Невольничий караван - Май Карл Фридрих (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗

Двадцать или двадцать пять солдат стоят под началом унтер-офицера, называемого белюком. Под началом белюка стоит эмини, который должен уметь читать, писать и считать. Обычно это низший священнослужитель, который одновременно исполняет должность колдуна, устанавливает благоприятные и неблагоприятные для разнообразных мероприятий дни и лечит все заболевания души и тела с помощью амулетов, которые он сам изготовляет, а затем продает за солидную плату. Считается, что вражда с таким человеком очень опасна, и поэтому все обитатели поселка стараются сохранять с ним хорошие отношения.

Во время очередной гасуа ловцы рабов заставляют шейха соседствующего с поселком племени предоставлять в их распоряжение своих людей в качестве носильщиков или шпионов. В награду за это после набега он получает рабов или коров (последний дар, разумеется, оказывается ему больше по душе). День выступления в поход устанавливается или утверждается колдуном.

Когда наступает время объявить солдатам о начале набега, комендант отдает приказ поднять байрак [102]. Он представляет собой большой четырехугольный кусок красной материи, на которой вышиты символы мусульманской веры или первая сура Корана.

Как только флаг взвивается, все узнают, что предпринимается новый набег, и те, кто будет принимать в нем участие, начинают предаваться сумасшедшей радости.

Разумеется, Абдулмоут сообщил обоим беланда свое намерение только после того, как он узнал от колдуна, что завтрашний день будет удачным для похода. Вернувшись в поселок, он распорядился, чтобы подняли флаг. Восторженные крики первого, кто увидел этот желанный знак, привлекли внимание остальных жителей. Они схватили музыкальные инструменты, высыпали из своих хижин и столпились в центре селения. Туда же притащили все имевшиеся запасы маризы, чтобы еще увеличить всеобщую радость с помощью горячительного напитка.

Появился колдун, произнес зажигательную речь, которая должна была поднять боевой дух солдат, и предложил на продажу амулет, защищающий от ран и смерти во время схватки. Затем начала играть музыка, но какая!

В этом кошмарном хоре можно было услышать рубаб, примитивную маленькую гитару с тремя струнами; бюлонк — некое подобие трубы, изготовленной из выдолбленного ствола дерева; ногару — военный барабан, сделанный из полого пня; дарбукку — ручной барабан меньших размеров; гудящие флейты; огромные деревянные рога, чье ужасное звучание напоминает мычание коров; каменные трещотки — набитые камнями бутылочные тыквы; антилопьи рога, звук которых похож на вой замерзающего пса; маленькие и большие трубки, с помощью которых можно подражать голосам всевозможных зверей и, в особенности, птиц. Те, у кого не было инструмента, сами завывали на все лады. Многие импровизировали собственные «мелодии» с помощью самых причудливых предметов: один лупил палкой по сухому хворосту, другой дергал собаку за хвост, третий, подражая свисту бури, размахивал привязанной на длинной веревке жестянкой, и весь этот концерт продолжался до тех пор, пока колдун не предложил спеть общую песнь ловцов рабов. Тогда парни встали друг напротив друга в две большие шеренги и запели воинственную песню.

Ее можно было перевести примерно так: «Только пить — мое стремление. Пить, а потом — на простор, в горы, в лес, где водятся дикие звери. И пить — мое желание! И тогда в меня вливается отвага, и лес окрашивается кровью, и взрывается порох, и я привожу домой рабов».

Но, Боже, что за голоса пели эту песню! Один издавал львиное рычание, другой квакал лягушкой, третий визгливым фальцетом выкрикивал какие-то нечленораздельные звуки, а четвертый подтягивал ему, гудя, как контрабас. Единой мелодии не было, каждый пел в той тональности, в какой позволяли его голосовые данные. Впрочем, иногда певцам удавалось прокричать в лад несколько слов, так как в этом ужасном оркестре имелся и дирижер. Эту роль исполнял колдун: он громко скандировал что-то и размахивал высоко поднятыми руками, и в любом более цивилизованном месте он мог бы составить украшение какого-нибудь сумасшедшего дома. В перерывах между пением снова звучала чудовищная музыка и исполнялся так называемый «танец вращающихся дервишей». При этом участники празднества не забывали прикладываться к маризе, и веселье продолжалось до тех пор, пока не опустели все кувшины. Невообразимый шум раздавался над берегом и достигал корабля, где в прежних позах сидели оба раба и охранник, не выпускавший из рук кнута. Рабынь давно увели в селение, где они должны были печь лепешки.

Время от времени надсмотрщик поднимался на ноги и прогуливался по палубе, чтобы отогнать от себя сон. При этом он бормотал себе в бороду какие-то нечленораздельные проклятия по поводу того, что ему приходится всю ночь сидеть здесь, в то время как другие веселятся.

Незадолго до полуночи Абдулмоут снова наведался на корабль, чтобы удостовериться, что часовой находится на посту. Вскоре после того, как он ушел, в селении все стихло: опьяневшие ловцы рабов забылись тяжелым сном. Когда стражник в очередной раз встал, чтобы размять ноги, Лобо прошептал своему товарищу:

— Хотя этот белый сердит — он постоянно держит в руках кнут — но нас не наказывает. Поэтому Лобо не хочет его убивать.

— Но тогда мы не сможем убежать! — возразил Толо.

— Разве мы не можем заткнуть ему глотку, чтобы он не кричал? А потом мы свяжем его и оставим здесь лежать.

— Толо тоже не очень хочется его убивать, но один-единственный его крик может нас погубить.

— У Лобо сильные руки. Он так крепко схватит его. Да, так мы, пожалуй, с ним справимся. Веревок здесь достаточно.

— Когда мы начнем?

— Подождем еще немного: пусть все белые заснут.

— Но у нас нет лодки: по вечерам ее перетаскивают в поселок.

— Тогда мы отправимся вплавь.

— Толо позабыл, что в воде много крокодилов? Ведь поэтому селение и называется Умм-эт-Тимса.

— Толо лучше даст себя сожрать крокодилам, чем поведет белых в Омбулу.

— Лобо тоже. Добрый Шейх в небе нас, наверное, защитит, потому что мы подарим стражнику жизнь.

— Так ты теперь тоже веришь в этого великого Шейха?

— Лобо весь вечер думал о нем. Если миссионер не был лжецом, то все так и есть, как он сказал, потому что он был умнее, чем мы. А для черных как раз очень хорошо иметь в небе такого Шейха, потому что все белый шейхи на земле — их враги. Так что Лобо верит в него и сейчас попросит его, чтобы наше бегство было успешным.

Негр сложил руки и обратил глаза к небу. Губы его шевелились, но то, о чем он говорил, мог расслышать только Бог.

Часовой подошел к ним и снова уселся на пол. Прошло довольно много времени, прежде чем он решил предпринять новую прогулку. Когда, наконец, стражник пошел прогуляться по палубе, Лобо спросил:

— Мы будет ждать еще дольше?

— Нет. Толо уже держит в руках веревку. Когда он подойдет к нам и отвернется, мы вскочим, и ты схватишь его сзади.

Так все и произошло: часовой приблизился к ним и снова повернулся спиной. В тот же миг Лобо кинулся на него и крепко сдавил ему горло. Человек был как будто парализован от неожиданности и страха: он не пытался сопротивляться ни тогда, когда Толо обвязывал веревки вокруг его рук, ног и туловища, ни даже тогда, когда Лобо отпустил его шею и, сняв у него с головы феску, разорвал ее, куском материи сделал кляп, который и был всунут несчастному в рот.

Крепко связанного стражника отнесли в каюту. Лобо забрал у него нож, а Толо — кнут; затем оба вернулись на палубу.

Беглецы опустились в воду как можно тише, чтобы шум не привлек крокодилов, и двинулись к берегу, что само по себе было связано с большими трудностями, так как им пришлось прокладывать себе путь сквозь густой тростник. Все же им удалось невредимыми выбраться на сушу. Само собой разумеется, что вода ничуть не испортила их более чем простую одежду.

— Милостивый Шейх с неба защитил нас от крокодилов, он будет помогать нам и дальше, — сказал Лобо, отряхиваясь. — Ты не думаешь, что лучше бы нам оставить Абдулмоута в покое и скорее бежать отсюда?