Ранчо у моста Лиан - Эмар Густав (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Дорогой Лоп, — любовно проговорила донна Бенита, — вы знаете, что я люблю вас обоих одинаково, и что оба вы равно дороги моему сердцу, в душе я отдаю вам обоим полную справедливость, но если чаще обращаюсь с своей речью к Рафаэлю, который старше вас — то это еще вовсе не значит, что я думала и говорила о нем одном — нет, обращаясь к нему, я обращаюсь в равной мере к обоим вам, а потому не обижайтесь на меня, дорогой мой Лоп, если я в разговоре чаще произношу его имя, чем твое — это не более, как наружное ничего не значащие различие, но в душе я не делаю между вами никакого различия, верьте мне!
— Я это знаю, матушка, и от всей души благодарю вас, я слишком люблю брата, чтобы в чем либо завидовать ему. Я люблю все то, что любит он и всех тех, кто любит его, — добавил Лоп, улыбаясь, — но как младший, я знаю и постоянно помню, что мое чувство всегда должно уступать первый шаг его чувству; нас ничто не может разлучить или рассорить; в этом я клянусь над могилой моего дорогого отца.
— Благодарю тебя, дорогой брат! — сказал дон Рафаэль, привлекая брата в свои объятия и прижимая его к своей груди. — Да, наша дружба и братская любовь слишком искренни и слишком священны, чтобы их могли поколебать какие бы то ни было события! — Братья еще раз обнялись и поцеловались; затем все покинули тенистую рощицу близ могилы, предварительно осыпав ее душистыми цветами и прошептав над ней тихое «до свидания!». Оттуда все вернулись в ранчо, чтобы осмотреть его, так как раньше дамы только прошли по комнатам, ничего не замечая.
Расположение комнат, даже мебели, — все было совершенно то же, что и прежде. Каждая, даже мелкая вещица стояла на своем месте. Комната покойного ранчеро осталась в том же виде, в каком он ее покинул, ничто не изменилось. Все было расставлено и разложено так, как будто покойный только что вышел оттуда на прогулку, и с минуты на минуту должен был вернуться.
Обе женщины были чрезвычайно взволнованы во время осмотра ранчо. А когда все сели за завтрак, донна Бенита тихо вздохнула, и сказала:
— Ах, как жаль покидать все это. Нам было бы так хорошо здесь!
— О, да — прошептала и донна Ассунта, — здесь мы, по крайней мере, могли бы наслаждаться воздухом и простором!
— Но почему же вам не остаться здесь? — спросил дон Рафаэль.
— После того, что здесь случилось, — продолжала донна Бенита, — наша личная безопасность требует, чтобы мы до окончания этой ужасной войны жили в Тепике.
Молодые люди переглянулись и улыбнулись.
— Теперь положение изменилось, — сказал дон Рафаэль — вы будете здесь в полной безопасности!
— Как? что вы хотите этим сказать? Я едва верю тому, что вы говорите. Мы были так счастливы, если бы нам не нужно было уезжать отсюда!
— В данном случае это зависит только от вас! — И молодой человек подробно сообщил им, что они с братом сделали для обеспечения их безопасности в ранчо. Обе женщины слушали его с величайшим вниманием.
— Вот, почему, — докончил дон Рафаэль, — мы с братом ежедневно отлучались с рассветом и возвращались поздно вечером; мы ездили на работы, чтобы присматривать за всем и устроить все так, как хотели. Ну, а теперь, когда вам все известно, решайте сами, желаете ли вы вернуться обратно в город или останетесь здесь?
— Мы остаемся! — взволнованным голосом сказала донна Бенита, — и надеюсь, мне никогда не придется более возвращаться в Тепик!
И так, вопрос этот был окончательно решен и вся семья поселилась по прежнему в своем любимом ранчо. Вечером, того же дня, после того как дамы отошли ко сну, братья, покуривая свои сигареты, гуляли по уерте.
Долгое время оба они шли молча друг возле друга. Казалось, оба размышляли о чем-то.
— Ты что то грустен, брат? — вдруг заметил дон Лоп.
— Нет! — как бы встрепенувшись, отозвался дон Рафаэль — я просто думаю.
— О чем, или о ком? смею спросить.
— К чему! Я просто мечтал, а ты сам знаешь, что мечты не пересказываются и не передаются, их трудно даже объяснить другому лицу.
— Ну, не всегда, — ведь это же не тайна, между нами нет ни тайн, ни секретов друг от друга; а впрочем, я мог бы даже сам тебе сказать о ком ты думал сейчас.
— Ого! — сказал дон Рафаэль, только для того, чтобы сказать что-нибудь.
— Ты думал об Ассунте!
— Почему ты так думаешь?
— Я не только думаю, но уверен в этом; и почему бы тебе не любить ее?
— А тебе? — спросил дон Рафаэль, останавливаясь на месте и глядя брату прямо в лицо.
— Я не люблю ее, потому что знаю, что она любит тебя, а не меня, и что меня она никогда не полюбить не сможет!
— Брат! что ты говоришь! — воскликнул дон Рафаэль дрогнувшим голосом.
— Не будем, Рафаэль, играть словами, будем чистосердечны и откровенны, как всегда: я не хочу, слышишь ли ты, не хочу, чтобы женщина, будь она даже так прекрасна, как ангел, набросила тень на нашу дружбу!
Дон Рафаэль протянул брату обе руки. — Дорогой брат! — сказал он с чувством. Не прерывай меня, сказал Лоп, я хочу все сказать тебе: Я любил Ассунту. Как эта любовь подкралась ко мне, я не могу сказать, я даже сам не знаю: вероятно, это было и с тобой.
— Да! — прошептал дон Рафаэль.
— Я таил эту любовь, как сокровище, едва смея признаваться в ней самому себе, но чувствовал, как она росла и крепла в моей душе. И вот, как-то раз, не помню теперь точно какого числа, но чуть ли не накануне того страшного дня, когда убили нашего отца, я случайно присутствовал, незамеченный вами, при разговоре твоем с Ассунтой. Я не подкарауливал и не подслушивал вас, клянусь честью! Случайно пойманное слово открыло мне глаза, я подошел ближе к вам и когда услышал, как вы говорили обо мне и как решили отказаться от своего счастья на столь долгий срок, пока вы оба не удостоверитесь в том, что для меня ваша любовь не будет тяжелым ударом, я был тронут и пристыжен. Я почувствовал себя таким ничтожным, таким мелким перед вами, что тут же решил вырвать эту любовь из моего сердца и не стоять на пути к вашему счастью. Не стану скрывать от тебя, брат, я ужасно страдал, вытерпев такую муку, какую в словах передать нельзя. Это была какая-то страшная агония, но я неутомимо боролся против своего чувства и, наконец, победил его в себе. В двадцать пять лет сердце мужчины или разбивается, или закаляется навсегда. Теперь все уже кончено, сердце мое закалилось: я никогда больше не полюблю ни одной женщины. Ассунту я люблю, как сестру, я достиг и этого наконец, а тебя, брат, я люблю за то, что она любит тебя и уверен в ее умении сделать тебя счастливым!
— Ах, Лоп, ты так великодушен, так самоотвержен, что, право, я на твоем месте не мог бы так поступить!
— Да, но ведь ты любим ею, — это громадная разница. — Но не будем более говорить об этом, от прежней любви у меня осталось одно милое дорогое воспоминание — а сама любовь уже умерла — клянусь тебе!
— Не теряй надежды, брат! Как знать! быть может, и ты когда-нибудь…
— Ни слова более! Другой Ассунты я не встречу, а если бы даже и встретил, то не мог полюбить ее: сердце мое на веки умерло для любви!
— Мы никогда не расстанемся с тобой, Лоп; я был бы слишком несчастлив, если бы мне предстояла разлука с тобой!
— Ну, слава Богу! Я рад, что слышу от тебя эти слова. Теперь надо подумать о тебе и о Ассунте: когда вы обвенчаетесь?
Лицо молодого человека вдруг омрачилось.
— На нас еще лежит одна священная обязанность, брат, — сказал он, — пока отец наш не будет отомщен, я не могу и не хочу думать о своем счастье!
— Это ты хорошо сказал, Рафаэль! Прежде всего нам надо не забыть об отце. Ты, верно, знаешь, что о нас и без того уже говорят не мало, с тех пор как мы с тобой предприняли эти постройки.
— Что же говорят?
— Да многое, не особенно лестное и приятное для нас с тобой.
— Что же именно?
— Говорят, что мы сначала рвали и метали, что слушая нас, можно было думать, что отец наш будет отомщенным через двадцать четыре часа, — но, когда мы унаследовали большое богатство и стали богатыми землевладельцами, наша жажда мщения вдруг утихла и мы уже перестали думать о покойном отце, который изнывает в своей кровавой могиле, между тем как мы думаем только о том, как строить хакали и прослыть великодушными благодетелями.
