Скиталец - Хаггард Генри Райдер (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
Когда кончился пир и все разошлись, в длинной зале, служившей преддверием зале пиршеств, в покоях фараона остались только фараон Менепта и царица Мериамун. Он приблизился к ней и робко взял за руку, заглядывая ей в глаза. Мериамун не отдернула своей руки и не сказала ему никакого гневного слова.
Тут же на краю золотого стола лежала лютня, а также доска для фигурной игры и сами фигуры из чистого золота самой художественной работы, а также и кости для игры.
– Мериамун, – сказал фараон, – за эти последние пять лет мы с тобою не знали друг друга. Я потерял твою любовь одним неудачным ходом, как при игре в фигуры, дитя наше умерло, войска погибли и рассеяны; враги обступают нас со всех сторон. Теперь одна любовь осталась нам, Мериамун.
Она взглянула на него ласково, как будто скорбь и печаль смягчили ее жестокое сердце, но не сказала ни слова, и фараон продолжал:
– Может ли умершая любовь вновь ожить и воскреснуть, может ли заснувшее чувство вновь пробудиться, а прогневанная любовь – простить?
Мериамун взяла со стола лютню, и пальцы ее стали беззвучно перебирать струны.
– Я не знаю, – отвечала она, – да и кто может знать?
– Ну, так вот что! Послушай! Когда-то ты выиграла у меня в фигуры корону. Не дашь ли ты мне сегодня выиграть твою любовь?
Она призадумалась на минуту, затем отвечала:
– Хорошо! Постарайся выиграть, господин: весьма возможно, что на этот раз я проиграю. Позволь мне, государь, расставить фигуры и принести тебе чашу вина.
Расставив фигуры, она перешла в другой конец залы и, взяв там с поставца большую золотую чашу, поставила ее под руку фараона. Последний был так увлечен и так озабочен ходом игры, что ни разу не притронулся к чаше губами. Глаза царицы горели, щеки пылали в полумраке длинной залы, освещенной только несколькими светильниками. Кругом было тихо, во дворца все спали. Счастье попеременно склонялось то на ту, то на другую сторону, наконец Мериамун проиграла, и фараон с торжеством снял фигуры с доски и, высоко подняв чашу, залпом осушил ее. Но едва поставил он чашу на место, как воскликнул: «Фараон» умер!»
– Фараон умер! – повторила Мериамун, глядя ему прямо в глаза.
Менепта побледнел, как мертвец: он знал уже этот взгляд, тот, когда она убила Натаску.
– Фараон умер! Великий фараон умер! – крикнула она пронзительным, шипящим голосом. – Не успеешь ты сосчитать до ста, как минуты твои будут сочтены. Завтра ты, Менепта, будешь восседать в объятиях смерти на коленях Осириса! Умирай, фараон, умирай. Но прежде знай, что я никогда никого не любила, кроме Скитальца! Его одного я только люблю, и любовь его я украла у него своими чарами и колдовством. Я ложно обвинила его, опозорив в глазах всех. Но он вернется победителем! Это так же верно, как то, что ты завтра будешь сидеть на коленях Осириса, он будет сидеть на твоем престоле!
Менепта, услышав эти слова, собрав последние силы, поднялся и, шатаясь, стал наступать на нее, ударяя по воздуху руками. Она медленно отступала от него шаг за шагом, а он все наступал, страшный и грозный, но вдруг остановился, вскинул вверх руки и упал мертвым на мозаичный пол. Тогда Мериамун подошла и долго смотрела на него странным, загадочным взглядом.
– И это был фараон, в руках которого лежали сотни тысяч человеческих жизней! – прошептала она. – Ну что ж, дело сделано, и хорошо сделано! Хорошо было бы, если бы и то, что должно быть сделано завтра, было бы уже кончено сегодня: Елена-аргивянка лежала так же, как теперь лежит Менепта. Теперь только выполоскать чашу и скорее спать! Да, если только сон придет ко мне. Куда он бежит от меня теперь? А завтра его найдут мертвым… Что ж, цари часто так умирают!.. Какой он страшный! Никогда его глаза не были так безобразны, так страшны и так отвратительны.
Солнце начинало золотить кровли храмов и дворцов, люди просыпались, спеша к своим дневным трудам. Мериамун, лежа на своем золотом ложе, прислушивалась к шуму пробуждающейся жизни во дворце. Вот захлопали двери, засуетились люди; одни бежали туда, другие сюда; и вдруг раздался крик: «Фараон умер! Проснитесь! Проснитесь, все, фараон умер!»
Тогда Мериамун притворилась спящей. В комнату ее вбежала прислужница и, пав на колени, сообщила ей страшную весть. Царица вскочила с постели и, едва прикрыв свою наготу, побежала со всеми своими приближенными туда, куда бежали все царедворцы и слуги.
– Кто видел этот страшный сон? – воскликнула она. – Кто смеет давать волю своему бреду?
– О, царица, то не сон, пройди в этот покой, видишь, фараон лежит мертвый, и на нем нет ни раны, ни следов борьбы.
Громко вскрикнув, Мериамун разметала волосы свои покрывалом на лицо, слезы закапали из ее глаз, при виде холодного трупа фараона она с минуту стояла над ним, точно окаменев от горя, затем кинулась на пол и, простирая вперед руки, громко воскликнула:
– Все еще проклятие тяготеет над страной Кеми и народом его! Видите, фараон мертв, и нет на нем следа раны. Я знаю, что он убит злобным колдовством ложной Хатхор. О супруг мой, взлюбленный супруг мой! – воскликнула она и, положив свою руку на его грудь, продолжала: – Этим мертвым сердцем твоим клянусь тебе отомстить твоей убийце! Возьмите эти бренные останки того, кто был величайшим из царей, оденьте в смертные одежды и посадите на колени Осириса в храме Осириса. Затем идите по городу и возгласите народу это приказание царицы из улицы в улицу, из дома в дом, чтобы всякая женщина в Танисе, потерявшая сына, мужа, брата, жениха или возлюбленного через колдовство и чародейство ложной Хатхор, или благодаря бедствиям, ниспосланным ею на Кеми, или в преследовании Апура, которых она побудила бежать в пустыню, – пусть все они явятся с закатом солнца в храм Осириса, где я буду ждать их, и там, перед лицом самого бога и мертвого величия фараона, мы решим, как отплатить этой ложной Хатхор!
Приказание царицы было исполнено. Менепту одели в смертные одежды и посадили на колени Осириса, где он должен был оставаться один день и одну ночь. А глашатаи стали обходить весь город, вызывая всех женщин к закату в храм Осириса. Кроме того, Мериамун разослала рабов по десяти и двадцати человек собирать по всему городу дрова, щепки и прутья, вообще всякий горючий материал, приказав нести все это во двор, смежный с храмом Хатхор.
Между тем измученный слишком быстрым бегом верблюд жреца Реи не выдержал и на обратном пути, не достигнув города, упал и не мог уже подняться. Тогда Реи докончил путь пешком. Когда он никем не замеченный в своем нищенском рубище тихонько пробирался по улицам Таниса, его слух был поражен плачем женщин. Осведомившись у одного прохожего, какое новое несчастье обрушилось на Кеми, и узнав, что умер фараон, Реи тотчас же угадал, кто его убийца. Возмущенный старик хотел пойти прямо во дворец упрекнуть царицу и затем принять смерть от ее руки, но затем одумался и поспешил туда, где он скрывался: закусив, чтобы восстановить свои силы, и сбросив с себя рубище, оделся в чистые одежды, поверх накинул старушечье покрывало, потом вмешался в толпу женщин, спешивших теперь к храму Осириса.
Солнце уже зашло, и факелы были зажжены, чтобы осветить мрак громадного мрачного храма Осириса. Завеса святилища была задернута, а самый храм представлял собою море голов с поднятыми вверх лицами. Вот двери храма закрыли и заперли на засовы, и из-за завесы раздалось: «Слушайте!»
И все смолкли. Тогда завеса святилища отдернулась, и огонь, горевший на жертвеннике, осветил каменное изображение Осириса, на коленях которого сидел мертвый фараон Менепта. Как каменная фигура Осириса, так и покойник были запеленуты в погребальные пелены, и в руки их были вложены скипетр, жезл и бич как у одного, так и у другого. Рядом с идолом Осириса стоял черный мраморный трон, на котором восседала теперь царица Мериамун во всем своем великолепии и красоте, в полном царском одеянии и двойной золотой короне Кеми, с змеею уреуса на голове, с хрустальным крестом жизни в руке и в пурпурной мантии, из-под складок которой сверкали глаза змея, обвившего ее стан.
