Остров Тамбукту - Марчевский Марко (читать книги без txt) 📗

— Из страха перед колдовством, — ответил Смит. — Ведь вы сами однажды жаловались, что дикари отказывались от ваших лекарств, боясь умереть от них.

Смит был прав. Если племя бома решило, что я остался жить у его врагов, ясно, что оно теперь считает и меня своим врагом. А раз оно считает меня врагом, то никогда не примет от меня чего бы то ни было из страха перед уин кобрай — нехорошим лекарством, колдовством. Поэтому они не взяли пи банок, ни ситца, а съели кокосовые орехи, чтобы они не достались их врагу.

Эта догадка меня огорчила. Меня охватила тоска по Лахо, Габону и всем этим добрым людям из племени, которые в самые трудные дни моей жизни спасли меня от голода и приютили. Я чувствовал себя виноватым перед ними. Я обещал вернуться в горы и не сдержал обещания...

— Пошли, сэр, — сказал Смит. — О чем тут думать. Раздадите банки и ситец вашим новым друзьям. И больше толку будет — от них вы получите бананы и кокосовые орехи.

Мы пошли берегом. Какие огромные деревья! Деревья-гиганты. Вот баниан. Под ним может укрыться целое селение. Ствол его — толщиной, наверно, в пять-шесть человеческих обхватов. Все же это толстое дерево не могло бы само удержать свои огромные ветки, и поэтому сами ветки пускают воздушные корни, которые вместе с ростом дерева спускаются до земли и врастают в нее. Эти толстые воздушные корни подпирают дерево со всех сторон. А вот и тиковое дерево. Высотой оно метров в сорок. И у него очень толстый ствол, а цветет оно совсем мелким белым цветом. Его листья вечнозеленые. Это одно из самых выносливых деревьев в мире. Оно содержит особенное масло, которое придает древесине прочность и устойчивость. Тиковое дерево идет на постройку корпусов судов, так как морские животные (улитки и пр.), которые обычно облепляют дно пароходов, не наносят ему особенного вреда. Смит сообщил нам, что из-за этих его качеств, голландцы культивируют тиковое дерево на островах Ява и Суматра.

— Великое богатство кроется в этих лесах, сэр, — восхищался плантатор и в то же время огорчался, что никто не эксплуатирует этих огромных богатств.

Мы шли по тропинке, которая вела к селению племени бома. Она нас привела в знакомую глубокую лощину и там оборвалась. Я нашел высокое дерево, на котором была лестница из лиан, но лестница исчезла. Дорога к племени бома была отрезана. Племя, очевидно, не считало меня больше своим другом, и я вернулся огорченный и расстроенный.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Старый географ не лжет. Сомнения Гахара. Амбо — сын вождя. Кто такой Арики? Идол племени занго. На охоте с сыном вождя. Гиббон и мангуста. Гремучая стрела.

I

Прошло еще три месяца. За это время не случилось ничего особенного. Каждое утро я отправлялся к туземцам на берег, а вечером возвращался на яхту. Капитан Стерн регулярно меня сопровождал для охраны, но скоро и он убедился, что его ружье излишне. Народ племени был миролюбивым и кротким, никто не собирался на нас нападать. Несмотря на это, капитану хотелось хотя бы раз выстрелить, чтобы показать силу ружья, но я не соглашался. Ведь от первого же выстрела туземцы испугаются, разбегутся и никогда уже не покажутся нам на глаза. Но что толку в этом? Нам следовало снискать их доверие, а доверие не внушается насилием и угрозами. Капитан Стерн понял эту истину и в последнее время начал сходить на берег без оружия. Все же туземцы ему не правились, и он часто на них жаловался.

— Врет старый испанский географ, — роптал он. — Эти люди совсем не гостеприимны. До сих пор никто нас не пригласил в гости, они прячут от пас женщин и детей, как будто мы людоеды...

Он был прав. Туземцы не только ни разу нас не пригласили в селение, но и к нам в залив они являлись почти с той же робостью и осторожностью, как при первой встрече. Но я не отчаивался. Наоборот, после того как племя бома дало мне ясно понять, что больше не считает меня своим приятелем, я еще более упорно начал искать способ доказать моим новым знакомцам, что мы, пакеги, им не враги. Я надеялся, что, убедившись в наших добрых намерениях, туземцы изменят свое отношение к нам и предоставят нам жить свободно па острове.

И почему бы нет? Я каждый день им раздавал подарки — ситцевые ленты, ожерелья, зеркальца, сигареты — в зависимости от щедрости плантатора, и, что особенно важно, лечил их от различных болезней... Вначале туземцы решительно отказывались от моих лекарств и с недоверием поглядывали на бутылочки с риванолом и банки с мазями. Только Гахар набрался храбрости и позволил промывать и перевязывать рану на его руке, — может быть потому, что она очень болела или же просто потому, что он был стар и уже не боялся смерти, не знаю. Но как только рана у Гахара зажила, он показывал ее всем и называл меня «лапао» — победителем всех болезней. Для меня это было лучшей наградой.

Однажды Гахар спросил, могу ли я вызвать «арамру» — землетрясение. Я отрицательно покачал головой.

— А можешь вызвать дождь?

— Нет, не могу, — ответил я.

— А можешь прогнать рыб из моря?

— Нет, не могу.

— А можешь ты оживить умершего человека?

Я рассмеялся.

— Скажи, можешь? — настаивал Гахар.

Я не люблю лжи, даже тогда, когда она лучше правды, как говорил Мехмед-ага. Я не хотел дурачить этого хорошего человека, тем более, что такая ложь легко может быть разоблаченной: умрет кто-нибудь — и того и гляди придет Гахар меня звать его воскрешать. Насколько мог, я объяснил ему на его языке, что никто не в состоянии оживить умершего человека, но если кто-нибудь заболеет, я могу его вылечить, если болезнь излечима.

— У тебя есть кобрай против кадитов? — спросил меня Гахар.

Я утвердительно кивнул головой:

— Есть.

Гахар, наверно, подумал, что я не понял его, и начал мне объяснять, что кадиты значит змеиный яд, что на острове водятся очковые змеи и довольно много людей умирают от их укусов. И он опять спросил меня, действительно ли я могу спасти от смерти человека, укушенного очковой змеей.

— Могу, Гахар, могу. Ты что, мне не веришь?

— Верю, — кивнул Гахар. — Пакеги никогда не лжет...

С того дня я постоянно носил в сумке капсулы с серумом против змеиного яда, которые Смит купил в Александрии.

II

Однажды Гахар нашел меня в бухте и встревоженно сказал:

— О, Андо! Уин-уин! — Очень плохо!

— Что случилось? — спросил я его.

— Амбо гуна! — Амбо умрет!

— Кто это Амбо?

— Сын тана Боамбо!

Я не забыл имени вождя Боамбо — оно мне напоминало нашу первую высадку на берег после кораблекрушения. Тогда мы не знали, что находимся на острове, на котором нет «белых господ», и отправились прямо в селение туземцев. Боамбо был тот самый здоровяк с острым взглядом и властным видом, с перьями на голове и тремя поясами вокруг бедер, который приказал нас запереть в хижине, а потом, когда нас выводили на поляну к костру, указывал на одного из нас, и туземцы бросали его в океан. С тех пор я его не видел. Когда я однажды спросил Гахара, почему тана Боамбо не приходит получить от меня подарок, он ответил: «Тана Боамбо — калиман биля» (Вождь Боамбо — большой человек).

Гахар снова начал охать и ахать о сыне вождя.

— Что у него болит? — спросил я его.

— Ноги.

— А что у него с ногами?

— Черепаха его ранила, ты забыл?

Я отлично помнил отважного юношу, который первым ухватил черепаху за шею и перевернул на спину. Но почему Гахар не сказал мне тогда же, что это сын вождя племени? Почему это скрывал и сам сын вождя и почему он не дал перевязать ему рану? Почему и другие туземцы мне не сказали, кто этот юноша? Ответ был один: они мне не доверяли и боялись меня. Для них я был «пакеги гена» — белый человек с луны, человек из другого мира, у которого есть странные зеркала и пестрые ожерелья, украшения для головы из цветистого ситца и «кобрай» в невиданных до сих пор бутылочках. Я был человеком, который может зажечь огонь без того, чтобы тереть сухое дерево о дерево, и делать много других чудес...