Слово - Алексеев Сергей Трофимович (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗

— Помните! — кричал и хрипел им Олег Красный. — Помните, аки гибла земля Русская!

Он хотел вскочить, но рука кочевника надавила на голову. Олег и не противился ей, склонился.

И тут до слуха его донесся яростный крик со стен монастыря и глухое горготанье татарского войска. Вырвался князь из-под руки палача своего, вскинул голову — что это?!

Передние ряды кочевников сомкнулись, и в образовавшемся круге метались испуганные лошади с маленькими русичами. Несколько пеших воинов уже ловили скачущих коней, и на помощь к ним спешили всадники, размахивая арканами.

Не прошло и минуты, как все было кончено. Замкнутый круг истончился на нет, и растворилось в черной туче маленькое облачко юных витязей. Их стащили с лошадей, содрали кольчуги, вспороли притороченные вьюки.

Однако трем самым горячим лошадям удалось прорвать круг, и они, стелясь по земле, умчались в поле. Следом вывернулась погоня, засвистели стрелы, но беглецов не достали.

Вскочил Олег Красный, пытаясь разорвать путы, кинулся к Батыю и забился в руках его свиты. Палач в лисьей шапке ударил эфесом сабли князя по старой ране в грудь, и рубаха, окрасившись кровью, прилипла к телу. Но в этот момент, не чуя боли, увидел Олег, как из ворот монастырских высыпали защитники и ринулись на татар.

Схватка была короткой и жестокой. Вначале горсточке защитников удалось вклиниться в толпу кочевников, и Олегу показалось: дрогнули их ряды, попятились. Но и это был коварный обман! Плотно окруженные орущей стаей, воины бились, стоя спина к спине, и ряды их таяли. Однако вокруг корчились в агонии десятки врагов, словно земля под ними была горячей.

Князь рвался к защитникам, орал и захлебывался кровью. Он видел, как у пылающих костров возникла еще одна схватка. Женщины выхватывали из огня горящие головни и метали их в супостатов. В дико орущей свалке, в черной, раскосой стае мелькали белые, нагие тела и блистающие огнем поленья.

Это было страшно и невыносимо обидно — смотреть, как бьются и умирают твои братья, сестры, видеть все и стоять связанным, плененным по собственной воле и обманутым.

Но пал последний защитник от удара сабли, пали связанные по пятеркам женщины, побитые стрелами. И только тогда Олег заметил игумена Парфентия. Старец, забытый в неразберихе, с молитвою на устах и ножом в руке шел на Батыя. Тот же, окруженный кольцом свиты, спокойно взирал, как несколько расторопных его воинов ходили между павшими русскими и добивали раненых. Игумену оставалось сделать последний рывок, чтобы пробиться сквозь ханскую охрану, однако в этот момент его заметили и ударили щитом по голове. Игумен сунулся вперед, скрябнул ножом по кольчуге Батыя и рухнул на землю.

Затем Олега подтащили к костру, где уже стояли, сгрудившись, дети. Рядом валялись на земле вытряхнутые из вьюков книги и иконы.

— Не губи отроков, царь, — прохрипел князь Олег. — Возьми мою голову…

— Младенцы живой — хорошо, — объяснил толмач. — Продадим, хорошо платить будут. А ты, князь, хану Батыю теперь служить станешь.

Его уже не охраняли, и Олег стоял среди супостатов, занятых своим делом, и толкаемый ими. Воин в лисьей шапке гортанно прокричал что-то соплеменникам, и книги полетели в костер. Потом сюда же притащили связанного игумена, освободили от веревок, облили нефтью и поставили на ноги. Парфентий очнулся, утер лицо и вдруг, подняв кулаки к небу, широко разинул рот и хотел крикнуть что-то, но не успел. Так и пошел старец в огонь с воздетыми руками и открытым, словно для проклятья, ртом.

Удалось все-таки Олегу Красному порвать путы…

Глянул он в последний раз на багровый закат, на дальний горизонт, за которым скрылись спасшиеся маленькие витязи, на костер, где корчился в муках пылающий игумен и исчезали, рассыпались в прах книги.

Глянул и ослеп.

— Помните! — неизвестно кому прокричал Олег и, вытянув руки вперед, пошел в огонь. Сделал шаг, второй — в грудь уперлось копье. Он перехватил его за древко и сделал еще один шаг…

Оторвалась и ушла от погони кочевников тройка всадников. Мчались по заснеженной земле белые от пены лошади, хрипели, запаленные скачкой, и уносили на себе все, что осталось от разоренного города.

Первым пал конь под сыном боярским Ивашкой, отроком десяти лет от роду. Выбрался Ивашка из-под лошади, скинул кольчужку и закричал своим товарищам. Подхватили его в седло на другого коня и тюк с книгами взяли. Да недолго ехали: еще одна лошадь пала, теперь под Кузькой — сыном бортника. Третий отрок, Вавила, без роду-племени, сам спешился. Привязали они кое-как вьючки к последней лошади и побрели лесом куда глаза глядят, Ивашка хромает — ногу ушиб. Идут — словом не обмолвятся, будто языки отнялись, только снег на ходу хватают — пить хочется.

До ночи блуждали они по черному лесу, пока на реку Проню не вышли. Переночевать бы надо, огонь развести, а нечем. Остановились, последний конь-то сразу на землю и лег, да, видно, заподпружился и издох. Прижались отроки к нему, и пока лошадиный бок теплый был — спали. Наутро Кузька раньше всех проснулся, берегом туда-сюда прошел и говорит:

— Недалече тут весца [37] есть. Мы с тятькой бортничали, так я видал.

Приладили отроки лямки к вьючкам, взвалили на плечи и пошагали. Вавиле меньше всех ношу дали, поскольку он сам — меньшой, восьми годов нету. Вышли они из лесу, а где весь была — лишь головни лежат, уж и снегом их припорошило. Пока кочевники держали Пронск в осаде, должно быть, все селения в округе пожгли. Народ ушел, разбрелся по лесам от супостата, а кого в полон угнали. Одна только курочка живая осталась, бродит по улице, снег разгребает и кормится. Поймали ее отроки, самим есть хочется, а шею рябенькой своротить никто не берется — жалко. Понесли с собой. Дорогой-то она возьми да яичко снеси. Вот радости было! Меньшой Вавилка ловчее всех оказался, схватил яйцо и с ним в кусты. Ивашка с Кузькой догнали его, отобрать хотели, а яйцо в руке у Вавилки хрупнуло и стекло на землю. Остановились дети, глядят, что наделали. Вавила не вытерпел и заплакал.

— Не плачь, — сказал Кузьма. — Пошли дальше, людей искать.

Чем дальше уходили они, тем гуще становился черный лес. Ни дорожки, ни тропинки. Бурелом один, деревья скрипят, воронье над головами носится, а то по сушинам сидит, сытое. Выбились из сил, присели отдохнуть. Вьюки-то тяжелы, лямки плечи нарезали.

— Давай их спрячем, — предложил Кузьма. — А найдем людей — вернемся.

— Князь не велел, — сказал Ивашка. — А ну как спросит, когда татар побьет и возвратится?

— А побьет ли? — усомнился Вавила, облизывая грязную ладошку — до сей поры яичком пахнет. — Он ведь сказывал, татар сила несметная.

— Побьет! — заявил Ивашка. — Соберет новую дружину и побьет.

— А ты грамоте учен? — спросил Кузька.

— Учен! — ответил боярский сын. — И чтению и письму учен.

Развязал Ивашка холстину, куда книги были увязаны, вынул харатьи, приставил палец к букве, а прочитать не может.

— Чудно писано! — сказал он. — Вроде и не по-нашему.

— Ага, врешь! — обрадовался Кузька. — Сказывал — учен! По-каковски тогда, коли не по-нашему?

— Верно, поганое это письмо, — заключил Ивашка.

— Из святой обители и поганое? — засмеялся Кузька. — Али ты от страху перед татарами и азбуку забыл?

Вавилка же сидит себе и ладошку нюхает — эх, сладкое яичко было! Рассердился боярский сын, выхватил другую книжицу и давай тянуть:

— И идоша князи 9 дьнов ис Ки-е-ва, и бысть весть по-лов-цам…

— Гляньте! — прошептал Вавила. — Лешак!

Встрепенулись отроки, прижались друг к другу. Неподалеку от них на пенечке — старичок с палочкой. Борода длинная, белая, на плече лежит, а личико маленькое — с ладошку. Едва лишь увидели лешего, как тот встал с пенечка и к беглецам подошел. Вавилку по голове погладил, Кузьку с Ивашкой за чуприны потрепал. Ивашка перекрестился и спрашивает:

— Кто ты? Леший?

— Видно, леший, коли в лесу живу, — печально сказал старичок. — Нынче леших по лесам — видимо-невидимо… А вы, книжники, куда же путь держите?