Кто там стучится в дверь? - Кикнадзе Александр Васильевич (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
Майор два или три раза успел рассказать мне о том, как в молодости служил лесничим, и как много было у него объездчиков, и как они любили его, и какое это было образцовое лесное хозяйство. Судя по всему, служба в лесничестве оставила главные жизненные впечатления, чего, кажется, нельзя было сказать о службе в армии. Дело в том, что его продвигали не так быстро, как он того желал, а потому о военной карьере он вспоминал без видимого удовольствия. С охотой рассказывает лишь о приятельских отношениях с полковником Ашенбахом.
О том, что нам предстоит встреча необычная, я догадался по тому, что мой дядя снял котелок и изогнулся в почтительном полупоклоне. Человек, к которому был обращен этот жест, находился от нас еще метрах в шести, дядюшка не сводил с него преданных глаз:
— Господин полковник позволит представить ему моего племянника, приехавшего из Советского Союза? Я рассказывал о нем...
— Помню, и хорошо помню, — снисходительно поздоровался со мной полковник.
Через несколько дней мы встретились в кафе. Ашенбах расспрашивал о колонии: сколько лет она существует, сохраняет ли «целым и невредимым» немецкий язык, не застыл ли язык в изоляции, ведь современная немецкая речь наполнилась новым содержанием, доходят ли эти совершенно новые веяния до языка немцев, живущих в колонии, или их вполне удовлетворяет тот язык, который они вывезли в одна тысяча восемьсот восемнадцатом году из Вюртемберга?
Я ответил, что мне пока трудно сравнивать, но я уже встречал здесь слова и выражения, которые без словаря или без дяди не разобрал бы.
— Мне кажется, я мог бы дать совет, если вы, как педагог, захотите усовершенствоваться в немецком языке... Есть один близкий знакомый, зовут его Ульрих Лукк, прекрасно знает язык, изучает обычаи, социологию... То, что вы жили на Кавказе, заинтересует его... Я думаю, что польза будет обоюдная.
Полковник спросил, как я провожу свободное время, появились ли новые знакомые. За меня ответил дядюшка, он заметил, что я не часто выхожу из дому, что новых знакомых у меня пока мало, но за этим дело не станет, главное — мне надо немного освоиться и акклиматизироваться. Ашенбах обещал познакомить с господином Лукком, добавив еще раз, что знакомство будет полезно для обоих.
Вскоре эта встреча состоялась. Ульрих Лукк запросто пришел к нам домой. Это был круглолицый, жизнерадостный и приветливый молодой человек двадцати семи — двадцати восьми лет. Лукк слегка сутулился и носил очки с толстыми стеклами; когда снимал их, чтобы протереть, напоминал разбуженного утром филина, который смотрит на мир невидящим, непонимающим взором. Наш Христофор Меликсетович сказал бы, пожалуй: усердие, начитанность, доброжелательность.
Дядя для приличия посидел с нами минут пятнадцать — двадцать, извинился, сослался на срочные дела, хотя я-то прекрасно знал, что никаких срочных дел у него не было, и ушел, оставив нас вдвоем.
На столе были бутылка коньяку, ваза с маленьким, круглым, осыпанным ореховой пудрой печеньем. Гость с охотой прикладывался к рюмке, я не отставал. Лукк, без сомнения, обладал даром располагать к себе; как-то само собой потек непринужденный разговор — обо всем и ни о чем... А потом Лукк сказал, что его очень интересует положение немцев в нашей колонии и вообще в Советском Союзе.
Мне и самому было интересно об этом потолковать. Я рассказывал, какой у нас богатый и налаженный колхоз — лучший в округе: дома один к одному — каменные и крыши железные; у каждого приусадебный участок, рассказал, какой выращиваем виноград, какое из него делаем вино, куда продаем, какие получаем доходы, что строим... А он слушал, слушал и не вытерпел:
— Все дело в том, что ваш колхоз — из одних немцев. Мы умеем и любим работать. Даже в колхозе. Да, да, именно так, даже в колхозе... германский дух... он везде германский дух. Даже в колхозе...
Так начиналось знакомство с человеком, которому было суждено сыграть не последнюю роль в моей будущей службе».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Еще на первом курсе университета, усердно изучая историю, психологию и богословие, юный Лукк обратил внимание на строки из Евангелия от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесем много плода» — и сказал себе: вот прекрасное напутствие солдату перед боем.
В те годы и родилась у Лукка мысль познакомиться с тем, как провожали в бой солдата полководцы разных времен и народов. Не придавая пока какого-либо серьезного значения этой любительской работе, он начал переписывать на карточки высказывания, казавшиеся ему наиболее удачными. Составил план на год: «Ораторы античного мира», и, когда неожиданно быстро закончился год, первый раз просмотрел работу и удовлетворенно сказал себе: «В этом что-то есть!» Потом пришло увлечение Наполеоном. Спрашивал себя Лукк: какая сила могла бросить Наполеона с одним лишь гренадерским батальоном на мост через небольшую речку, охраняемый десятитысячным войском австрийцев? Что успел он сказать солдатам? В чем она, власть слова? На чьи сердца, на какие обстоятельства рассчитана? И вообще, в чем истоки готовности к самопожертвованию? На Западе. И на Востоке, где все другое. Вот Япония. Загадочная и великая, недоступная пониманию европейца.
Где истоки самурайского кодекса чести? Все ли дело в обожествлении императора? Или в постоянной готовности к ударам судьбы, рожденной жизнью на неспокойных вулканических островах? Или в мифических преданиях докитайского культурного периода, которые провозглашают всемирную миссию Японии и тем самым дают самураю силу, неведомую воину иному?
Япония все сильнее влекла к себе Лукка. В августе 1935 года он не без интереса читал в «Цайтшрифт фюр геополитик» статью немецкого корреспондента Рихарда Зорге из Токио «Японские вооруженные силы. Их положение. Их роль в политике Японии. Военно-географические следствия». В ней говорилось:
«Цель, которую единодушно преследуют все без исключения круги японской армии, — безоговорочная мобилизация всех сил народа и государства ради неизбежного, как здесь считают, момента, когда придется в бою решать вопрос, быть или не быть современной Японии. «Тотальная мобилизация» любой ценой уже в мирное время — вот руководящий принцип японских вооруженных сил».
В брошюре военного министерства, опубликованной в ноябре 1934 года, провозглашается всемирная миссия Японии:
«...она (Япония) готова распространить дух японской морали по всему миру... Мы должны стать достойными задачи руководить миром при создании вечного счастья человечества».
...Далекий, но близкий германскому сердцу мотив. Как отбирают, как готовят в Японии тех, кто ради распространения духа японской морали по всему миру готов отдать жизнь? Как зарождается и как набирает всесокрушающую силу божественный «весенний ветер» — камикадзе?
«Это хорошо, что у нас такой могучий союзник, — размышлял Лукк, — по ту сторону России. Красные всегда должны будут помнить, кто находится у их дальневосточных границ. Это счастье для Германии — иметь такого союзника».
Лукк опубликовал несколько статей о национальном японском характере в провинциальных газетах, на одну из них обратили внимание во «Франкфуртском обозрении», ее перепечатали...
Выпускная дипломная работа Ульриха Лукка называлась «Слово к солдату». Примерно через месяц после окончания университета он был приглашен к полковнику Ашенбаху. Полковник поднялся навстречу, что делал крайне редко, даже когда входили в кабинет люди много старше годами; сказал, что внимательно прочитал работу и она оставила хорошее впечатление. И тут же спросил, не заинтересует ли господина Лукка одна идея — имеется в виду разработка новой темы: «Слово к чужому солдату». Это достойное искусство — умение найти точные пути психологического воздействия на неприятеля. Подумав, Ашенбах сказал:
— Мне кажется, тема таит в себе очень широкие возможности и дает простор исследователю... Если бы я получил ваше согласие, постарался бы определенным образом содействовать работе...
