Тень (СИ) - Шмыров Виктор Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
— Летим теперь, показывай свои Палестины!
Буровая произвела неожиданное впечатление. Он и до этого не раз видел вышки, но все как-то случайно, мимоходом, со стороны, вблизи бывать не приходилось. Еще при снижении, когда вертолет, разворачиваясь в воздухе, примеривался к посадке и окружающее слилось в качающийся гигантский хоровод, он обнаружил, что сама вышка — лишь часть большого комплекса, что, кроме нее, на искореженном, залитом мазутом болотном островке приткнулись вагончики, грязные круглые емкости, прямоугольный котлован, до краев наполненный ржавой, в радужных разводах водой, штабеля длинных труб, навес, крытый рубероидом, с сотнями аккуратно уложенных бумажных мешков, несколько тракторов и даже два МАЗа.
«Они-то зачем? — мелькнула мысль. — Дорог ведь нет...»
Встречать их никто не вышел, хотя вертолет приземлился в какой-нибудь сотне метров от вышки рядом с грудой ржавого исковерканного металла, в котором Миронов с большим трудом узнал остов наполовину вросшего в землю бульдозера. Пилот сиял наушники и повернулся:
— Надолго сюда?
Владимир Геннадьевич неопределенно пожал плечами, но участковый быстро сориентировался:
— Да с полчасика, Петрович, посидим, так что ты давай гаси свой примус.
Летчик пощелкал тумблерами, и рев двигателя, поднявшись до пронзительного воя, стал постепенно стихать.
Муртазеев махнул головой и распахнул дверь:
— Пошли?
Тишины не было и здесь. Ровно и громко ревели дизели в большом дощатом сарае, примыкавшем к вышке; сама она отзывалась железным лязгом, тяжелым грохотом и стуком; почти неслышные в этом ансамбле, вносили скромную свою лепту и пофыркивающие тракторы.
Все были заняты делом.
Обутый в большие муртазеевские бродни, Миронов с трудом пробирался вдоль разбитой тракторной дороги вслед за участковым, радуясь, что дал уговорить себя переобуться, намаявшись в поселковых хлябях.
— Эй! — окликнул Рустам молодого рыжего парня в грязном драном свитере, перекатывавшего трубы и с любопытством исподлобья разглядывавшего гостей.
Парень распрямился, сплюнул, переступил с ноги на ногу и молча махнул грязной рукавицей на один из вагончиков.
Пошли туда. У дверей Миронов оглянулся — парень все так же стоял и смотрел им в спину. Перехватив взгляд, снова сплюнул в сторону и, согнувшись, деревянной вагой подцепил очередную трубу.
В вагончике за столом, заваленным бумагами, сидел Ветров. Миронов сразу узнал его по фотографиям на доске Почета и в личном деле. Простые люди, он давно это заметил, всегда походили на свои фотографии.
Бурмастер вскинул голову на скрип двери, прищурился отрешенно и невидяще, придерживая указательным пальцем строчку в лежащем перед ним листке, теребя другой рукой косточки видавших виды счет, все еще погруженный в свои, видимо непростые расчеты. Лишь через несколько секунд взгляд его стал осмысленным, он улыбнулся вошедшим, отчеркнул что-то в листке остро отточенным карандашом и встал навстречу, протягивая вперед руку.
— А... Рустам! Здравствуй! Так это ты прилетел, что ли? Случилось что-нибудь? Сбежал кто?
— Да нет, Павел Николаевич, я вот гостя к вам привез, знакомьтесь, Миронов Владимир Геннадьевич.
— Да? Очень приятно, проходите.
Миронов пожал широкую и крепкую ладонь, достал удостоверение. Ветров бережно взял и внимательно прочел.
— О! Да вы из Перми никак? По какому такому делу?
— К вам, Павел Николаевич.
— Да ну? Зачем ко мне оттуда? Я и в Перми-то, признаюсь, всего два-три раза проездом бывал.
— Да я не из-за вас, Павел Николаевич, меня сюда другое привело.
Тут переминавшийся и смущенно покашливавший участковый не выдержал и сказал:
— Пока вы тут беседуете, можно я к ребятишкам на вышку схожу, а?
Миронов оценил деликатность пария, подмигнул:
— Ну давай, только недолго.
— Ага! — Рустам выскочил, прикрыв за собой дверь.
— Хороший парень, — проводил его глазами хозяин. — Мне с ним часто приходится по всяким делам. Старается. Ну так зачем вы ко мне в такую даль летели?
Миронов достал блокнот, вынул из-под обложки фотографию промывальщика и протянул бурмастеру.
— Посмотрите, пожалуйста, Павел Николаевич, знаком вам этот человек?
Ветров сощурился близоруко, достал из кармана застиранной ковбойки очки.
— А, как же, знаком! Это Казанцев Толик, Толька-Шпрота. Сейчас отчество вспомню, — наморщил лоб. — Ага, Витальевич! Казанцев Анатолий Витальевич. А он что, натворил чего? Да он же безобидный. Хотя... Э-э-э! — махнул рукой с какой-то отчаянностью. — Говорил же ему, что достукается. Значит, и он дошел? Всем им, видно, одна дорога, хоть хороший, хоть плохой...
— Когда вы с ним последний раз встречались, Павел Николаевич?
— Когда? Сейчас подумаю. — Он снова наморщил дочерна загорелый обветренный лоб. — Да уж лет пять, пожалуй... Точно! В августе шестьдесят девятого кончили скважину с опережением и с нефтью. Наградили нас тогда хорошо, нефть-то здесь только начиналась, к орденам представили, к медалям, ну и деньгами, разумеется, большую премию дали. И отдыха два месяца. Я домой уехал, семья тогда не со мной жила, негде здесь-то было. А когда вернулся, бригада собралась, кроме него, нас на новый участок перебросили, я в управлении записку ему оставил, думал, нагонит, да нет, так и не приехал.
— И с тех пор вы его не видели, не слышали о нем?
— Не видел, точно. А слышать слышал. Через полгода письмо от него получил. Извинялся. Попутал, мол, бес, Павел Николаевич, дружков старых встретил, загулял с ними, вот и не приехал, а посему прошу простить и не поминать лихом. Но обратно не просился, знать, вольная жизнь снова закрутила. Я ему сам написал, позвал, да он и не ответил... А может, и письма моего не получил, они ж как перекати-ветер. Ну а потом от ребят слышал, болтается, мол, по Сибири, то там его видели, то здесь. Приветы через них пересылал. А однажды даже баночку икры, не знаю, где он ее взял. Только не украл, вы не подумайте, он хоть и бичует, но чужого не возьмет. Не брал раньше...
— А как вы познакомились?
— Познакомились как? Да обычно. Тогда с рабочими плохо было. Не они на работу просились, а мы сами разыскивали и сговаривали кого придется. Бурильщик один у меня этим занимался, Витька Петров, разъезжал вроде агента какого, когда свободен был или нужда была. Вот он и привел как-то троих. Матушки-светы! Всякие виды я до того видел, но таких бродяжек! Как сейчас помню... В рванье, худущие, как в войну беженцы. Шишковали они, прослышали про кедровый бизнес и удумали, подались артелью в тайгу. Как водится у таких — без ума и без запасов. Заплутали. Едва там и не остались, да местные случайно нашли и вывели. А местный-то, сибирский мужичок себе на уме: накормить накормил, да милиционеру сдал, чтоб, значит, с глаз подале. А тут помощник мой про них и прослышал. Ну и поладили с сержантом, тому тоже до райцентра киселя хлебать не хотелось. Вот и привез. Двое-то, правда, немного поработали. Один, Климов Владимир Степанович, умер месяца через четыре, а работал ничего, да и со специальностью, трактористом когда-то был. Другой — Шундиков — еще раньше сбежал. А Казанцев остался, два года почти в нашей бригаде работал.
— А что он за человек?
— Что за человек? Да как всякий человек, сложный. Досталось ему. Деревенский он. В войну пацаном еще... в колхозе робил, под немцем побывал, с Орловщины он. А в конце войны женился в шестнадцать годков на солдатке-вдове, мужиков-то тогда... пацаны за мужиков шли. А вдова-то веселая оказалась, попалась на рынке с хлебом краденым, а тут дите, он на себя все и взял. Ну и врезали ему по законам времени на всю катушку. Сел пацаном, а вышел мужиком... Вдова уж который раз замуж вышла, сын почти тогда же помер, других родных не осталось, родители еще в войну с голодухи умерли, брат на фронте голову сложил. Вот он и остался там же, на Колыме.
Миронов знал уже в общих чертах биографию Тольки-Шпроты по тем данным, что удалось собрать за короткий срок оперативным порядком, они почти полностью совпадали с рассказом бурмастера, лишь о самооговоре в полученных бумагах ни слова не говорилось.
