Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (бесплатные версии книг TXT) 📗
Отступление 4. Старший сержант Пригода
Новобранцы запрудили перрон небольшой станции. На запасных путях пыхтел паровоз, собирая все мало-мальски пригодные под погрузку вагоны; захрипший военком в последний раз проверял списки, тревожно посматривая на небо. Черный густой дым выползал из-за горизонта, надвигаясь на станцию, — горели хлеба. На западе, где-то в районе села Камышовки, шел бой.
— Мамо, идить до дому, — упрашивал Петро Пригода свою мать. — Бо стриляють…
— Ой, моя дытыночка-о… — беззвучно плакала она, цепляясь за пиджак сына сухими руками.
Пригода, смущаясь, прикрывал мать от новобранцев своей широкой спиной и уже в который раз уводил ее с перрона в чахлый скверик, мимо которого шла дорога в их село.
— Мамо, идить…
Мать покорно соглашалась, скорбно кивая головой, но стоило Петру направиться к перрону, она снова шла за ним…
Наконец подали вагоны. Толпа на перроне заволновалась, зашумела; женский плач заглушила на какой-то миг гармонь, но тут же на высокой ноте захлебнулась, жалобно вздохнув мехами.
«Юнкерсы» свалились на станцию внезапно: на малой высоте прошли вдоль железнодорожного полотна и, сделав горку, стали набирать высоту. Бомбы посыпались на состав, на станционные постройки, несколько бомб ухнуло в скверике.
— Возду-ух! — чей-то отчаянный крик растворился в грохоте взрывов.
Петро Пригода, крепко сжав руку матери, бежал к неширокой полоске посадки, которая тянулась вдоль дороги; «юнкерсы» пошли на второй заход…
Пулеметная очередь настигла Пригоду уже около посадки: пули взрыхлили землю под ногами, и Петро с размаху рухнул в жесткую, выгоревшую на солнце траву. Прикрыв голову руками, он долго лежал неподвижно, с неожиданно проснувшимся страхом прислушиваясь к удаляющемуся реву самолетных моторов.
Станция горела. Паровоз лежал возле насыпи, окутанный облаками пара, железнодорожная колея вздыбилась вывороченными рельсами, на месте небольшого вокзальчика кружила пыльная пелена, сквозь которую изредка проблескивали языки пламени.
— Мамо, мамо, вставайте! — Пригода тормошил мать, которая лежал как-то неловко, на боку.
А на цветастой кофточке расплывалось ярко-красное пятно…
Мать похоронили на следующий день после обеда. Почерневший от горя Петро сам выкопал могилку, сам сколотил гроб из досок, которые готовил на новую хату. Дед Макар почти силком увел его с кладбища поздним вечером; ночь Пригода провел без сна, а на утро стал собирать вещмешок. Но уйти не успел — село заняли немцы. Правда, долго в селе они не задержались: обшарив хату и курятники, гитлеровцы поспешили на восток. Петро отсиделся в погребе, куда его запихнул дед Макар, — подальше от греха, как бы чего не вышло…
Через две недели в селе разместился штаб немецкого пехотного полка. Хату Макара Пригоды, которая стояла на краю села, возле речки, немцы обходили стороной — еще дореволюционной постройки, она почти по окна влезла в землю, издали напоминая своим видом старый, трухлявый гриб-боровик с соломенной шляпкой. Петро по-прежнему отсиживался взаперти, но уже не в погребе, а в сарае, в хорошо оборудованном и замаскированном подполье времен гражданской войны. Вместе с дедом Макаром Петро очистил его от старого хлама, перетащил туда зерно, картошку и сало, а также старую отцовскую берданку.
Однажды Петро, не выдержав своего добровольного заточения, решил сходить проверить удочки-донки, которые дед Макар ставил с вечера за огородами на берегу реки. Радуясь свежему воздуху и богатому улову, Петро не заметил, как взошло солнце. Торопливо вытащив плетенный из ивовых прутьев садок, он уже было направился домой, как к противоположному берегу подъехала повозка, запряженная парой немецких гунтеров, и два солдата, раздевшись догола, бултыхнулись в воду.
Затаившись в кустах, Петро некоторое время наблюдал за ними, затем, решившись, снял рубаху, брюки и, набрав побольше воздуха, нырнул.
Немец ушел под воду беззвучно. Когда Пригода вынырнул в лозняке, второй солдат бегал по берегу и орал что было мочи, нелепо жестикулируя. Схватив одежду и садок с рыбой, Петр, не одеваясь, побежал через заросли домой.
Внезапная смерть солдата подозрений не вызвала: видимо, немцы решили, что просто утонул. Два дня его искали, а потом махнули рукой — река в этом месте была глубокая, изобиловала водоворотами, и тело, судя по всему, затащило под какую-нибудь корягу.
А через несколько дней после этих событий Пригода, прихватив берданку, ушел к мосту в шести километрах выше по течению.
Мост был новый, добротный, построенный за год до начала войны. При отступлении взорвать его не успели — немцы выбросили парашютный десант. Теперь мост охранял взвод немецкой пехоты. Но поскольку линия фронта была уже далеко, а хутор рядом, немецкие солдаты, радуясь передышке, сутками бражничали, оставляя наряд на мосту в количестве двух-трех человек.
Пригода влез на старую раскидистую вербу возле берега и, затаившись среди ветвей, просидел до полудня, наблюдая за мостом. Солдаты охраны удили рыбу; изредка кто-нибудь из них поднимался на мост и, прогулявшись туда-обратно, возвращался на берег к своей удочке.
Повздыхав — близок локоть, да не укусишь, — Пригода слез с вербы и лесными зарослями пошел к Ореховой балке…
Одноконная повозка вынырнула из-за поворота неожиданно. Старая тощая кляча, понуро склонив морду к земле, еле плелась; возчик, конопатый, широколицый полицейский, привязав вожжи к передку телеги, подремывал, обнимая винтовку, а сзади, развалившись на охапке сена, полулежал немецкий солдат.
У Петра задрожали руки, когда он вскинул берданку к плечу. Прикусив до крови губу, Пригода набрал полные легкие воздуха и, мысленно утешив себя, что с такого близкого расстояния промахнуться невозможно, нажал на спусковой крючок.
Грохот выстрела словно смел полицейского с телеги — вскинувшись, он рухнул под колеса; лошадь с испугу всхрапнула и шарахнулась в орешник. «Попал!», — радуясь удаче, выскочил Петро из своей засады; мельком взглянув на солдата, который хрипел, отплевываясь кровью, Пригода в два прыжка настиг полицейского, который, скуля, пытался уползти в кусты, и с разбегу опустил ему на голову приклад берданки…
Телегу Пригода сбросил в Чертов Яр, километрах в четырех от Ореховой балки; туда же отправил и трупы, присыпав сверху глиной и сушняком. Клячу выпряг и верхом доехал до болота, где и оставил ее на одном из островков среди топи, куда дорогу знали только он и дед Макар.
Возвратился домой Пригода под утро. Дед Макар только крякнул, увидев трофеи внука — автомат, винтовку и две гранаты; молча обнял его и, ткнувшись колючей щетиной в щеку Петра, поспешил в хату. Принес чугунок варенной в «мундире» картошки, нарезал сала и, покопавшись в углу подпола, вытащил бутылку самогонки. Выпили молча. Дед закусил табачным дымком самокрутки, а внук приналег на еду. Когда рассвело, дед Макар надел рваную фуфайку, взял в руки клюку и пошел в село. На немой вопрос Петра коротко ответил:
— Та пиду, розвидаю…
Вернулся довольный и повеселевший. Оказалось, что немецкий штаб откочевал поближе к линии фронта, и в селе осталась только ортскомендатура, а при ней лейтенант, три немецких солдата и несколько полицейских.
— Баба з возу, кобыли лэгшэ… — так прокомментировал это событие дед.
Про случай в Ореховой балке пока никто ничего не знал…
Мост не давал Петру покоя. Он уже несколько раз пробирался к заветной вербе, подолгу присматриваясь к движению на дороге, которое осенью заметно усилилось. И охрана моста стала понадежнее: немцы опутали берега колючей проволокой, построили пулеметный дзот и вышку, на которой постоянно дежурил часовой, осматривая в бинокль окрестности.
Попробовал было Пригода еще раз сунуться в Ореховую балку, да едва ноги унес, наткнувшись на немецкий патруль, — ушел через болото.
Немцы явно осторожничали. Беззаботность первых дней войны уступила место угрюмой сосредоточенности, злости. В селе свирепствовал ортскомендант, его подручные денно и нощно рыскали по дворам в поисках продуктов для армии фюрера. Раза два заходили и к деду Макару, но у того, кроме двух ведер картошки и последней курицы, ничего найти не удалось.
