Приключения капитана Кузнецова - Кулик Сергей (библиотека электронных книг .txt) 📗
Я присел за стволом лиственницы. Метрах в десяти от него, в другом конце поляны, изредка пощипывая траву, медленно и грациозно прошлись четыре оленя поменьше и с менее разветвленными рогами. Не трудно догадаться, что это его подзащитные подруги.
Послышалось более тонкое мычание где-то недалеко, и на это - "кхрау… кграу!.." олень энергично повернул голову, насторожился. Через минуту из темноты на поляну вышла самка, смело подошла к оленю, понюхала его бок, потом шею, голову у рта, лизнула около глаз и стала рядом. Знакомство с новой подругой состоялось. Вдруг, с того места, откуда вышла молодая самка, раздался сильный угрожающий рев, затрещали сучья и к "моему" счастливцу вышел не менее сильный соперник.
"Мой" олень, наклонив голову, с ревом и хрепением ринулся на пришельца. Стукнулись рога, и противники, меся ногами мох, закружились в бешеной драке.
Прошло двадцать минут равной борьбы. Пришелец, упираясь в землю ногами, толкает обладателя табуна и тот пятится назад, потом сам, взрывая землю ногами и мордой, скользит волоком по грязному месиву уже под натиском моего первого знакомца. И вот у обоих силы иссякли, и они несколько секунд, будто сговорившись, прекращают драку, не разнимая рогов. И опять завертелись, зачмыхали, засопели… Под натиском пришельца мой олень все больше уходит назад. Вот он, пропахав землю в трех метрах от меня, уперся задом в ствол, но и это не спасает положения: пришедший согнул его в дугу и всем телом прижал к дереву. Раздался отчаянный рев. В нем угроза и просьба о пощаде, призыв о помощи и боль… Потом наступила немая тишина.
Через несколько минут к спокойно стоявшему все это время табуну самок вышел потный и изнуренный дракой, но гордый бык, от которого так недавно сбежала самка. Он бегло понюхал каждую и зашагал в глубь тайги. За ним гуськом покорно потянулись самки. Избитый неудачник, еще несколько раз издав хриплый жалобный рев из-за ближайших кустов, совсем затих. Он, наверное, ушел искать новых соперников и новых приключений.
НА НОВОМ МЕСТЕ
Через восемь дней мое жилище было готово для зимовки. Все три глиняные стенки, как обоями, покрыл матами из рогоза, а в стене слева от входа вырыл нишу и сложил в ней печку. Там же в стенке пробурил дымоход, а сверху выложил высокую трубу из валунов на глиняной заливке, так что не прицепился бы даже самый требовательный инспектор противопожарной охраны. Но особого труда стоили деревянные работы: передняя бревенчатая стенка, потолок, дверь, кровать и столик.
Вблизи будущей землянки разыскивал валежины, обламывал на них хрупкие и ненужные сучья, а ствол пережигал по размеру на костре, и уже нужной длины бревна тащил к постройке. Но размеры часто получались неточные, приходилось опять укорачивать их на костре или вкапывать лишние концы в земляную стенку.
Поставив попарно восемь кольев - у глиняных стенок и у будущей двери, - я укладывал между ними бревна друг на друга, заделывая пазы мхом, и стенка медленно вырастала до вершины обрыва. Проем двери не высок, около полутора метров, и начинается не от самой земли, а от высокого, в три бревна, порога, так что вся дверь представляет собою скорее лазок шириною в семьдесят сантиметров. На этот проход вместо двери я навесил толстый мат из рогоза, скрепленный по краям и крест на крест побегами тальника. Внизу "дверь" привязывалась двумя веревками, и таким образом при уходе землянка надежно "запиралась". Слева от входа сделал небольшое окно и "застеклил" его мочевыми пузырями рысей.
Потолок выложил накатом из бревен, застлал сверху мхом и засыпал землей сантиметров в пятнадцать толщиной. На подходившей к землянке рытвине сделал глинобитную перемычку с валунами и щебенкой и прокопал отводную канаву вокруг землянки. Все земляные работы выполнял деревянной лопатой, сделанной перочинным ножом из кедровой слеги.
Из всей восьмиметровой длины грота четыре метра ушло под землянку, а оставшаяся часть составила проход в виде непокрытого коридора.
Что касается постели, то не составляло большого труда сшить матрасовку и наволочку подушки из ткани парашюта, набить матрац сухим мхом, а подушку - пухом из султанов рогоза. Одеялом служила пока что шкура косули.
И хотя постройка землянки отнимала много времени, я каждый день перед заходом солнца один-два часа занимался заготовкой корневищ сусака и рогоза, отмывал их в речке, развешивал для просушки или закладывал на хранение в вырытую в стене коридора нишу. Кроме того, по берегам речки собирал принесенные водой и высохшие за лето обломки деревьев и складывал их поленницей в коридоре. При сборе дров я всегда рассматривал гладко отшлифованные куски дерева, стараясь найти на них следы рук человека. Но ни одна палка не сказала мне, что вверх по речке живут или когда-то жили люди. Поэтому каждый сбор дров приносил огорчение.
Мне когда-то приходилось слышать рассказы, что в Голландии дикие утки совсем не дикие. Они ходят не боясь, около людей, как голуби в Москве на Красной площади или у Большого Театра. Я, конечно, не верил этим рассказам, но здесь убедился в их правдивости. Только в первые дни при моем приближении к речке утки с шумом поднимались в воздух и куда-то улетали. Потом, поднявшись, они стали садиться где-нибудь недалеко, у меня на виду, а спустя еще несколько дней не стали взлетать вовсе и просто перестали обращать внимание на мое присутствие.
Однажды мне вздумалось пошутить, но шутка не удалась. Наблюдая за крупными стайками уток, искавших в воде пищу и не обращавших на меня внимание, я вскинул палку и прицелился в стайку, как из ружья. И вдруг захлопали крылья, веерами забрызгала вода, и сотни уток заметались в воздухе. Они долго не могли успокоиться, расселись где-то далеко от землянки и только на третий день забыли эту шутку.
Мне стало совестно перед пернатыми, хотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину. Ведь не мало из них прилетели сюда со свинцовой дробью в теле, чтобы в этом богатом и тихом краю вырастить своих детенышей. А сколько их не долетело сюда весною, свалившись от выстрела охотника, окрасив утреннюю гладь озера или речки своей кровью. И многим ли удастся долететь до южных районов, чтобы переждать там период, когда на родине свирепствует лютая сибирская зима…
Вчера вечером с севера подул упругий и холодный, пахнущий сибирскою зимою ветер. Всколыхнулась и тревожно зашумела тайга. Где-то каркнул ворон и умолк. Утки, присмиревшие и настороженные, сбились в плотные стайки, зашипели, закрякали на разные лады. За высокие темно-серые облака на западе, словно прощаясь с миром земли, спряталось карминовое солнце. Долго не угасала лилово-пурпурная мантия зари. На сердце легла гнетущая тоска по бесполезно прошедшему для меня золотому лету. Чтобы быстрее забыть одиночество, пораньше лег в постель, но удалось уснуть только далеко за полночь.
Утром за дверью землянки на меня глянула неуютная и пустая, черная, как деготь, речка. Из-за зубчатых вершин тайги украдкой, без зари, вышло бледное солнце. Оглянув мельком молчаливую землю, оно обиженно спряталось за серую муть облаков, низко нависших над землею. На еще зеленеющий, но окоченевший луг, на зелень хвои сосен и елей посыпался упрямый густой снег. Так без осени и слякоти пришла длинная северная зима.
И кажется, только белки обрадовались непрошенной гостье. Они, пушистые и серые, до позднего вечера копошились в кронах сухостойной осенней тайги, прыгали и кувыркались, догоняя друг друга, а то и просто, схватив зубками кончик метелочки собственного хвоста, кружились на месте. Вот одна оступилась и серебряным клубочком упала на землю. Разобьется!.. Но нет. Она только слегка, как опытный парашютист, коснулась лапками белой перины свежего снега, прыгнула к дереву и пулей взлетела вверх к собратьям.
Восьмого октября на рассвете ухожу к старому шалашу за имуществом и продуктами. Пока снега мало, а морозы лютуют далеко в тундре, надо перетащить все необходимое на новое место. День выдался холодный и серый, но снегопад прекратился, и идти было не трудно. По зарубкам и кострищам без груза продвигался быстрее и без особых приключений добрался до соленого водоема за два дня. Знакомые места встретили по-родному, но и в этом обжитом мною крае было одиноко и уныло.
