Приключения 1964 - Смирнов Виктор Васильевич (бесплатные серии книг .TXT) 📗
А через неделю Генерал явился на контрольно-спасательный пункт.
— Мурат, ты больше никого не присмотрел?
— На Домбай-Ульген?
— Ну ясно. С нашего завода ещё четверо решились пойти. А тебя — шестым. За идею.
— Пойду. Если начальство отпустит. Как вы, Николай Семенович?
— Кто да кто пойдет? — спросил Смирнов.
Синицын назвал.
— Что ж, ребята дельные, — подумав, проговорил Смирнов. — Тренируйтесь. А что думают по этому поводу в Центральном совете общества?
— Они думают, что зимнее покорение Домбай-Ульгена следует засчитать как первовосхождение.
Мурат очень обрадовался. За два года работы на контрольно-спасательном пункте он облазил горы Западного Кавказа, но все восхождения пролегали по хоженым и перехоженным маршрутам, а в первовосхождении ему участвовать не приходилось.
Штурм вершины — это экзамен. Только особый. В альпинизме нельзя пойти на авось. Тому, кто любит риск, лучше не подниматься в горы, потому что цена альпинистского риска — жизнь.
Николай Семенович согласился отпустить перворазрядника Мурата на восхождение высшей категории трудности. Смирнов хорошо знал своего воспитанника. Они вместе не раз выходили на самые опасные спасательные работы — лазили в похожие на ловушки трещины ледников, поднимались по спинам дремлющих лавин, пережидали громоподобные низвержения камнепадов. Они вместе каждое утро занимались на турнике — Мурат подтягивался до восьмидесяти раз, по шестидесяти раз приседал на каждой ноге. Смирнов уступал ему до десяти жимов и по пяти приседаний.
Группа тренировалась на скалах. А когда выпал снег, Мурат вбежал в палатку радостный, словно подарок получил:
— Ребята, вот и зима!
С этого времени подготовка стала ещё ожесточеннее. По утрам Мурат выходил из дома раздетый, становился лицом к трезубцу, над которым поднималось солнце, и принимался за физзарядку.
2
А теперь, увидев стальной монолит стены, Мурат почувствовал, что на него обрушился страх. Здесь, в пятидесяти метрах от «Психологической» стены, страх настиг его как лавина, но сейчас Мурат понял, что, подобно лавине, страх этот скапливался в нем исподволь, может быть с того самого дня, когда он выкапывал погибших, и, наверное, именно потому Мурат так упорно готовился к штурму — он хотел во что бы то ни стало победить страх.
Мурат, бывало, посмеивался над спортсменами, которые в минуту откровенности рассказывали, как, случалось, от страха они не могли пошевелиться или были не в силах заставить себя разжать оцепеневшие пальцы, подняться и идти дальше. И каких усилий воли требовал этот шаг!
Теперь сам Мурат испытывал то же чувство — когда не просто даже подумать о том, что надо подняться, когда приходится переступать через душевное волнение, словно через стену. Это чувство знакомо солдатам, вернувшимся на передовую после тяжелого ранения и снова идущим в первый бой; морякам, спасшимся после кораблекрушения и опять выходящим в штормующее море; тем, кто, пережив катастрофу, садится в самолет или автомобиль.
— Вот и добрались, — проговорил Мурат.
Его тяготило молчание.
Мурат не мог видеть, как внимательно сквозь темные очки смотрит на него командир.
— Пожалуй, стоит подкрепиться, — сказал Синицын.
— Конечно! — поддержал его Мурат.
— Да ну, — махнул рукой Востриков. — Пройдем её, тогда и перекусим.
Но Сеня Мухин, шедший в связке с Муратом, воспринял пожелание руководителя восхождения и своего напарника как приказ. Он скинул рюкзак и достал примус.
Мурат с благодарностью глянул на Сеню и подумал о том, что есть люди, в руках у которых вещи становятся удивительно послушными: не капризничают, не упрямятся, а ведут себя как хорошо выдрессированные животные. Прикосновение — и добродушным шмелем гудит примус. Горит весело, с удовольствием. Стоит Сене подойти к тлеющим сырым дровам в печке, раза два двинуть кочергой, как занимается огонь, трещат разгоревшиеся поленья. Не успеешь оглянуться, а у Мухина уже уложен рюкзак: ничего не выпирает, не топорщится, всё нужное — сверху, под рукой.
Он думал о Мухине с теплотой и какой-то завистливой нежностью, наверное, потому, что был уверен: Сеня не ощущает противной, тошнотворной оторопи.
Потом он перевел взгляд на Генерала, который, по твердому убеждению Мурата, никогда не испытывал чувства, похожего на страх. И в душе Мурата рождалось презрение к себе.
Кто же поверит ему, что он готов сейчас пройти по любому другому, пусть самому сложному маршруту, преодолеть с легким сердцем любую другую каменную стену? Но вот эта стена, под которой он выкапывал из-под снега мертвецов, эта каменная глыба, лишала его уверенности.
Он пытался подхлестнуть себя мыслью о том, что перед выходом в горы Николай Семенович доверительно попросил его быть не только осторожным самому, но и тщательным образом следить за поведением других на этом сложном маршруте.
— Пойми, Мурат, — сказал Смирнов, — ты идешь в горы не только как альпинист, но и как представитель контрольно-спасательного пункта. Если посчитаешь нужным — можешь запретить любому участнику любой поступок, который, по твоему мнению, ставит под угрозу жизнь и здоровье остальных.
Тогда Мурат был горд поручением. А сейчас — это проклятущее чувство…
— Помни, — говорил, прощаясь, Николай Семенович, — за тобой всегда последнее слово — железное право вето. Пользуйся им разумно и решительно.
Это было в последний вечер внизу, перед восхождением.
Когда Смирнов ушел, Мурат встал у окна комнаты и долго смотрел на сияющий силуэт трехглавой горы. Стояла лунная ночь. Ели на склонах, опушенные инеем, были белыми, от них тянулись голубые тени.
А потом неожиданно Мурат увидел в черном зеркале окна свое отражение, похожее на старинный портрет: часть лица освещена, часть терялась в темноте. Мурат щелкнул свое отражение по носу и подмигнул ему.
Кажется, именно тогда у него в душе шевельнулось что-то похожее на неуверенность. И исчезло…
— Замечтался! — Мухин тронул Мурата за плечо. — Я человек увлекающийся. Минута — и банка пуста.
Мурат протянул было руку за консервами, но только махнул:
— Доедай. Не хочется.
— Ты не болен? — спросил Синицын.
— Нет.
«Право вето! — про себя усмехнулся Мурат. — Единственное, что я могу сделать с этим правом, — попросить всех вернуться. Мне, видите ли, боязно. Я не могу продолжать восхождение…»
3
— Пошли, — поднимаясь, сказал Синицын.
Внешне он был слишком спокоен.
— В первой связке пойдем я и Ванин, — он смотрел мимо Мурата, — вторыми — Востриков и Панов. Ты, Мурат, и Мухин — замыкающими.
Мурат вздрогнул словно от пощечины.
— Но ведь договорились…
— В первой связке пойду я, а не ты. Всё!
— Виктор…
— Ты пойдешь в третьей связке.
Это было слишком. Слишком обидно. График движения связок по маршруту вырабатывал Смирнов. Именно Мурат, по мнению Николая Семеновича, должен был первым пройти «Психологическую» стену, а остальные следовать за ним.
— Я требую… — начал Мурат.
— Тогда я потребую, чтобы мы повернули обратно! — жестко выговорил Генерал.
Альпинисты смотрели на Мурата с удивлением. Мурат нарушал дисциплину. Он отказывался выполнить приказание руководителя восхождения.
«Право вето, — подзуживал себя Мурат. — Не могу же я потребовать у Генерала отмены приказания только потому, что я обижен, что меня поставили в третью связку. В первой-то идет он! Черт!..»
В этом восхождении Мурат считал себя как бы в положении техника-практика, который по своим знаниям не уступает инженеру — мастеру спорта, но ещё не имеет «диплома» об окончании высшего учебного заведения, как Синицын. Чтобы получить звание мастера спорта по альпинизму, надо в общей сложности пройти семь перевалов и покорить тридцать одну вершину различных категорий трудности — от 1-а до 5-б — и не в одной горной стране, к примеру, на Кавказе, как Мурат, а по крайней мере в двух.
