Рекорд приключений - Филлипс-Оппенгейм Э. (читать хорошую книгу TXT) 📗
Через шесть недель меня посетил в госпитале Демейль. Словно извиняясь, он сказал:
– Я чрезвычайно сожалею, что этот человек скрылся, сэр Норман.
– Как это ему удалось?
– Он вышел через запасную дверь, которую запер за собою, и спустился по веревочной лестнице в узкий канал, ведущий прямо к гавани. Там сел в ожидавшую его моторную лодку и пересек гавань. Лодку нашли на следующее утро у берега и полагают, что его смыло тяжелой волной за борт. Во всяком случае, с тех пор о нем ничего не было слышно.
– А что с Луизой Мартин?
– Семь лет тюрьмы!
– А англичанка?
Демейль со странной усмешкой посмотрел на цветы, стоявшие у моей кровати.
– Некоторое время она оставалась в Марселе. Я не знаю, где она живет теперь.
Едва мой посетитель покинул меня, я позвонил сестре.
– От кого эти цветы?
Она улыбнулась, как улыбается француженка, подозревая любовную историю.
– Все время, пока вы находились в опасности, сюда каждый день приходила очень красивая англичанка. Неделю тому назад она уехала обратно в Англию, но перед отъездом поручила цветочному магазину присылать вам каждое утро свежие розы.
– Не оставила ли она письмо?
– Нет.
– Когда мне можно будет вернуться в Англию?
Сестра посмотрела на меня с упреком.
– Через две недели, если будете хорошо вести себя. Но если вы будете неспокойны, лихорадка вернется, и в этом случае вы, может быть, никогда не увидите Англии.
– Сестра! Вы любили когда-нибудь?
– Пациент не должен задавать таких вопросов, – ответила она, и ее глаза засветились нежностью, а губы дрогнули.
– Я нуждаюсь в сочувствии; но если вы не желаете со мной разговаривать, я усну.
– Чем больше вы будете спать, тем скорее вы вернетесь в Англию.
Итак, я заснул.
IX
Сэйр
После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков – Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней, монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Оба мошенничали за картами – у них была ободранная колода, которая служила им за год до моего появления, – много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это им пройдет безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.
Я не представляю себе большего одиночества, чем то, в котором мы жили. Я начал ненавидеть все, что с первого взгляда пришлось мне по душе: бодрящий, острый запах только что срубленных деревьев; аромат, пропитывавший землю до и после виноградной жатвы; свежевспаханные поля; залитые солнцем поляны, над которыми носился осенний запах винограда. Все это скоро перестало радовать меня. Я определил свой исчезавший интерес к природе как признак слабости, как предвестник наступающей старости. Я всегда отдавал себе отчет в своих переживаниях и в положении, которое занимал на свете.
Иногда, когда те двое спали, я читал газеты, которые с большим трудом добывал в соседней деревне. Я читал о себе, о том, что я ужаснейший из всех находящихся на свободе преступников; что знаменитейшие сыщики Лондона, Парижа и Нью-Йорка поклялись меня поймать; я читал о своих преступлениях, смелости и бесстрашии. Я читал обо всем этом, сидя в лесу у своей хижины, и усмехался. Я знал, что мне здесь ничто не угрожает и я могу оставаться сколько угодно, не боясь опасности. Но бархатные брюки и тужурка дровосека были мне не по вкусу. Не нравились мне также черный хлеб, суп из чеснока, яблоки и кислое пиво, составляющие, главным образом, мою пищу. В Лондоне для меня заготовлено было достаточно денег.
Я знал, что рано или поздно я отправлюсь за этими деньгами и вновь натравлю против себя моих врагов.
Однажды какая-то случайность навела меня на блестящую мысль. Мы отправились за табаком для наших трубок. Отошли приблизительно на двадцать метров от того места, где лесная дорога резко поворачивала в сторону, и, по обыкновению, оставили наши повозки посреди дороги. Вдруг из-за угла показался автомобиль, мчавшийся с такой быстротой, что шофер едва успел затормозить его. С необыкновенной ловкостью проехал он мимо нас, чуть задев стволы деревьев и едва скользнув по краю пропасти, тянувшейся вдоль самой дороги. Отъехав на некоторое расстояние, шофер обернулся, погрозил кулаком и послал по нашему адресу несколько проклятий. Я приветливо махнул ему рукой, так как в это мгновение меня осенила блестящая идея.
В тот же вечер, убедившись, что Пьер и Жак выпили достаточное количество кислого вина, я посвятил их в свой план.
– Товарищи, мы живем как собаки.
Они убедительно прорычали что-то – они почти никогда не говорили членораздельно.
– Сегодня, – продолжал я, – мне кое-что пришло в голову. Если бы наши повозки стояли на один дюйм ближе к краю дороги или шофер оказался бы менее ловким, авто разбилось бы вдребезги и полетело бы в пропасть.
Они снова пробормотали что-то, прислушиваясь к моим словам.
– Собачья жизнь, – повторил я. – Вам нужны деньги и деньги для того, чтобы пить внизу, в кафе у подножья гор, брантвейн – с женщинами, которые теперь не хотят знать вас, потому что вы нищие и ничего не можете им купить.
Они вынули трубки изо рта и прислушались внимательней.
– Человек, проехавший сегодня мимо нас, наверное, имел при себе много денег, большой, туго набитый бумажник. Когда он будет лежать без сознания, мы возьмем деньги. Один из нас принесет их сюда, где их можно спрятать в надежное место. Утерянный бумажник!
Что вы скажете на это, товарищи?
По-видимому, мой план им понравился. Жак отвратительно улыбнулся, причем выступили наружу его желтые волчьи зубы. Выпуклые черные глаза Пьера загорелись жадностью.
– Деньги мы разделим поровну на три части? – спросил он.
– Понятно, каждый получит треть, – поддакнул я. – Все остальное можете спокойно предоставить мне.
На следующее утро мы с обновленной энергией приступили к работе. Все время, пока мы работали в лесу, срубая сучья с поваленных деревьев и нагружая стволы на телеги, мы думали об удаче, возможно, поджидающей нас сегодня же на обратной дороге домой. Когда наступило время возвращаться, я заметил, что у моих спутников настроение лучше, чем было когда-либо.
Они шли рядом с повозками в приподнятом состоянии духа. Я, обладавший более зоркими глазами, оглядывал извилистую дорогу, бегущую вниз в долину и снова вверх в гору. Мы очень медленно огибали каждый угол и остановились у опасного места, исполненные злых надежд. Но все было не так просто, так как иногда нас замечали издалека, иногда шоферы ездили слишком осторожно. Все же на четвертый день наше терпение было вознаграждено. Маленький автомобиль показался из-за угла, вблизи которого мы, так сказать, стояли на якоре, со скоростью, которую развивает француз, желающий до конца использовать свою машину. Шофер дико вскрикнул, авто столкнулось с нашими повозками и полетело вместе с шофером в пропасть. Это было великолепное зрелище.
Я слез вниз к нашей жертве и вытащил из внутреннего кармана его пиджака многообещающего вида черный бумажник. Потом я приложил ухо к его сердцу и установил, что он еще жив. Я приказал Пьеру отъехать с телегой на другую сторону дороги, и мы спрятали деньги в дрова. После этого мы принялись ожидать дальнейшего, и, хотя мне не было никакого дела до того, жив или мертв был этот человек, все же я обмыл его раны и расстегнул на нем платье. Вскоре показался автобус, едущий из Канн в Гьер. Мы объяснили происшедшее, они расчистили место для пострадавшего и дали нам щедро на чай, собрав деньги с пассажиров.
