Тревожная служба. Сборник рассказов - Дикс Эрхард (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

— Все в порядке, товарищ Беккер! — Он вытащил сигарету. Цорн щелкнул своей зажигалкой. — Теперь нужно предоставить это дело тем, кто должен его решать. Самое важное, что он остался у нас и мы предостерегли его от роковой ошибки.

Он, конечно, был прав. Ничего иного он и не мог сказать. И тем не менее я спросил:

— И что будет с ним дальше?

Секретарь, чуть усмехнувшись, посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ты слишком торопишься!»

— Все будет сделано, чтобы разобраться в этом инциденте. Найдется портфель или нет, но правда будет установлена. — Он помолчал и, вновь улыбнувшись, спросил: — Или ты сомневаешься в этом?

Прежде чем я успел ответить, вмешался Цорн:

— Это все выяснится, Ханнес. — Но, заметив осуждающий взгляд Беккера, быстро поправился: — Товарищ фельдфебель. — Он незаметно ткнул меня в бок, но я, конечно, тоже не остался в долгу.

Секретарь, словно ожидая, пока мы успокоимся, задумчиво смотрел в сторону, потирая подбородок. Потом он строго произнес:

— Вальтер Борк должен отвечать. Он готов понести наказание. Я с ним говорил. — Он положил руку мне на плечо. — Этот разговор состоялся благодаря тебе. Попытка побега из республики — несомненный факт. Но он все же остался. Это тоже факт. Ты ведь этого хотел, так?

Я почувствовал легкое смущение, но не от его похвалы, а от того, что? должен был сейчас сказать.

— Есть еще кое-кто, заинтересованный в том, чтобы Вальтер Борк остался здесь... — Я заметил, что Цорн одобрительно кивает, и закончил: — Его дочь Ута. Если бы она скрыла письмо...

Секретарь не дал мне договорить:

— Да, для нее это было тяжелым испытанием.

Все умолкли, тишину нарушал лишь шум мотора. Вот и первые дома Штейнберга. В деревне начинался обычный день.

У кафе «Зальцбруннен» стоял почтовый автобус, Штейнберг — его последняя станция. Шофер, облокотившись о раскрытое окошко, как обычно, крикнул своим звонким голосом:

— Отто, один кофе! Да покрепче!

Изнутри донесся голос;

— Сейчас подам, по-турецки.

Мы проезжаем мимо.

— К школе, — командует Беккер.

Школа еще пуста. Сегодня последний день каникул. На дворе хлопочет старый Биеншток. Он разгребает гравий на дорожках, выдергивает там и сям сорную траву, которая успела вырасти за то время, пока ее не топтали детские ноги.

У калитки Беккер скомандовал «Стоп» и повернулся ко мне.

— Давай твой автомат и иди, — сказал он и, обращаясь к секретарю, спросил: — Вы не пойдете?

Тот улыбнулся и подмигнул мне:

— Расскажешь ей все сам. Это, наверно, будет не скоро... — И, обращаясь к Беккеру, спросил: — Он ведь не понадобится вам сегодня?

Беккер отрицательно покачал головой. Уже выйдя из машины, я сказал:

— Спасибо вам большое.

Прежде чем снова взвыл мотор, Беккер успел сказать:

— Передавай Уте от меня привет.

Я помахал ему рукой.

— И от меня тоже! — крикнул Цорн уже на ходу.

В стрельчатом окошке показалось лицо Уты.

Идя вдоль посыпанной гравием дорожки между цветами, посаженными папашей Биенштоком, и поднимаясь по узкой деревянной лесенке, я испытывал необъяснимое, незнакомое прежде чувство. Но я знал и другое: я очень люблю Уту.

Она не бросилась к двери, когда я вошел. Стоя у окна и протянув навстречу руки, она в немом ожидании смотрела на меня.

В окне виднелись ветви яблони, отягченные плодами. На небе ни облачка. «Цорн всегда правильно угадывает погоду», — подумалось мне.

Эдмунд Ауэ

КАК В СКАЗКЕ

Стояла зима 1968 года. Снежные заносы, пронизывающий ветер и сильные холода грозили парализовать всю жизнь. Газеты и радио ежедневно сообщали, что прилагаются героические усилия для сохранения нормальных условий жизни и снабжения всем необходимым людей, отрезанных от внешнего мира.

Может быть, некоторые не поймут, зачем я вспоминаю все это, но меня побуждает к тому один случай, в котором, как в фокусе, отразилось чувство товарищества и взаимной выручки наших людей в час испытаний.

Это произошло в горном Рене, расположенном на высоте почти 800 метров над уровнем моря, где в добрые старые времена на тощей горной почве люди в одиночку растили свой хлеб. Годовой заработок кнехта за ежедневный двенадцатичасовой труд не превышал 240 марок. Из родившихся здесь детей выживала только половина, так как врачебная помощь отсутствовала, да и молока не на что было купить. Люди жили в жалких лачугах и вечно впроголодь.

Здесь, в горном Рене, Тюрингия граничит с Гессеном и Баварией, и здесь пролегла граница между двумя германскими государствами, разделившая два мира. Местечко Франкенхайм в прошлом служило тем же, чем в Царской России была Сибирь: сюда ссылали неугодных.

Итак, в тот год в горный Рен однажды ночью неожиданно вернулась зима. Случилось это 6 или 7 мая. Снег и мороз были такими сильными, что старожилы не помнили подобных холодов даже зимой.

Не переставая выл ветер, крутила метель. Поднимаясь высоко в горы, вьюга гигантским белым полипом охватывала все живое. И трудно было представить, уцелел ли кто-нибудь в этом необъятном море снега.

...Пограничники выступили на пост. Свирепый норд-ост обжигал лица. В снежной круговерти трудно было дышать. Все дороги завалило, и только по кронам придорожных деревьев можно было определить шоссе Рейхманнхаузен — Франкенхайм.

— Здесь, надо двигаться в этом направлении! — Фельдфебель Янсен показал рукой и попытался забраться на снежную баррикаду. Вскоре воющая тьма поглотила парный дозор. Только интуиция и многолетний опыт пограничной службы помогали фельдфебелю находить верную дорогу.

Когда они достигли поселка, он показался им вымершим, погруженным в снежное море. Однако в некоторых окнах проглядывал свет. Со скрипом раскачивалась на фонарном столбе одинокая лампа. Свет от нее с трудом пробивался сквозь пелену метели, отбрасывая фиолетовые блики в снежную мглу...

Янсен служил здесь уже третью зиму. Год назад он твердо решил искать себе местечко поудобнее. «В конце концов, в других местах тоже пекут хлеб и охраняют границу! — думал он. — Пусть теперь другие дышат свежим воздухом и занимаются зимним спортом...» Он пошел к командиру роты и высказал свою точку зрения.

То, что Янсен все же остался здесь, объясняется не столько весенним теплом, пришедшим вслед за суровой зимой, сколько тем, что он познакомился с Петрой. Эта девушка была само совершенство, во всяком случае для Янсена. Она появилась словно наперекор лютому морозу и суровой зиме.

Сейчас, проходя по поселку, он пытается отыскать дом, в котором должна спокойно спать его Петра. Она ждет ребенка, но время еще есть. Врач говорит — еще две или три недели. «К тому времени снежные горы растают, должны растаять», — думает Янсен. Но он все же немного встревожен. Хорошо, если так, но кто знает? Дети никого не спрашивают, когда им появиться на свет. А врач не Петре, а именно ему многозначительно сказал, что было бы лучше, если бы она рожала в клинике в Крейштадте, где созданы все условия для рожениц.

А если из-за этого проклятого снегопада у нее начнутся преждевременные роды?

Когда он проходил мимо домика, все казалось спокойным, еще спокойным.

Началось все часом позже.

Возможно, причиной тому был вой ветра, внешних причин не было. Просто матери пришла пора родить, а ребенку появиться на свет.

Петра зарылась лицом в подушку. Боли становились все сильнее. Она уже не могла сдержаться. «Мама, — позвала она. — Мама, мне кажется...»

Было уже за полночь, когда сестра Петры, с трудом преодолевая снежную бурю, добралась наконец в сельскую амбулаторию. Доктор Краман встревожился, узнав о начавшихся родах. По всем признакам они могли быть с осложнениями. Женщину немедленно нужно доставить в клинику, но как? Поселок отрезан от внешнего мира.

Прежде всего доктор связался по телефону с женской клиникой, поставил в известность пограничников, местного начальника народной полиции, бургомистра, поскольку, если у них имеется возможность помочь, они должны это сделать. Речь шла о жизни двух людей.