Приключения капитана Кузнецова - Кулик Сергей (библиотека электронных книг .txt) 📗
К землянке я возвращался уже потемну. Шестидесятиградусный мороз до ломоты сводил скулы. С востока дул упругий ветерок и гнал у ног пляшущую зыбь поземки. На северном небосклоне разгоралось зарево, как над пожаром. А не отсвет ли это электрических фонарей над городом?- и я бегу к землянке, чтобы оставить ведро и выйти поглядеть на зарево. С глухим шумом вырывается дыхание и с треском бьет по наушникам шапки, проносится мимо ушей. Кажется, что сердитый дворник то и дело хлещет меня по шапке косматой метлой из жестких прутьев. Так слышится в морозной темноте собственное дыхание. Когда выдыхаешь теплый влажный воздух на таком сильном морозе, пар моментально замерзает и шуршит. В легендах это явление называют - "шелест звезд". Я бы назвал не шелестом, а треском.
Выбегаю из землянки без ведра и не узнаю покрытого снегом луга. Он вспыхнул синим блеском и будто потонул в бездонную пропасть. А север неба пылает пляшущими красными, синими, зелеными, розовыми переливающимися столбами. Я стою как вкопанный, восхищаясь красотой и грандиозностью полярного сияния. Коченеют руки, деревенеют щеки, потрескивает пар при выходе… А лучи-столбы становятся все ярче и подвижнее, переливаются и смеются, исчезают и появляются, и я не замечаю холода, не слышу ломоты в челюстях.
Но вот небо потухло, и тайгу обнимает холодный мрак. Бегу к двери землянки, но она уже опять светится, как в сказке, и я борюсь с желанием остаться на улице смотреть свечение без конца. Жгучий мороз напоминает о себе. На три минуты захожу в землянку и, проглотив "чашку" горячего чаю, опять бегу глядеть на чудесное, не виданное раньше зрелище. Природа, кажется, решила сегодня меня поразвлечь. Снег светится то фиолетовым, то розовым, то красным светом, деревья поминутно меняют фантастический свой наряд. Разгоревшись особенно ярко, зарево вдруг гаснет, и тайга погружается в густую темноту. Через несколько секунд над тайгой опять простирается красная пелена. Как лучи прожекторов, встают из-за горизонта синие, красные, зеленые столбы. Они гигантским разноцветным веером, как хвост жар-птицы, клонятся то влево, то вправо, изгибаются, ломаются, перемешиваются и опять угасают. На их место, словно из земли, выходят лучистые, набранные из миллионов огненных иголок дуги разноцветных волн. Как от брошенного в пруд камня волны, увеличиваясь, расплываются по небосводу, захлестывают звезды и, дойдя до средины свода, исчезают. А из-за горизонта плывут все новые и новые лучистые волны.
Сильно стучит сердце, и мне хочется, чтобы в эти минуты здесь была Светлана, чтобы хоть раз глянула на красоту радужной ночи. Только в эти минуты? А сколько было таких минут, когда больной и одинокий я звал ее. И кажется, что с ее появлением исчезли бы все невзгоды одинокой таежной жизни, мрачная землянка озарилась бы радостным светом, как сейчас тайга. И может быть, тогда здесь захотелось бы остаться на долгое, долгое время вместе…
А так ли это?.. Нет!.. Нет!.. Пусть лучше ее, близкую и дорогую, не коснутся эти невзгоды! Пусть она живет где угодно, но не здесь. Пусть занимается любимым делом, пусть даже любит того, кто ей по сердцу и кто заслуживает ее любви, лишь бы не переживала того, что пришлось изведать мне. А сейчас мне только хочется, чтобы она знала, что я ее люблю, что знаю уже давно ее голос, лицо, характер, еще задолго до того, как первый раз встретил в трамвае. Я пронесу свое чувство сквозь все невзгоды и, если посчастливится, вернусь, разыщу. Может быть, встретимся так, что расходиться больше не будем.
Но счастье не просто фортуна. Оно любит труд и упорство и ласково только к тем, кто задобрит его своим трудом, своим упорством.
НАЛЕДЬ
Собрался обкатать лыжи, попробовать, не разучился ли ходить с палками и без палок. Все эти дни стояли сильные январские морозы, и сегодня наверно не меньше шестидесяти градусов ниже нуля. И немало удивляло то, что чем сильнее мороз, тем гуще туман клубится над тайгой, сползает в долину и огромными клубами укутывает пойму.
Подшитые кожей лыжи несли легко. Вспомнилась средняя школа с лыжными прогулками, наш трамплин, и мне захотелось идти далеко, далеко любуясь елями в фантастическом серебряном наряде. Но туман становился все гуще, и мне пришлось умерить шаг. Под ногами раздался сильный треск, как выстрел из пушки, - лопалась земля. Из невидимой под снегом трещины с шипением забили фонтанчики воды. Снег потемнел, как обваренный, от фонтанов, из трещин, от снега клубился густой пар. Вот уже под ногами снег вздрагивает и валится, я отхожу подальше, но вода ползет в догонку - надо бежать.
Метров через тридцать натыкаюсь на такую же лужу и сворачиваю вправо. Веки покрыло плотным налетом снега, на усах и бороде сплошные сосульки. Опять впереди новая парящая лужа, и дальше хода нет. Поворачиваю лыжи и бегу назад: возможно там, влево, есть еще проход. Но мой след уже залит водой, и я не знаю теперь, куда повернуть. Пробую пробираться по мокрому парящему снегу - лыжи примерзли, и их не двинуть с места. Снимаю лыжи и встаю на длинную колодину. За нею лежит другая. Опираясь палками - лыжи за спиной, - перехожу их обе. К счастью, вижу свежий белый снег и в три прыжка выбираюсь из водяных оков. В сапог проникла вода, а переобуваться нет времени - надо скорее уходить от ужасных потоков. Провалишься в эту кашу, примерзнешь - и с концом.
Метров через сто натыкаюсь на толстое наслоение буроватого льда, окутанного паром. Но здесь пар не такой густой, и лед не ползет. Да и лед-то только по краям. А дальше что-то на подобие киселя или сотового меда: не трогаешь - держится, тронешь - вдавливается, как в вату, а сверху вода.
"А что, если эта стихия хлынет на землянку," - думаю, и меня обнимает страх.
На обледенелые сапоги надеть лыжи не удается, и я иду домой без них. Просушив обувь, спешу осмотреть окрестности землянки. Свежих луж близко нет, но метров за двести от жилья - большая ржавая наледь в полтора метра толщино. Фонтанчики, видно, то затухали, то опять приходили в действующие и наледь все росла. Придется взяться за работу - преградить ей путь к землянке.
Наледь!..
Это страшное явление районов крайнего севера, районов вечной мерзлоты. За лето в тайге земля оттаивает на два-три метра, а ниже остается вечная мерзлота. Осенью деятельный слой земли опять начинает замерзать сверху, а зимой промерзает глубоко. Между двумя мерзлыми слоями нижним - вечным и верхним - зимним накапливается вода. Расстояние между слоями все уменьшается, а воде куда деваться? Она испытывает большой силы гидростатическое давление, ищет выход.
Наступает период сильных морозов, и с оглушительными раскатами трескается верхний слой земли. Найдя выход, вода фонтанами прорывается через трещины на поверхность, и пар окутывает тайгу. Проходит день, и давление воды между слоями уменьшается, из трещин она уже не бьет фонтаном, а сочится, как из родника, нагромождая наслоение льда. Потом затухают и "родники", и процесс наледи прекращается. Но весна еще далеко, и мерзлые слои земли все еще сближаются, и через несколько дней на том же месте опять заработают фонтаны. Все пойдет, как и с начала, и наледь вырастет в целую гору.
На реке наледь началась по-другому. В излучине, где из-за клубов пара вышло стадо оленей, вода промерзла до дна. Но в других местах речка продолжала жить подледной жизнью, вода стремилась куда-то вниз, а путь прегражден. Огромными буграми-бугуняяхами, больше двух метров высотою и по восемнадцать в диаметре, вспучился лед на русле. С оглушительными выстрелами бугры лопались по ночам. Из трещин вырывалась вода.
И теперь у речки нет русла. Она потекла по долине вправо и замерзла, пробилась влево и опять замерзла. До весны долина будет покрыта буграми, полыньями и провалами и через нее не пробраться даже зверю.
На вершине одного бугуняяха, что вздулся на речке вблизи землянки, я заметил трещину. При ударах палкой бугор звенел, как пустой котел. Захотелось заглянуть внутрь ледяного полушара, и я начал взбираться на вершину. По гладкому склону сапоги скользили так, что раза три добирался только до половины высоты бугуняяха и опять катился назад уже на четвереньках.
