Искатель. 1991. Выпуск №1 - Кристи Агата (книга регистрации .txt) 📗
И черт побирал. Чаще всего Юрка опаздывал. Раньше его на месте гибели появлялась черная братия, шкодливая и нахальная. Иногда Юрка сцеплялся с ними. Это были мелкие стычки, вроде как до армии на танцплощадке. Правда, вздорный характер и дурная слава определенную службу Юрке сослужили: черные старались не связываться с ним. Их добыча все равно превосходила Юркину, потому что они были мобильнее, везде успевали первыми. А увидев Юрку, в крайнем случае, без излишних разговоров выпускали из когтей прихваченную душу и сматывались по своим черным делам.
Несколько раз попадались Юрке белые ангелы, точнее, розовые. Но то были настоящие небожители: спокойные, уверенные в себе. Души они принимали, будто собирали яблоки в осеннем южном саду. С Юркой в контакт не вступали. Юрка попробовал раз заговорить с ними, но почувствовал такой космический холод, что общаться с соратничками зарекся.
Битые Юркой черные порой грозились напоследок: дескать, прижмем тебя в узком месте, перышки-то пообтреплем. Юрка на их угрозы плевал. Он хулиганов и в детстве не боялся, а с тех пор, как род войск для себя выбрал, и подавно. Как оказалось, выбрал он тогда не только род войск, но и судьбу, только ведь знать своей судьбы никому не дано. А вот то, что угроза — любимое средство слабых, он всегда помнил. Сильные до угроз не снисходят.
Однажды, ринувшись на зов, Юрка обнаружил, что вопль исходит из узкого отверстия в земле — шахты. Метались поверху скелеты, причем угадывались в них люди во плоти.
Юрка уже заметил, что в моменты волнения или отчаяния люди как бы проявляются, только разговаривать с ними бывает некогда, не до того — спасать надо. Юрке нравилось считать себя «Скорой помощью», хотя правильнее было бы именоваться похоронной командой, командой из себя одного. Спасать живых он не мог. Он только отбирал, выхватывал души из черных когтей, уповая на вечность и абсолют. Зло убивало, а он сотрудничал со злом, раз не мог вернуть их к жизни. И от мысли об этом временами у ангела опускались крылья.
Можно было, наверное, не лезть в шахту, а подождать, когда души вылетят наружу, и тогда уже спасать, но Юрка увидел черную тень, скользнувшую в ствол, и нырнул следом не задумываясь. И зря — там, в тоннеле, его и прижали. Четверо на одного. Детская драка на кулачки. Черные были верткими и жилистыми. Подземье для них — дом родной. Можно было вырваться в небо, но Юрка не собирался уступать бесславно поле боя. Свалка получилась бездарная: в узком пространстве не развернуться, а четверо всегда сильнее одного. На открытом месте Юрка бы с ними иначе разговаривал. Только успевал он сгрести одного, как трое цеплялись по-бульдожьи. В конце концов схватились за крылья, выламывая, а один стал старательно, с оттяжкой лупить по ребрам. Юрка задохнулся от негодования. Он готов был сдохнуть, но не уступить, во второй раз сдохнуть. И поэтому, решившись, щелкнул мечом.
Пламя рванулось — какая там зажигалка! — будто молния. Юрка крутанулся на каблуках, очерчивая зону гибели, и опять, во второй раз услышал он стон земли. Стены шахты сдвинулись, сверху загрохотали тяжелые камни. Казалось, меч пропорол мешок, в котором все эти глыбы лежали до случая. Гнулись, треща, крепи, ломалось и рвалось сложное шахтное оборудование. Земля дышала и качалась. Знакомое по прошлой жизни чувство ужаса схватило Юрку и сразу покинуло, уступив место тоске. Кажется, он опять сделал что-то не так: злобный хохот настиг его снизу, сквозь стоны земли. Юрка шарахнулся вбок, в горизонт, к заваленному стволу. Пробросился вверх. Он слышал команды по громкой связи, кто-то плакал в телефон, и плач этот, преобразованный мембраной, он тоже слышал.
А невдалеке умывался кровью и слезами шахтерский городок. Дома щерились выбитыми стеклами, потрескивали арматурой, скрежетали песком и прахом.
Нельзя было доставать меч, нельзя.
Он хотел снова нырнуть в шахту, но больная земля его не пустила. Земля вздрагивала всякий раз, когда он пытался приблизиться, и каждый толчок приносил новые разрушения.
Юрка чувствовал себя настолько усталым, насколько может устать ангел. Он бы напился — если б мог напиться. Сломался бы — если б мог сломаться. Он слишком недавно был живым, чтобы не помнить, как это — жить, и каково умирать, а тем более — погибать. Неужели ему уготована вечная служба похоронщика, как во время чумы, — в кино он видел однажды похоронщиков в одеждах, пропитанных дегтем от заразы, в масках и с горящим трутом. Пугая людей уже фактом своего появления, они крюками зацепляли тела погибших, чтобы трупы не отравляли живых. Неужели такова теперь и его роль, неужели это навсегда? Ведь впереди вечность.
Ангелам не больно, но как передать муку бессилия?
Вдруг решившись, Юрка двинулся к замку людоеда. Дома и улицы на его пути в очередной раз изменились. С трудом, будто что-то мешало, не поверху, а понизу, не на бреющем полете, а едва ли не по-пластунски продвигался он теперь по узким улочкам. Уже не было вокруг толстостенных домов с высокими потолками и окнами-бойницами, домов, похожих на тюрьмы. Да они и были тюрьмами, эти дома, в которых проживали сплошные заложники власти, — само проживание в подобном доме с чужой казенной мебелью и пайком превращало человека в заложника, в фальшивого божка, чья жизнь — сплошной праздник до срока. А в срок его режут. Иной обитатель такого дома был бы счастлив сменить свои хоромы на влажный климат полуподвала. Но в полуподвалы попадала впоследствии его семья, сползая с просторных высот во влажные низы. Если не брали, разумеется, всех вместе... Юрка хорошо помнил эти здания стиля архитектурных излишеств. Но их больше не было: вокруг стояли одни лабазы и терема. Почему, кстати, так похожи эти два слова — терема и тюрьма?
Замок в центре города, в центре холода, на бетоне и средь бетона, и непонятно было, выше он стал того высотного здания, которое заместил собой, или остался прежнего роста, только смотрелся теперь совсем грозно и неприступно. Хотя — двери были открыты. Но не было Юрке пути сквозь эти страшные открытые двери. И не миновать их было, наверное. Двери манили, но и отталкивали. Значит, все еще не пора.
Почему, собственно, его так тянет именно в страшный замок?
— Вадим! — позвал Юрка. — Вадим, отзовись!
Он перенесся от страшных дверей в унылую комнату, где Вадим лежал на постели, а на табуретке рядом с ним была разложена нехитрая трапеза, «цыбуля з олиею» на местном наречии, еда постная не из-за поста, а от бедности и непритязательности.
Юрка пробросился по комнатенке туда-сюда, чтобы снять инерцию полета, и опустился на хилый табурет рядом.
— Ты ешь, ешь, — сказал он.
Сидел он теперь больше для удобства собеседника, чем для своего удовольствия. Он уже привык свободно размещаться в пространстве, понимая, что доверительного разговора ке выйдет, если явится он Вадиму во весь рост, во всем блеске своем.
Я думал о тебе, — Вадим откинулся спиной к стенке, посмотрел на Юрку внимательно.
Вот, спросить тебя пришел, что такое звезда, — сказал Юрка, — я ведь ангелом -то, недавно стал и многого не знаю.
Не то могильщик, получается, не то санитар. Надоело души таскать. Мне бы с автоматом в бой, а не с санитарной сумкой. Знать бы только, какое оно, глазное зло. Раз Бог назначил в ангелы десантника, значит, настало время драки. А я до сих пор не у дел.
Что я могу ответить тебе? — помолчав, сказал Вадим. — Я маленький человек, и звезды никогда не видел. Она — над миром. Одни говорят — звезда, другие — дракон, а на земле сейчас время заклинаний. Только заклинаниями бед не выправишь. Сам знаешь, добро и зло поменялись местами, и их не отличить. Бога отменили в рассуждении, что сами умнее Бога. И никто вроде не пострадал. Пострадали все вместе. Но когда вместе — это практически незаметно. А поскольку некого стало любить и некого бояться — тут сплав такой, тонкий и прочный, — то стали любить и бояться придуманный и на постамент водруженный фантом. Но Бога идолом не заменишь.
Понимаешь, Вадик, — Юрка обращался к человеку, который был много старше, не свысока, а как двадцатипятилетний священник обращается к старухе: «Дочь моя», и она к нему: «Батюшка!» — Понимаешь, я ведь едва армию отслужил, и сразу убили меня. Сначала хотел только одного — найти убийцу и отомстить. Но такое множество вокруг смертей, столько бед — я и забыл про свою. Мне бы звезду эту страшную отыскать, раз от нее все зло. А то — войны кругом, убийства, насилия. Ради чего-то я поставлен ангелом, верно? А по одному рубить бесполезно, я пробовал. Тут не меч, а напалм нужен.
