Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - Йокаи Мор (читать книги без сокращений .TXT) 📗
У меня словно гора с плеч свалилась. Скорее всего я перепил лишку, вот фантазия и разгулялась. Ничего другого и быть не могло. И тогда я, выходит, не снимал венца с головы Пресвятой девы и не отдавал на поругание царице Савской в ее бесовских плясках.
Месса окончилась: я подошел к статуе Мадонны наполнить маслом лампаду, что всегда горела в подножии, поднял глаза и отступил, потрясенный: спереди с диадемы смотрел на меня рубин размером с лесной орех; жемчужина примерно таких же размеров светилась с другой стороны. Всегда впереди мерцала жемчужина, а ныне рубин на ее месте — кто-то перевернул венец. Но тогда… ночные видения реальны! Что еще можно предположить?
Этот день — страстная пятница — день всеобщего поста. «Рыцари терния» соблюдали пост так строго, что даже одному тягостно больному послушнику отказали в лекарстве, ибо во взваре содержалась манна, а в пилюлях мед. И то, и другое могло считаться едой. Я также постился весь день и как человек с несколько покладистой совестью сокрушался, что не припас со вчерашней оргии (если, конечно, мне все это не приснилось) ножки перепела трехтысячелетней давности.
Но куда бы я мог их спрятать? Так бы и пропали они вроде той фляжки.
Когда вечером страстной пятницы я, вместо колокола, трижды прогремел трещоткой и вошел в ризницу, там поджидал меня мой рыжебородый повелитель с фонарем:
— Сегодня снова жди у входа в склеп. Да смотри не проспи, как вчера — гости придут пораньше.
Так и случилось. Едва башенные часы пробили одиннадцать, послышался стук в дверь склепа. На сей раз мои красотки не сочли нужным представляться — знакомство уже состоялось.
Я вновь получил приказание собрать священные сосуды. Но как мы здесь пройдем? Через стену? Я сгорал от любопытства.
Пока я, повинуясь царице Савской, доставал из ниши алтаря святую святых, крикнула оная владычица:
— Не оборачивайся, иначе дьявол тебя утащит!
Я послушался, но поскольку в руках у меня был великолепно отполированный священный золотой кубок, крышка его послужила мне зеркалом. Иесавель подошла к саркофагу Арминия, повернула голову лежащей статуи, и мраморная гробница исчезла, точнее сказать, перевернулась вместе с постаментом, и обнаружилась винтовая лестница; постамент образовал первую ступень.
Я вроде бы ничего не видал, не слыхал и, следуя за группой дам, понес церковную утварь.
На сей раз большая зала была подготовлена не так, как к вчерашней мистерии. Столы ломились от изысканных мясных блюд, паштетов, восточных фруктов. Скоромная еда вечером страстной пятницы! Все истинно верующие, даже кальвинисты, постятся, хлебают кисель или вообще ничего не пьют-не едят, а листают молитвенник в поисках текста, усмиряющего муки совести и голода. А тут на двенадцатом часу великого праздника затевать пир горой! Да какой пир! Можно было подумать, будто гости и хозяева два-три тысячелетия куска в рот не брали. Едва я поспевал резать жаркое да шнырять беспрерывно в погреб. Затем последовали такие же сцены, как и в прошлую ночь, но с еще более нелепыми для человеческого разума вывертами и превращениями.
Царица Савская сегодня вела себя совсем разнузданно.
— Ой, в этой одежде тесно и жарко, — вскричала она. — Ступай, Малх, принеси покрывало галилеянки, хоть попрохладней будет.
— Лучше б тебе тунику Деяниры, проклятая! — пробормотал я, скрипя зубами. Но убедительный Искариотов удар кулаком в спину заставил меня повиноваться, и вновь свершил я кощунство. Однако покрывало пришлось как нельзя кстати; возвратившись, я увидел, что Астарта ничем не отличается от своей каменной тезки, сидящей верхом на кабане. Я невольно опустил глаза.
Астарта расхохоталась:
— Поди сюда, Малх! Выпьем на пару. Я за Бафомета, ты за Астарту. — Она поднесла к губам вчерашнюю фляжку и отпила.
На сей раз я разгадал фокус. Внутри фляжка была разделена тонкой пластинкой и содержались там два разных зелья: когда, отвинчивая пробку, горлышко фляги поворачивали вправо, — лился один напиток, крутили влево — другой. Я проследил, в какую сторону языческая царица повернула горлышко фляжки — вправо. А мне подала левой стороной. Я взял, незаметно крутнул горлышко и почувствовал на губах вкус изумительного, благоуханного вина. Припав к фляжке, хлебнул всласть несравненно вкусного напитка.
— Ну как, понравилось? — фыркнула дьяволова наперсница.
Я отплатил той же монетой:
— Горьковато… — и скривил рот.
Астарта щелкнула пальцами перед моей физиономией и пьяно ухмыльнулась:
— Еще бы! Вино осталось от пира в Кане Галилейской — его твой господь сотворил. Пей во утешение. Фляжку возьми себе, будет в пару к вчерашней.
Захохотала вся Вельзевулова братия.
— Убери все это, — приказал Навуходоносор, — давай наш спиритус.
Я унес оскверненные священные сосуды и достал из подвала солидный кувшин винного спирта.
Дьявольских исчадий вино более не пьянило, раскаленные глотки жаждали спирта.
И тут мне пришла в голову замечательная мысль.
В кувшине хранилась крепчайшая водка настоящего русского производства. Кувшин закрывался столь хитроумно, что открыть ею мог только знающий секрет. Гайдамаки в свое время научили меня. Я вынул пробку, отлил немного, взамен добавил горького зелья из флакона и вновь замкнул кувшин.
— Успел, небось, глотнуть? — крикнул Ирод.
— Клянусь Бафометом, и капли не попробовал.
— Открывай, — приказал Пилат.
Я пытался и так и сяк — не получилось. Ахав выхватил у меня кувшин, мудрил над ним, мудрил, но и у него ничего не вышло. Тогда он поставил кувшин в большую серебряную чашу, ударил рукояткой меча; кувшин раскололся, и спирт наполнил чашу. Вирсавия и Фамарь (если верить Библии, обе хорошие хозяйки) бросили туда фиги, изюм, апельсиновые корки, а Далила свечой подожгла крамбамбули. Все светильники потушили, вспыхнуло голубое пламя пунша.
Навуходоносор, не долго думая, опустил в чашу кропило, предназначенное для святой воды, и принялся наливать горящую смесь в протянутые кубки.
Картина была жуткая: царь Навуходоносор в короне о четырех бычьих рогах, наделяющий своих подданных текучим огнем, и бестии в образе человеческом, сей огонь глотающие; в отблесках голубовато-зеленого пламени лица фосфоресцировали могильным мерцанием — сцена превосходила любое изображение пляски смерти. Обнаженная царица Савская в накинутом на плечи священном покрывале, озаренная зловещим белесо-зеленым светом, гляделась проклятым на вечные муки духом: с ее губ и щек пропал румянец, лишь черные глаза лихорадочно горели жизнью. Зала дрожала от страшных богохульств: дьявольский пламень заглатывался, дьявольский пламень изрыгался. Я дрожал в этом адовом кошмаре — какой уж тут сон, какой мираж! Бежать, бежать отсюда скорей!
Если здесь пировали черти, одно можно сказать: умом они не блистали, поскольку не пришло им в голову, что бедолага вроде меня способен заманить их в собственную сеть. При несомненном действии предназначавшегося для меня снотворного снадобья трудно представить, кто из них будет в состоянии вершить завтра церемонию воскресения.
Неслышно покинув притон идолопоклонников, я рассудил так: если существа во плоти и крови (в чем трудно, видимо, сомневаться) проникли сюда через дверь склепа, то, надо полагать, есть подземный коридор, ведущий на волю. Иначе как могли бы эти монстры в женском обличье попасть в склеп? Надо найти потайной ход и бежать.
Я взял фонарь, спустился в подземелье, прошел сводчатым коридором ряд ниш с гробницами рыцарей ордена и заметил: могильная плита-усопшего по имени Птолемей отодвинута в сторону. Оказалось, плита не мраморная, а жестяная, разрисованная под мрамор. В нише вообще не было гробницы — в глубине виднелось несколько ступенек ведущей вверх винтовой лестницы. Я поднялся и ровно на семнадцатой ступени обнаружил не дверь, но статую привязанного к дереву святого Себастьяна, пронзенного стрелами; как известно, именно такой казни богомерзкий Диоклетиан подверг отважного мученика.
