Синее золото (Роман) - Борман Аркадий Альфредович (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
— Смотри, жива. Лучше бы сразу кончили. Все равно не выкрутится.
— Ну, ладно рассуждать. Давай бинт, надо перевязать.
Первая перевязка была сделана наспех и неумело. По лесу пришлось идти целый день и ночь, пока донесли раненую до ближайшего доктора. Уже начался воспалительный процесс, поднялась температура, и в город ее привезли через день в очень опасном положении.
Но такую добычу нельзя было выпускать, не использовав ее до конца, да и брильянт хотелось найти.
Хилидзе в своем докладе высказал уверенность, что камень похитили у него из кармана во время ночного нападения.
Таня долго еще лежала с закрытыми глазами. Она ощущала бинты на ноге и на плече, но у нее ничего не болело. Не хотелось двигаться.
Перед ней пронеслось все пережитое. Она поймана, Воронов погиб. Камня нет. Что с друзьями? А Паркер? Ее выхаживают, чтобы потом ликвидировать. Она это сказала про себя, но по-настоящему не ощутила. Во всем теле было приятное чувство выздоровления. Она понимала, что выжила, и в ту минуту бессознательно, не отдавая себе отчета, всем своим существом радовались этому.
В комнате было совсем тихо. Она думала, что никого нет и опять открыла глаза.
Она лежала одна в большой комнате, головой к окну. В комнате было совершенно пусто. Только по острому запаху смеси лекарств и дезинфекции можно было заключить, что она в больнице. Она была укрыта грубой простыней какого-то серовато-желтого цвета и сереньким старым одеялом. Иногда из-за двери доносились отдаленные звуки, то вздохи больных, то бодрые и короткие фразы персонала. Кругом в комнате было совершению пусто, только у двери в плетеном кресле сидела совсем молоденькая девушка в белом халате.
Их взгляды опять встретились, и девушка сразу встала и подошла к Тане, которая продолжала лежать совершенно неподвижно. Одеяло было натянуто до самого лица. Левая перевязанная рука лежала поверх, а правая была спрятана под одеяло.
Молоденькая сестра нагнулась над больной и спросила деловитым официальным тоном, сдержанно-строго смотря на нее:
— Вам что-нибудь нужно?
— Спасибо, ничего, мне удобно, — чуть-чуть улыбаясь, ответила Таня. — Но где я, как я сюда попала?
— Вы в больнице. Но находитесь в распоряжении следователя по особым делам. Вы обвиняетесь в государственном преступлении. Вы под арестом.
Таня не сразу ответила. Она прикрыла глаза, вновь их открыла и делала вид, что из-за слабости ей трудно говорить. Открывая глаза, она рассматривала сестру с красивыми чертами лица и заметила, как у нее отполированы ногти и аккуратно подвязана косынка, так что только с боков около висков чуть заметны два темных локона.
— Можно зеркало, сестрица? — спросила она слабым голосом.
Сестра ждала от больной бурной реакции, может быть, истерики.
Хатима Джеединова были не просто госпитальная сестра, а комсомолка, пользующаяся особым доверием властей, вызванная дежурить в госпиталь к важной преступнице. Она чередовалась со своей подругой Дуней Широкой. Им обеим было строго внушено, что на их обязанности не только уход, но и охрана больной № 105, которая белобандитка и должна быть отправлена в Москву, как только поправится. Ни ее имени, ни фамилии никто в госпитале не знал и ни в каких газетах, конечно, не было ничего напечатано о происшествиях в Отрадном и охоте за беглецами в лесах.
Вопрос был такой неожиданный, что Хатима в первую минуту растерялась.
— Зеркало, зеркало? — она оглянулась кругом. — Тут нет зеркала. Но подождите, я сейчас.
Она легко перебежала комнату, вынула из своей сильно потертой сумочки маленькое зеркальце и принесла больной.
— Ух, какая я страшная стала, — слабо улыбаясь, говорила Таня, рассматривая себя в зеркало. — Хоть бы попудриться немного. Я вспомнила, у меня в кармане была пудра. Можете дать?
— Нет, ваших вещей здесь нет. Надо просить разрешение следователя. Если хотите, я передам вашу просьбу.
— Нет, нет, пожалуйста, не надо. Глупая привычка. Для чего это надо? Все равно.
Она на мгновение закрыла глаза.
Хатима стояла перед ней, и больная заметила, как исчезло официальное выражение на ее лице.
— Хотите, я вам дам пудры. Но у меня слишком темная, ваша кожа светлее.
— Ничего, спасибо. Я так привыкла, теперь все лицо точно тянет.
Хатима принесла с кресла бумажную коробку с пудрой.
Таня попросила подержать зеркало и привычным жестом напудрила себе нос и щеки.
— Да, пудра не такая, как у нас в Париже, — сказала она тихо.
— В Париже? А вы из Парижа? Ах, как интересно. Как же вы сюда попали? — оживленно спросила сестра.
Таня поняла из разговора, что молодая татарка не только не знала, что она сделала, но даже не знала ее имени. Молодую коммунистку очень интересовали рассказы Тани о парижских нарядах и жизни. Она слушала с напряженным вниманием и хотела знать как можно больше, расспрашивая о подробностях. Таня говорила медленно и делала вид, что она слабее, чем была на самом деле.
— Ах, как все это интересно, а нам иначе рассказывают, — воскликнула Хатима. — Неужели правда, пудра и краски для ногтей там так дешевы, что каждая работница может их купить? У нас совсем не так. Ну, я заболталась. Так нельзя. Скоро будет смена. Придет Дуня. Она строгая и красоту не любит, и потом, знаете, еще доложит по начальству, что я с вами болтаю.
— Как доложит, она же ваша подруга, вы же принадлежите к одной организации?
— Да, но мы обязаны следить друг за другом, только это может создать общую линию поведения.
До смены сестер в комнату зашел тот человек, который стоял у ее постели, когда делали перевязку. Он подошел к больной. Таня лежала с открытыми глазами, но он не поздоровался и как будто не обратил на нее внимания.
— Как температура? — спросил он сестру. — Питаете как предписано? Никаких особых замечаний?
Таня молча наблюдала, как Хатима с волнением рапортовала начальству, но ничего не упомянула об их разговоре.
Дуня Широкая, которая сменила Хатиму в девять часов, была совершенно другого типа. Маленькая, с круглым белым лицом со вздернутым носом, она подошла к кровати, одернула одеяло, осмотрела больную, но даже не поздоровалась с ней.
Таня молча наблюдала за ее движениями.
— Можно попить? — попросила она.
Дуня без слов протянула стакан. В течение всей ночи они обменялись только несколькими деловыми замечаниями. Таня наблюдала за своим суровым стражем и не хотела первая начать разговор.
Утром опять пришла Хатима и опять болтала со своей пленницей о парижских нарядах. Вечером сменила ее молчаливая Дуня.
Так прошло несколько дней.
Однажды вечером человек в куртке сказал Тане:
— Вы теперь достаточно окрепли, завтра в два я вас буду допрашивать.
— Здравствуйте, сестра, — сказала Таня в тот вечер, когда пришла Широкая, — не пора ли нам с вами начать здороваться?
— Зачем нам здороваться? — ответила Дуня. — Вы наш враг.
— Чей враг?
— Всего народа.
— А почему вы так думаете?
— Потому что вы хотите зла.
— Кому я хочу зла?
— Советской власти, а значит, и народу.
— Но почему вы отождествляете советскую власть с народом? Почему вы думаете, что я хочу зла народу? — допытывалась Таня, приподнявшись на подушках.
— Мне сказали товарищи.
— А не кажется ли вам, что и меня можно было бы спросить?
— Я вам не верю и не хочу верить, — с вызовом в голосе отвечала Дуня.
— А товарищам верите, они всегда правду говорят? Все исполняют, что обещают? — резко спросила Таня.
Сестра пристально посмотрела на нее и вспомнила, как многие обещания никогда не были исполнены.
— А что же вы обещаете? — спросила она больную с иронией в голосе.
— Мы ничего не обещаем, мы хотим только, чтобы все жили свободно, чтобы люди не боялись бы друг друга и не смотрели бы друг на друга как звери. Что вам ваша власть-то дала? Что же, сейчас лучше жить, чем было раньше?
— Конечно, лучше. Вон сейчас белый хлеб можно в лавках купить, а два года тому назад и черного не было. Все у нас улучшается. Это вы нам мешаете. Вы кулаки, буржуи и попы…
