмазная цепь - Сафронов Виктор Викторович (читать книги онлайн .txt) 📗
ГЛАВА 39
В небольшом медицинском кабинете, на покрытой казенной клеенкой кушетке, затейливо лежал человек. Из одежды, у него голове были одеты наушники, а сам он был опутан цветными проводами подключенными к всевозможным датчикам выведенным в соседнюю комнату. На подоконнике фальшивого окна, стоял горшок с настоящей геранью. Имеющийся цветок, вида голого дядьки не портил.
Над туловищем, укрытым простыней и защитным экраном из мелкой сетки, навис великолепный господин в белом халате и с бородкой «ля-эспаньёль», судя по-всему из плеяды тех, кто еще совсем недавно был «товарищем».
Выставив вперед правую ногу, он диктовал в небольшой микрофончик заранее написанный текст. Он не просто читал — бубня и гундося, безразлично глядя в листы желтого цвета. Нет, он вдохновенно декламировал, то понижая, то повышая звучание голоса, жестикулируя руками, с истинным артистическим воодушевлением пытаясь проникнуть в смысл сказанного, т. с. решить сверхзадачу поведения героя.
Вслушайтесь, хотя бы во фрагмент мелодекламации:
«… и если только вы, осмелитесь противиться и противоречить моей воле, забыв о том, что есть люди гораздо сильнее и достойнее, находящихся рядом с вами. Я уведу вас, как можно дальше, уведу от всех, и, только там сброшу с обрыва.
Но перед этим, мы будем долго гулять. Слушать пение птиц. Наслаждаться запахом свежескошенного сена и любоваться неповторимой голубизной неба. Я буду развлекать вас анекдотами про чукчей и белорусов. У нас даже будет пикник по дороге и вы наконец-то попробуете белужью икру и «Божоле» нынешнего урожая… Во время прогулки, вы вспомните давно забытые детские ассоциации. Например то, что запах теплой, солнечной осени могут дать только антоновские яблоки… Если же вы не будете слушаться меня, то всего этого не будет…
И только там, на каменистом склоне, любуясь раскрывающейся перед нашим взором перспективой, я сброшу вас в пропасть, как планетарное зло, как национальную катастрофу великой России. Я избавлю страну от такого мерзавца как вы. Если только вы посмеете противиться моей воле и откажетесь выполнять мои указания — все будет именно так. И останетесь вы без «антоновки» и даже без персонального почета и уважения.
Но сразу предупреждаю, ни пытать, ни унижать, ни оскорблять я вас не буду. Я буду даже вами восхищаться, ни от кого вы не услышите столько добрых, искренних слов, сколько скажу я вам. Я припишу вас к пассионарному ведомству. Вы будете — Прометеем, принесшим людям огонь и избавившим их от несчастий. Но все это будет только в том случае, если вы будете подчиняться моей воле и выполнять мои указания.
Самым искренним образом уверяю вас. Вы самый лучший, бесстрашный и умный человек в обозримой вселенной — поэтому потом, вам такому прекрасному и расчудесному, будет гораздо труднее и тяжелее умирать, сброшенному сверху на острые скалы. Вы будете лежать на них, истекая кровью, пока орел будет выклевывать у вас печень.
Все это случиться только при том случае, если вы откажетесь подчиняться моей воле и выполнять мои указания.
Вы будете рисковать только тогда…»
Он не успел закончить предложение, как дверь приоткрылась и в кабинет заглянул молодой врач. Звание? Судя по спине, никак не выше майора.
- Иван Петрович, заканчивайте. У него серьезная аритмия в работе сердца.
- Как скажете, — недовольно пробурчал тот, заканчивая очередной сеанс нейро-лингвистического программирования.
- И еще. Вас срочно к телефону, — доктор показал пальцем на потолок. — Оттуда…
Когда Иван Петрович, на глазах молодого военврача, из яркого оратора и характерного театрального трагика, превратился в серое, незаметное пятно, Оно стеная, покряхтывая и хватаясь за сердце выбралось из кабинета. Врач вроде и привык ко всяким выходкам Петровича, но и на этот раз, восхищенно проводил его глазами… Через секунду, как будто вспомнив что-то уж совсем несущественное, занялся пациентом лежащим на кушетке.
Проведя какие-то манипуляции с проводами и громко сказав: «Просыпайтесь. Сеанс окончен.» Он вывел пациента из состояния гипнотического сна.
Тот устало открыл глаза. С помощью доктора, опершись на рука тяжело опустился на расплющенную, бюрократическую задницу. Свесив с кушетки, тонкие чиновничьи ножки, он тряхнул головой, как бы приводя себя в чувство. Это был вице-премьер правительства. По вопросу выделения кредитной линии, недавно навещавший, так нелюбимый им Санкт-Петербург.
Молодой врач, помог ему одеться. Похвалил за то, что сегодня он в гораздо лучшей форме. На что чиновник серьезно заметил.
- Чтобы посторонним не бросалась в глаза моя бледность, вызванная недоеданием и сверхнапряженной работой, мне пришлось, — он горестно вздохнул, — на время покинуть родину и отправиться на пляжи Флориды. А там тяжело. Без родины-то, сам знаешь… Да, что говорить, просто невыносимо как — тяжело. Все же здесь: и дым Отечества, и могилы предков, и бесплатная медицина…
Как бы в доказательство последних слов, пациент достал из кармана именной золотой «Ронсон» украшенный бриллиантами, (он эту игрушку получил в подарок от Всемирного валютного фонда) щелкнул и закурил американскую сигарету.
Действительно… Явно потянуло «дымком Отечества».
- Не жалеете вы себя. Все о нем, о народе… Все о нас, неразумных — заботитесь. На износ трудитесь. Пора уже и о себе подумать, — в тон ему, вполне серьезно, только гораздо более уважительно продолжил врач. — Смотрю на вас и просто восхищаюсь самоотверженностью, и беззаветному служению идеалам. Какой же вы все таки матерый человечище… Просто идеал чудовища… — ума.
Так как в этих кругах, юмор, как понятие, был напрочь уничтожен в исправительно-трудовых лагерях, еще… Когда же это было? Ну да… Еще в тридцатых годах. Поэтому. Шутить? Такой вольности никто себе не позволял, да и других от этого быстро отучали. Оттого-то, чиновник сарказма врача не услышал. Да и не было его там.
А что прикажете делать? Крысиного яда, пузану сыпануть? Тогда, позвольте спросить, а кто будет пастухом у послушного стада баранов? А? Придет другой. Уверенный, наглый, с красной книжицей вместо манка. И опять, под знаменем марксизма-ленинизма, поведет на штурм коммунистических химер. Так мы все, уже там были. На практике испытали, знаем — высоты оказались низинами колымских лагерей.
Поэтому, не-а… Несогласны. Пусть остается этот гад. Опять же классик когда-то заявил, что ему «милей ворюга, чем кровопийца». Как известно, после смерти, они, т. е. классики, в своих высказываниях полностью и безоговорочно правы и уже ни в чем не ошибаются.
Чрезвычайно довольный словами лечащего врача про «матерого человечищу», правительственный чиновник в сопровождении охраны отправился восвояси. Пока он туда добирался, бормотал себе под нос:
«Привыкли, понимаешь только критику наводить. А вот чтобы, просто так, от души, от щедрого сердца, за труды праведные, похвалить, воздать должное… Нет, не могут. Да мы, сами виноваты. Отучили народ, разной демократической дрянью и хваленными свободами оттого, что ему так свойственно — от любви к начальству… Теперь вот мучайся. Э-хе-хе… Сволочи и быдло…»
ГЛАВА 40
Для эвакуации молодой вдовы с дитем, пришлось позаимствовать на соседнем участке, средство передвижения — старенькую «Ниву».
«Позаимствовал» — это крик души.
Если говорить начистоту, т. е. без протокола — украл я ее. Там еще на стене дома, велосипедная рама висела, однако с самого начала возникновения преступного замысла, от ее хищения пришлось отказаться, без колес далеко не уедешь.
Так вот, поковырявшись гвоздиком в специальном устройстве, о котором кричать на каждом углу не рекомендуется, аппарат чуть-чуть покашлял, покряхтел, высморкался, испортил воздух и только тогда завелся. Я чуть не рехнулся, а он спокойно тронулся с места.
Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад, кажется так говорят любители читать «ужастики» на ночь. Так и с моей дорогой.
