Метрополис. Индийская гробница (Романы) - Харбоу Теа фон (читаем книги бесплатно .txt) 📗
— Благодарю тебя, Мира!
Девочка стояла возле него и смотрела, как он пил. Взглянув на его руки, она быстрым движением бросилась из комнаты, и только звон амулетов указывал направление ее пути.
Брингер подпер голову болевшими руками и закрыл глаза. — «Может быть, — подумал он, — что все то, что я делаю, бессмысленно. Может быть я плутаю и все дальше отдаляюсь от цели. Может быть этому всему последуют лишь слезы и вскрики этого ребенка… Кто мы? Паруса, надуваемые ветром»…
— Саиб, — прозвучал просящий голос Миры, — позволишь ли ты полечить твои руки?
В руках Миры была раковина, наполненная белой мазью.
— Умеешь ты и лечить? — спросил Брингер улыбаясь.
— Да, саиб, — ответила та просто.
Девочка опустилась перед ним на колени и положила ракушку на пол перед собой. Брингер отдал руки в ее распоряжение. Она мазала пораненные места; ее пальцы при этом были нежнее опавших цветов. Она освежала больные части, склоняясь над ними и плакала.
— Саиб, — сказала она, глядя на него полными слез глазами, — как могло случиться, что ты повредил себе так руки?
— Моя маленькая сестричка, — промолвил он после паузы, точно ища в глазах ее опоры, — я раз бил свои руки, колотясь о железные ворота, за которой скрылась одна женщина, которая, как мне кажется, — моя жена!
— Хочешь ты ее видеть, саиб?
Брингер смотрел на нее недоумевающим взором.
— Кого?
— Твою жену, саиб!
Брингер встал; его пошатнуло.
— Ты говоришь о моей жене?
— Да, саиб.
— Разве она точно здесь?
— Здесь!
— И ты… ты видела ее?
— Да, саиб.
Брингер думал и смотрел, нахмуря брови, перед собой. Он чувствовал усиленное биение сердца и спазмы в горле.
— Слушай, Мира. Поразмысли сперва, чем ответить мне. Скажи, знает ли раджа, знает ли Рамигани, знает ли кто-нибудь другой здесь во дворце, что ты видела мою жену?
— Никто, саиб.
— Никто? Смотри, от этого зависит очень многое!
— Никто!
— Уверена ты в этом?
— Уверена, саиб.
— Хорошо, — сказал Брингер и вздохнул. Он посмотрел на девочку и грустно улыбнулся.
— Хочешь помочь мне?
— Да, саиб.
— Позови Рамигани.
Рамигани явился в тот момент, когда Брингер готовился перешагнуть порог своей рабочей комнаты.
— Скажи радже, что я решил строить гробницу и ожидаю лишь его приезда, чтобы приступить к работам.
7
— Терпение, саиб, — сказала Мира.
Но его то как раз Брингеру не хватало. Еще больше не хватало его Мире. Опять и опять принималась она рассказывать с нежным оживлением, где и когда видела она белую женщину. И всегда говорила «да», в ответ на его вопросы о признаках, которыми он старался определить свою жену.
— Да, у неё были белокурые волосы и бледное лицо, легко вспыхивающее от предательского румянца. Да, у неё был маленький шрам под левой бровью. У неё были тонкие ручки. У неё была привычка складывать свои прекрасные руки и так слушать кого-нибудь, углубившись в самосозерцание.
— Да, она была прекрасна, как исполнение желания, и когда она улыбалась, то казалось странным что тьма не сменялась светом раньше времени, и что певчие птички не начинали петь раньше полуночи.
И Мира видела ее.
— Она хороша, не правда ли, Мира?
— Да, саиб, она хороша…
Она долго ее разглядывала, спрятавшись в тени колоннады. Её никто, никто не заметил; ее убежище было темно, и она стояла, не шевелясь…
— Не беспокойся, саиб…
Где жила его жена? этого Мира не могла сказать. Но дворце было много покоев, а у Рамигани были глаза ворона. Их следовало остерегаться. Для того же, чтобы саиб мог узнать, где пребывала его желанная, чтобы он мог бы получить от неё какой-нибудь знак, Мира, названая им сестричкой, отведет своею осторожностью и хитростью глаза Рамигани, — своею смелостью… Да, смелостью, ибо она была смела для саиба!
Надо было только улучить момент, когда белая женщина одна, дотронуться до ее платья и сказать ей: «меня послал человек, кто тебя любит и чья душа болит, потому что он боится за тебя»… И она придет и принесет какой-нибудь знак, который он сам сможет видеть и осязать.
— Но ты должен быть терпелив, саиб…
Брингер и сам понимал, что он должен быть терпелив. Но горячка жгла его нервы. Чтобы спастись от неё и от самого себя, он нашел единственный доступный ему исход: работу. И хотя и знал, что никогда не совершит этого своего творения — индийской гробницы, он тем не менее уже любил это рождающееся дитя любовью творца и радовался зрелости своих идей. Может быть именно потому, что у него созрело твердое намерение не стать могильщиком убиенной, а может быть оттого, что он смотрел на свое согласие данное радже, как на известный шахматный ход — его планы росли без всякого напряжения, вне всяких человеческих мерил.
Раджа, как видно, принял всерьез сообщение Рамигани. Спустя несколько часов после того, как Брингер послал ему свое согласие, индус доложил о себе через Ниссу. Он протянул гостю руку и сильно потряс ее.
— Работаете? Это радует меня, — произнёс он и бросил взгляд на стол, заваленный планами и проектами.
— Что с вами? — спросил он внезапно.
— Ничего особенного, ваше высочество, — маленькое повреждение руки.
Он сунул руки в карманы.
Веки раджи дрогнули. Он прищурил глаза.
— Надеюсь, что ничего серьёзного, — процедил он с растяжкой.
— Нисколько.
— Но всяком случае — будьте осторожны у нас с ранами… Наш климат не благоприятен для ран… Должен я прислать вам врача?
— Дело не стоит слов, ваше высочество; не беспокойтесь, ради Бога!
— Вы можете ему спокойно довериться. В отношении врача я поступаю по примеру китайцев: плачу ему жалованье, хорошее жалованье, пока я здоров. Заболеваю я — ему выплата жалованья прекращается. И должен вам сказать, что я весьма редко болею, и быстро выздоравливаю. Советую вам познакомиться с его искусством.
— Благодарю вас. Мои руки поправятся сами собою в скором времени…
— Раджа улыбнулся, скривив угол рта.
— Вы, значит, вполне довольны леченьем Миры, и доверяете ей?
— Вполне.
— Прекрасно… Вдобавок — я не желаю быть назойливым. Для меня весьма важно, чтобы вы не испытывали никаких лишений, находясь под моею кровлею. Рамигани принес мне весть, что вы хотите строить гробницу. Если вы согласны, то давайте, поговорим сперва о деле и напишем условие. Назовите мне, пожалуйста, сумму, которая вас удовлетворит. Будьте уверены при том, что я себя буду считать всегда вашим должником, приобретшим неоценимое сокровище — за цену неизмеримо меньшую чем следует.
— Я не желал бы продавать этого произведения, ваше высочество, — сказал Брингер.
Индус взглянул на него.
— Как вы сказали?
— Я не желал бы продавать этого произведения, повторил Брингер.
Раджа пододвинул себе стул и сел.
— Присядьте, пожалуйста, — сказал он любезно. — Этак удобнее. Курите?
— Потом, ваше высочество!
Индус еще шире улыбнулся.
— В таком случае ваше положение выгоднее моего, — заметил он и закурил папиросу. — положение некурящего всегда выгоднее: дурман табака не вынуждает его поддаваться, и он находится во всеоружии против своего противника. Итак, я буду осторожен и прошу вас на это не обижаться. Несмотря на то, что я очень люблю ваш язык, иногда мне не хватает слов. Простите, что вы хотели сказать этим, что не желали бы продавать гробницы? Неужели я вас не верно понял, думая, что вы согласны принять на себя постройку?
— Нисколько, ваше высочество. Наоборот: у меня есть твердое намерение и я хочу немедля приняться за осуществление моих планов. Но, простите, вы сами изволили заметить, что подобная работа не оплачивается. Искусство не должно оплачиваться. Деньги — развращают. Я хотел бы творить без того, чтобы ощущать мучительность оплаты. И в конце концов мы могли бы быть взаимно благодарны друг другу: вы мне за работу, я вам — за предоставление возможности творить. Честь быть вашим гостем, удобства путешествия и обилие чудес, много видимых, является для меня достаточной наградой за труд. Поэтому я еще раз прошу вас, не обесценивать вознаграждением того, чего невозможно оплатить… Я тружусь… С меня достаточно этого…
