Опасное задание. Конец атамана(Повести) - Танхимович Залман Михайлович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Окружившие возвышение люди шарахнулись по сторонам, и Айслу снова увидела Саттара. Он, дико сверкнув глазами, тоже схватился за бок, где висел револьвер, и, задыхаясь от обиды, закричал:
— Почему собакой зовешь? Ты князя спрашивал, плохой или неплохой джигит Саттар?
И неизвестно, чем бы могла закончиться эта сцена, если бы во дворе не появилась новая группа вооруженных всадников и запряженная парой взмыленных гнедых коней телега.
Телегой правил перепоясанный от плеча к плечу патронными лентами бородатый мужик с выгоревшим белым чубом, торчащим из-под казацкой форменной фуражки с неизносимым околышем. В телеге связанные веревками сидели двое. Их тоже Айслу узнала сразу: и докторшу Машу, и Алеке — так всегда называл Махмут этого русского парня.
И еще тоскливее защемило у Айслу сердце.
А во дворе уже творилось невообразимое:
— Эй, чеку схватили.
— Ггы, большевиков поймали!
— Удавить их надо.
— Стрелять чеку!
— Девку тоже надо.
— Сначала мне девку дай, — неслись выкрики.
Телегу окружили. Айслу приметила, как Саттар, сгорбившись, будто боясь, встретиться взглядом с Алеке и докторшей, отжался в сторонку. А сопровождавший телегу огромный, как копна, казах, неторопливо слез с лошади, подошел к отцу, взял почтительно его руку обеими своими руками, пожал и громко, чтобы все слышали, сказал:
— Справедливо кричите, джигиты, что давить надо проклятых большевиков.
Одобрительный гул пронесся по двору.
Казах поднял руку:
— Да только Алдаке, князь наш, велел доставить этих двоих к уважаемому Токсеке живыми. Токсеке тоже должен их живыми держать, пока они князю не понадобятся.
— Зачем они ему?
— Чего делать с ними собирается?
— Ему лучше знать, — усмехнулся казах. — Призывать на молитву — дело муллы, — и, вздернув плечи, он захохотал.
Засмеялся и отец. Блеснули его ровные и белые, как козье молоко, зубы. Он поднял руки. Но шум еще долго не стихал.
— Может, одна девка ему нужна? А чеку отдавай нам.
— Может, у девки в брюхе парнишка, сделанный Алдаке, сидит?
— Может.
— Давай нам, Токса, большевика!.. Чеку нам давай!
Толпа придвинулась к телеге, замелькали в воздухе кулаки, закачались головы, спины. А отец все стоял со вскинутыми руками и все улыбался. Брови у него ползли и ползли кверху.
Обычно на отцовскую улыбку сердце Айслу всегда отвечало радостным толчком. А сейчас эта улыбка казалась очень страшной, как змеиное жало, струилась она по его губам. А сам отец тоже страшный, чужой. Он нисколько не лучше тех, кто окружил его и собирается растерзать докторшу и русского Алексея, друга Махмута. Он как зверь.
Раньше об отце Айслу так не думала никогда. Она с трудом держалась на ногах. Бок ныл все сильнее. Его будто рвали на куски. Ныла и поясница, низ живота. Это оттого, что отец вгорячах пинал куда попало и несколько раз пнул в бок.
Чтобы не упасть, Айслу ухватилась руками за стену. Но нестерпимая боль пронзила ей тело и кинула на землю. А за стеной продолжали нарастать крики. Как только боль утихла немного, Айслу поднялась и опять приникла к дыре в стене. Казах, который привел телегу и говорил, что князю лучше знать, зачем ему нужны девка и чекист, размахивал руками и кричал, показывая на Куанышпаева:
— Он почему не помогал нам телегу брать? Ты его спроси, Токсеке. Спроси. Испугался, может? Мы втроем хватали чеку. Там Мамаханов был. Он едва не успел меня застрелить. Почему он так научился не слушать князя? Князь велел помогать нам.
Отец размахнулся и ударил Куанышпаева в лицо. Тот пошатнулся, но устоял. Хотел опять схватить револьвер, но не схватил. Отец замахнулся еще, но тоже опустил почему-то руку.
— Если опять так сделаешь, — бросил он обе брови кверху, — на аркане к хвосту коня привяжу. И пока не сдохнешь… — не договорив, он отвернулся от Куанышпаева и подал знак.
Бородач, стоявший возле телеги, и еще один русский мужик схватили друга Махмута, подтащили к возвышению и, придерживая за связанные руки, поставили перед отцом. Но тут вперед высунулся Салов и стал молча тыкать связанного кулаками в лицо. Ткнет и отскочит, ткнет и снова назад. А на лице друга Махмута от этих тычков все больше багровело кровоподтеков. Сам он, не опуская головы, смотрел на Салова в упор. И купец истошно закричал вдруг:
— Всех вас в бараний рог скрутим, христопродавцев. Всех, — он подался кривым плечом вперед и дергал нервно шеей. Видно, не мог выдержать пристального взгляда Махмутова друга и все торопливее стукал его короткими тычками. — Всех изведем. Всех. Кончилось ваше царство. Вон сила какая народу поднялась супротив вас, большевиков.
— Врешь, контра! Врешь, буржуй недобитый, — прозвучал неожиданно звонкий молодой голос. Айслу приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть. Это говорит друг Махмута Алеке. — Не народ, а бандиты поднялись против народа. Но он раздавит вас, как блох. Пикнуть не успеете…
— Мы банда? — Салов задохнулся и схватился за кобуру. Но кто-то из стоявших около возвышения опередил его и ударил по голове друга Махмута. Он упал, к нему бросилось несколько человек еще, но отец поднял руки:
— Стой, джигиты! — закричал он. — Не слышали разве, как эта красная падаль нужна нашему Алдажару? Тащите его и девку под замок. Некогда возиться с ними. Выступать нам надо. Я поведу вас на Лесновку. Там мы ни одного большевика в живых не оставим.
— С богом! — закричал вслед за отцом и Салов.
Айслу, не отрываясь, смотрела, как четверо волоком тащили к сараю, примыкавшему торцом к конюшне, где она находилась, русского Алеке, а двое других подталкивали в спину докторшу.
— Девку не туда. В конюшню ее, — приказал отец.
Больше Айслу разглядеть ничего не могла. Чья-то спина заслонила дыру. Вслед загремел засов, открылась дверь — и докторша, ойкнув от сильного толчка, с размаху упала на лежащий посредине конюшни хомут. Какое-то время она оставалась неподвижной, будто умерла сразу. Затем подняла голову и спросила испуганно:
— Кто здесь?
— Я здесь.
— Да кто ты?
— Айслу.
— Айслу?
— Отец меня запер. Он ногами меня топтал из-за Махмута. Печенку, думаю, мне отбил совсем, — Айслу заплакала. Новый приступ боли перехватил ей дыхание. В уголках губ Айслу вскипали кровавые пузырьки.
— Ложись, ложись, Айслу, — подползла к ней Маша.
А двор тем временем опустел. Токсамбай вывел людей за дувал, на покатый холм, поросший визилем, кашкой и морковником.
— Стройся! — подал он команду.
Отряд построился. Только Саттар не мог никак выравнять своего иноходца, который, закусив удила, ломал ряд, то сдавал далеко назад, то вылезал вперед.
Взгляд Токсамбая скользил по всадникам, останавливался на лицах тех, кого знал, как самого себя, кто давно привык подчиняться любому сказанному им слову, от кого, кроме «хорошо, ага Токса…» «Сделаю, ага Токса», он ничего другого не слышал никогда. Но таких в строю не так уж много. Половина из сотни. Остальные совершенно незнакомые. Но если они собрались по его зову сюда, чтобы идти на большевиков, значит, им надо верить. Пусть их пока немного. Но Токсамбай довольно щурит глаза. Он знает, что и большая река начинается с малоприметного ручейка. Знает он и то, как будут развиваться события дальше: завтра ночью налет на Лесновку — овладеть ею нетрудно. Там несколько вооруженных, большей частью наганами, волревкомовцев и трое или четверо милиционеров.
В Лесновке (так намечено заранее) он встретит отряд в сто двадцать человек из Джаланаша (должен подойти утром) и берет его под свое начало. Такой же численности отряд к нему подходит из Муздыка, и сотня джигитов из Куланутпеса. На это потребуются всего одни сутки. На следующую ночь со всей этой силой он, оставив Лесновку, двинется на Джаркент. Тем временем красные, узнав о налете и захвате села, снимут все заставы, которые у них расположены вдоль границы, и бросят их на освобождение Лесновки. То же сделают и джаркентцы. Там небольшой отряд чоновцев и неполная рота курсантов. Всех их тоже, конечно, пошлют на Лесновку — и, таким образом, город останется беззащитным. Захватить его будет совсем легко. И тут из-за кордона хлынут армии Дутова. Красным будет уже не до Джаркента. И вспыхнет степь, как сухая трава от спички. Поднимутся все, у кого отняли большевики богатство, скот, землю. И так же, как он, Токсамбай, сейчас, погонят на красных покорную голытьбу, напуганную приходом атамана.
