Невеста Солнца (Роман) - Леру Гастон (чтение книг .txt) 📗
Маркизу этот триумфальный въезд Гарсии очень не понравился; он любил блестящие зрелища, но все же был человеком утонченным и деликатным.
— Я не считал Гарсию таким чванливым, — говорил он Нативидаду. — В Лиме он был проще, но мне всегда казалось, что в жилах его течет смешанная кровь. Он, должно быть, метис.
— Он опьянен успехом, — заметил Нативидад, — и не умеет держать себя в границах.
— А все-таки он вернет мне моих детей, — убежденно заключил маркиз.
Когда Гарсия уехал с площади, они пошли вслед за ним. У входа в улицу, на которой стоял дворец диктатора, их попытались было остановить, но маркиз выказал столько высокомерия и заносчивости и так нетерпеливо требовал свидания со своим «другом Гарсией», что в конце концов его пропустили, как и Нативидада, которого маркиз держал за руку.
В кордегардии маркиз дал свою визитную карточку унтер-офицеру, который тотчас же вернулся, прося кабальерос следовать за ним. Они не заставили просить себя дважды. Дворец был полон солдат. Некоторые из них до того переутомились, что маркизу и Нативидаду пришлось переступать через воинов, спавших на ступеньках парадной лестницы с зажатыми между ногами ружьями.
Унтер-офицер, провожавший их, толкнул дверь, и они очутились в спальне его превосходительства, где Гарсия председательствовал на совете министров, назначенном им накануне. Иные из высших сановников государства восседали на кровати, другие на столе и даже на узле с грязным бельем. Вот в какой обстановке обсуждались государственные дела.
Приняли их более чем сердечно. Гарсия, который в эту минуту склонился с засученными руками над тазиком и брился, выбежал им навстречу, разбрасывая вокруг себя брызги мыльной пены и на ходу извиняясь:
— Извините, сеньор. Античная простота… Как у древних… я принимаю вас у себя в спальне, как друга, ибо я надеюсь, господин маркиз, что вы пришли ко мне, как друг — друг нового правительства. Позвольте вам его представить.
Он начал с военного министра, сидевшего верхом на валике с кровати, и закончил министром почт и телеграфов, безобразным метисом, каковой сидел на узле с грязным бельем и жевал листья коки.
— Как видите, мы здесь все без церемоний. Я лично — тип в духе Катона. Надо подражать древним — вот это были люди! Добрые падрес научили нас ценить их, а я получил чудесное образование.
Он добродушно рассмеялся, пригласил гостей присесть, если только им посчастливится найти местечко, и продолжал:
— Вы понимаете, все эти фигли-мигли, весь этот этикет — это для толпы, для улицы. Толпа любит, чтобы ей пускали пыль в глаза. Кто этого не умеет, тот ничего с ней не добьется, господин маркиз.
Он немного пришепетывал, закатывал кверху свои огромные, выпуклые черные глаза и тогда становился настоящим букой, пугалом для детей. Но несколько комичная внешность не мешала ему быть великодушным, как Гектор, и хитрым, как обезьяна.
— Видали вы, какой парад я им устроил? Чудесные солдаты! Храбрецы! Посмотрели бы вы их за работой — палят все время, безостановочно: пиф, паф! А дождь-то! Нет, каково! Ведь я все-таки заставил его перестать. Вы видели… А что говорят обо мне в Лиме, господин маркиз?..
Вся эта болтовня была тактическим приемом. Треща без умолку, Гарсия в то же время изучал своего гостя и незаметно приглядывался к Нативидаду, пытаясь выяснить, зачем они пришли и не подосланы ли они Вентимильей. Одновременно он раздумывал, что ответить, если у него попросят амнистию или же предложат покончить дело миром, посулив, в виде вознаграждения, какой-нибудь видный пост либо место губернатора богатой провинции. И он заранее решил отказаться, все поставить на карту, все отвергнуть, рискнуть последним солес (он был очень богат) и, вдобавок, собственной жизнью.
Маркизу удалось, наконец, вставить слово:
— Я пришел к властителю Перу…
Услышав эти слова, Гарсия, покончивший с бритьем, поднял голову и посмотрел на маркиза поверх салфетки, которой вытирал лицо — действительно, чересчур смуглое для чистокровного белого… «Властитель Перу!..» Гарсия знал, что маркиз де ла Торрес дружил с Вентимильей. Что означают эти речи? К чему это он ведет?.. Гарсия еще больше насторожился. Что касается Нативидада, то он, услыхав эту вступительную фразу, опустил голову и покраснел, как вишня, уже жалея, что попал сюда. «Теперь я скомпрометирован безвозвратно», — говорил он себе. Маркиз повторил:
— Я пришел к владыке Перу, к человеку, который может все, чей девиз: «Свобода для всех и для всего, кроме зла!» Я пришел просить его, чтобы он повелел вернуть мне дочь и сына, которых у меня похитили.
— Что вы говорите! — воскликнул Гарсия. — Что вы такое говорите? У вас похитили детей? Но это же гнусное преступление, и виновные должны быть наказаны смертью! Клянусь вам! Клянусь именем моего предка, который отдал жизнь в благородной борьбе религии нашей с неверными, получив в году 1537-м семнадцать ран в битве при Хаухе, где он дрался вместе с вашим прапрадедом, господин маркиз, знаменитым Кристобалем де ла Торресом.
В своем клубе маркиз всегда открыто утверждал, что Гарсия только хвастает происхождением от этого Педро де ла Веги, а в действительности не имеет с ним ничего общего. Гарсия хорошо это знал, но маркиз и не подумал возражать.
— Вот эти-то неверные, ваше превосходительство, и отняли у меня дочь!
— Очаровательную сеньориту! Что вы такое говорите? Неверные! Какие неверные?
— Ваше превосходительство, вы ведь знакомы с моей дочерью, с Марией-Терезой. Индейцы-кечуа ворвались в мою контору в Кальяо…
— Негодяи! Разбойники!
— …И похитили мою дочь, чтобы принести ее в жертву на празднике Интерайми в качестве «невесты Солнца».
— Как! Что такое? Что вы такое говорите?.. Принести сеньориту в жертву? Кто вам это сказал? Что за вздор! Это невозможно!
— Как бы то ни было, ваше превосходительство, я знаю наверняка, что дочь мою похитили… Позвольте вам представить господина Нативидада, градоначальника Кальяо, человека, которому это достоверно известно. Он будет предан вам всецело, как и я. Говорите же, Нативидад.
Растерявшийся Нативидад мог только робко подтвердить заверения маркиза. Он совсем потерял голову и в отчаянии твердил себе: «Теперь все кончено! Если только Гарсия не одолеет Вентимилью, мне остается одно — перебраться в Боливию!»
— Но, позвольте! Почему вы приходите с этим ко мне? Ведь вашу дочь похитили в Кальяо, и я за это не отвечаю. В Кальяо пока еще хозяин Вентимилья. Ему и жалуйтесь. Я же, к сожалению, ничего не могу для вас сделать, — с притворным огорчением вздохнул Гарсия, которому вовсе не хотелось впутываться в эту историю, грозившую столкновением с кечуа, его союзниками и друзьями.
— Ваше превосходительство! Моя дочь и мой мальчик — ибо мой маленький Кристобаль тоже у них в руках — находятся здесь! У вас, в вашей столице! Дом, где их держат, как в тюрьме, охраняют ваши солдаты.
— Ну, это невозможно! Я бы об этом знал. Тут, очевидно, какое-то недоразумение или тайна. Я прикажу расследовать это, и если выяснится, что ваши сведения верны, господин маркиз, вы не пожалеете, что обратились ко мне.
— Я знаю, как вы великодушны. Я ни минуты не сомневался в вас, ваше превосходительство. Теперь дети мои спасены! До конца жизни не забуду вам этой услуги. Вы можете всецело рассчитывать на меня и на моих друзей, а вы знаете, ваше превосходительство, в Лиме у меня есть друзья! И вот у него тоже. (Он указал на Нативидада). Вся полиция Кальяо будет за вас. Она с нетерпением ждет вашего прибытия… Ваше превосходительство, извините меня, но в таком деле нельзя терять ни минуты… Проводите лас до городских ворот, до Рио Чили — и моя жизнь и все мое имущество к вашим услугам!
— Мне невозможно уйти, — сокрушенно вздохнул диктатор. — Я дожидаюсь английского консула, который просил у меня аудиенции; но я предоставляю в ваше распоряжение моего военного министра. Он пойдет с вами и сделает для вас все, что сделал бы и я.
