Операция «Святой Иероним» - Карпущенко Сергей Васильевич (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Да, Пауку поистине нравилось упорство Володи, и он удовлетворенно рассмеялся, весело потерев ладонью о ладонь, причем раздался такой звук, будто наждачной бумагой драили кирпич.
— Ей-Богу, ты говоришь разумно, воробей! Но ведь и мы не лохи безмозглые, чтобы верить любому слову Злого. И мы вначале предположили, что он нас динамит и вместо подлинника подсовывает копию. И вот привезли мы Злого на эту дачку и начали, как говорили двести лет назад, допрос с пристрастием — кто же может не любить тела своего? Железом раскаленным его чуть-чуть погрели, но ничего новенького Злой нам не сказал. Только и твердил, что снял вот эту вот картину, потому как от подлинника она ничем не отличалась. Да и как он мог помыслить, что кто-то до него тут пошурует? Начали мы потом считать-высчитывать, и оказалось, что подлинную картинку ты, голубчик, снял, а больше некому. Это, конечно, очень хорошо, что не черту Злому она досталась, не Белорусу, нас хотевшему крутнуть, а тебе, Володя. И теперь мы очень просим твою юную милость рассказать нам, зачем тебе понадобилось нас динамить и наговаривать на Злого? Разве тебе обещанного гонорара мало показалось?
Володя слушал Паука, и его обоняние все больше и больше наполнялось запахом жареного мяса, но теперь этот запах не ласкал его, а просто мучил казалось, что пахнет не олениной или лосятиной, а поджаренным телом Злого. Мог ли Володя по-прежнему юлить да отпираться, когда видел к тому же две большие кочерги, уже нагретые в камине докрасна? Приходилось признаваться, но сделать это было нужно как можно правдоподобней, но так, чтобы и сохранить свой интерес.
— Дядечка Паук! — захлюпал Володя носом. — Да, соврал я вам и Диме, то есть Юрику вашему, тоже соврал! Но ничего я с собой поделать не мог!
— Как это не мог?! — спросил Паук, поднимаясь с кресла и роняя на пол свой шотландский плед. — Ты что, шизофреник, чердак у тебя, что ли, поехал? Быстро говори, куда ты задевал картину, а то живо на место Злого усядешься, узнаешь, как мои ребята могут языки развязывать!
И Паук, быстро нагнувшись к камину, схватил одну из калившихся там кочерег. Искры снопом полетели на мраморные плиты пола близ каминной решетки, и жар раскаленной докрасна кочерги коснулся Володиного лица. Однако какое-то глубокое животное чувство подсказало Володе, что надо держаться избранной линии.
— Дядечка Паук!! — заверещал Володя. — Поверьте мне, поверьте! Не хотел я забирать себе картину, не нужна мне она была, но вот снял я ее с крючка и сел на кресло, фонарик поднес поближе и стал смотреть на святого Иеронима! Долго, долго я так на него смотрел, и почудилось мне вдруг, что он ожил, что зашевелился, стал грозить мне пальцем и говорить: «Зачем ты, Володя, хочешь меня украсть? Знаешь ли ты, что это грех великий и тот, кто меня украдет, и двух дней на свете не проживет!» Сказал так Иероним — и снова в картину превратился. Я же уже хотел его на место вешать, потому что очень испугался того, что помру от такого греха, но в это время зашумело за дверью, я в камин спрятался, слышал, как кто-то приходил и как называли эти приходившие друг друга Китом и Злым, а когда они ушли, я хотел было подняться да и картину назад повесить, чтобы не было на мне греха, но и сам не заметил, как заснул в камине. Проснулся же я поздно — всего полчаса до открытия музея оставалось. Разве было время «Иеронима» на стенку вешать? К тому же знал я, что вместо подлинного висит там другая подделка, не моя. Вот и решил я до поры картину ту забрать, но Диме, то есть Юрику вашему, ее не отдавать, чтобы и на вас греха не было. Так что оставил я подлинник на трубах камина, — его Дима, то бишь Юрик, видел, а днем, когда мы с ним расстались, снова в Эрмитаж сходил и вынес картину, чтобы кто ненароком ее там не нашел, припрятал ее в одном месте и теперь хочу с нее сделать копию, потому что полюбил я этого святого и знаю, его изображение мне в жизни очень поможет. Вам же я картину не отдам, а отнесу ее назад, в Эрмитаж, к самому директору. Пусть уж он сам решает, что со мной делать...
Володя весь свой длинный монолог проговорил срывающимся голосом, глаза его блестели, как у умалишенного, а губы тряслись. Паук, видел Володя, смотрел на него такими же безумными глазами, потому что то, что говорил мальчик, по его понятиям, было просто абсолютной дичью и ахинеей. А Дима, стоя рядом с Пауком, чему-то горько улыбался, низко опустив на грудь подбородок. Когда Володя закончил, Паук с полураскрытым от изумления ртом обратился к Диме и тихо спросил:
— Ты где этого психа нашел? Из какого дурдома он убежал? Нет, нет... ты понимаешь, он, оказывается, безгрешным решил остаться, а нас задумал оставить без картины...
И вдруг Паук до неузнаваемости исказил свое старое лицо и закричал так громко, так пронзительно, на такой высокой ноте, что Володе показалось, будто Паук и не был вовсе мужчиной, а являлся переодетой женщиной.
— Ты-и-и, мерзаве-и-иц! — истошно орал Паук, тряся худенького Володю за плечи. — Я тебе здесь, на земле, такой ад устрою, что больше никакого греха бояться не будешь! Снимайте с кресла Злого и сажайте на него звереныша! Каленым железом жечь его буду!
Хорошо, что в руках Паука не было кочерги, которую он за полминуты до своего припадка бросил в камин, а то Володе пришлось бы совсем худо. Телохранители Паука на самом деле бросились исполнять его приказание и уже снимали ремни с рук замученного Злого, но тут слово взял Дима, сказавший Пауку спокойным, даже веселым тоном и с приятной улыбкой на лице:
— Отец, ну чего ты добиваешься? Ведь я знаю, что такие фанатики, как Володя, уж если им в голову втемяшится идея, то они от нее не отступятся и буквально умрут, а не скажут того, чего от них хотят. Ну подумай, окочурится наш Вовик на твоем паршивом кресле, а про картину ты так и не узнаешь. Давай-ка лучше по-доброму, по-хорошему, ласково и мягко. Что, разве он и сам не понимает, что с нами шутки плохи? Понимает! — И обратился уже к Володе: — Ну, Вовчик, христианский ты великомученик, святой Антоний, Себастьян святой! Говори-ка побыстрей, куда ты там картинку спрятал? Или хочешь, чтобы мы с тобой поступили так, как легионеры Нерона с увлеченными идеями Христа? Но ведь нам стыдно будет — мы сами христиане! — И подойдя к мальчику вплотную, шепнул уже совсем без шуток: — Лучше сейчас скажи. После поздно уж будет...
Володя и без того догадывался, что шутить с этими людьми все равно что карабкаться вверх по мачте высоковольтной линии. Самое главное, что удалось ему сейчас, это то, что он сумел отвести от себя подозрение в обмане, надувательстве, — это намерение непременно стоило бы ему жизни. Теперь же он выглядел в глазах этих бандитов просто слабоумным, внезапно поверившим в Бога, почти идиотом, с которого и взять-то нечего. А Паук все еще не мог прийти в себя и бормотал под нос:
— К директору он хотел нести картину! Связались с недоделанным!
Дима же, пока Паук, обессиленный собственной истерикой, не мог отдышаться, сидя в кресле, продолжал обрабатывать Володю, грозя ему с улыбкой такими карами и мучениями, от представления которых и сам святой Себастьян пришел бы в ужас.
— Ну хорошо, хоть мне все это очень неприятно, — мрачно заявил Володя, — но я вам все-таки отдам картину, как только получу ее назад. Она на квартире у моего приятеля, а он вернется лишь после завтра, к вечеру. Не бойтесь, я не убегу, потому что мне теперь ничего не нужно: ни ваших долларов, ни ваших суетных богатств. Я в монастырь уйду, наверно, потому что...
— И уходи, мальчик, уходи! — замахал руками Паук, как бы в знак прощания с Володей. — Уходи, таким придуркам, как ты, только там и место! Но перед уходом не забудь нам отдать картину, а то ведь я тебя и из-за монастырской стены своими паучьими руками достану! Где послезавтра мы с тобой увидимся?
Володя сделал вид, что сильно задумался, хотя он совсем и не размышлял об этом в данную минуту — было все равно.
— Давайте в пять, у метро «Владимирская», — сказал он, говоря это наобум святых, первое, что на ум взбрело.
