Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел (бесплатные полные книги .TXT) 📗
И Медвежонок, странный, не такой, как все, сын смешливого отца и матери с нежным голосом, толстунчик с короткими ножками, чьи уши рассек Стоящий Всю Ночь, пошел напрямик через каньон к тому месту, где беспорядочно валялись разбросанные во все стороны камни, прежде сложенные так, что получался наклонно поднимавшийся спуск, Где каменный обрыв уходил вверх, до первого уступа, гладкой стеной без единого углубления. Медвежонок наклонился и поднял камень. Он принялся громоздить камни один на другой.
Пятнистая Черепаха, правнучка Стоящего Всю Ночь, сестра Желтой Луны, жена Медвежонка, стояла у входа и смотрела на него. Она подошла к нему.
— Почему ты это делаешь?
— Мы возвращаемся к своему народу.
Счастье, вызванное словами, поднялось и просияло в ее глазах; он увидел и уверился, что сердце сказало ему правду. И все же печаль, что гнездилась у него внутри, была велика. Она нарастала, пока, казалось, не разорвет ему грудь. Он отвернулся и пошел к высоким ягодным кустам, где можно укрыться, рядом с торчащими из земли камнями, а Пятнистая Черепаха осталась и наблюдала за ним.
Барсука не оказалось у плоского камня. Уже несколько дней, как на камень не клали мяса. Он пустился своими потайными тропами добывать себе пищу. Теперь это неважно. Медвежонок заговорил, обращаясь к камням:
— О барсук, прощай. Кровь бежит по моей груди от новой печали, но она видна только мне.
Пятнистая Черепаха уже приближалась к нему по кустам.
— О муж мой. Случилось плохое. Но я молода. Я сильна. У меня будет другой ребенок. И еще один. Я не допущу их смерти. — Она была страшно изнурена, лицо вытянулось от боли, причиненной смертью малыша, и той, что она испытала, отрубив палец. Но для него эта женщина была прекрасна. — О муж мой. Я не из тех глупых женщин, которым надо, чтоб вокруг них квохтали. Мне достаточно, что ты со мной. Я не стану уводить тебя из твоего места.
Его голос звучал хрипло, царапая горло. То был голос мужчины, главы жилища, говорившего то, что он задумал и что он не собирался менять:
— Не ты уводишь меня из этого места. Я ухожу сам и увожу свою жену, как и подобает мужчине, туда, где наше место.
Он оставил ее. Он вернулся к камням у ближнего каменистого обрыва и принялся громоздить камни один на другой, сооружая наклонно поднимавшийся спуск, ведущий к уступу и углублениям над ним. Она вышла из кустов и стояла неподвижно, наблюдая. Ее лицо было согрето мудростью и пониманием. Она идет помогать ему.
Брет Гарт
ИЗГНАННИКИ ПОКЕР-ФЛЕТА
Мистер Джон Окхэрст, игрок по профессии, выйдя на улицу Покер-Флета утром 23 ноября 1850 года, почувствовал, что со вчерашнего вечера моральная атмосфера поселка изменилась. Два-три человека, оживленно беседовавшие между собой, замолчали, когда он подошел ближе, и обменялись многозначительными взглядами. В воздухе стояла воскресная тишина, не предвещавшая ничего хорошего в поселке, который до сих пор не поддавался никаким воскресным влияниям.
На красивом, спокойном лице мистера Окхэрста нельзя было заметить почти никакого интереса к этим явлениям. Другой вопрос — понимал ли он, какова их причина. «Похоже, что они на кого-то ополчились, — размышлял он, — уж не на меня ли?» Он сунул в карман носовой платок, которым сбивал красную пыль Покер-Флета со своих изящных ботинок, и не стал утруждать себя дальнейшими предположениями.
В самом деле, Покер-Флет «ополчился». За последнее время он понес тяжелые утраты: потерял несколько тысяч долларов, двух породистых лошадей и одного почтенного гражданина. Теперь поселок переживал возврат к добродетели, столь же необузданный и беззаконный, как и те деяния, которые его вызвали. Тайный комитет постановил очистить поселок от всех сомнительных личностей. Были приняты решительные меры постоянного характера по отношению к двум гражданам, которые уже висели на ветвях дикой смоковницы в ущелье, и меры временного порядка: из поселка изгонялись некоторые другие личности предосудительного поведения. К сожалению, я не могу умолчать о том, что в числе их были дамы. Однако, отдавая должное прекрасному полу, следует сказать, что предосудительность поведения этих дам носила профессиональный характер. Покер-Флет отваживался осуждать только явные проявления порока.
Мистер Окхэрст не ошибся, предполагая, что попал в категорию осужденных. Некоторые члены комитета требовали, чтобы он был повешен, — это послужило бы примером, а также верным средством извлечь из его карманов деньги, которые он у них выиграл.
— Несправедливо будет, — говорил Джим Уилер, — если этот молодой человек из Ревущего Стана, совсем посторонний, увезет с собой наши денежки.
Однако элементарное чувство справедливости, не чуждое сердцам людей, которым случалось иногда обыгрывать мистера Окхэрста, одержало верх над этим мнением.
Мистер Окхэрст отнесся к приговору с философским спокойствием, тем более что он знал о колебаниях судей. Игрок по натуре, он не мог не покориться судьбе. Жизнь для него была в лучшем случае азартной игрой, исход которой неизвестен, и он не возражал против того, что обычный процент идет в пользу банкомета.
Отряд вооруженных людей провожал изгоняемый порок до границы поселка. Кроме мистера Окхэрста, который был известен как человек хладнокровный и решительный (вооруженный конвой предназначался для его устрашения), среди изгнанников была молодая женщина, известная в своем кругу под именем Герцогини, ее подруга, носившая прозвище матушки Шиптон, и дядя Билли, явный пьяница, подозреваемый в краже золотого песка из желобов. Кавалькада не вызвала никаких толков со стороны зрителей, конвоиры тоже молчали. И только когда доехали до ущелья, служившего рубежом Покер-Флета, начальник конвоя высказался кратко и недвусмысленно. Изгнанникам было запрещено возвращаться в поселок под страхом смерти.
Когда конвоиры скрылись из виду, подавленные чувства изгнанников нашли выход в истерических слезах Герцогини, в брани матушки Шиптон и в целом потоке ядовитых ругательств со стороны дядюшки Билли. Один философски настроенный Окхэрст не проронил ни слова. Он спокойно слушал, как матушка Шиптон грозилась выцарапать кому-то глаза. Герцогиня без конца повторяла, что умрет в пути, а дядюшка Билли сыпал проклятиями, словно их вытряхивала из него неровная тропа. С непринужденной любезностью, свойственной его профессии, Окхэрст настоял на том, чтобы Герцогиня пересела со своего убогого мула на его лошадь — Пятерку. Но даже это не сблизило путников. Молодая женщина с жалким кокетством поправила свой затасканный наряд. Матушка Шиптон недоброжелательно покосилась на владельца Пятерки, а дядюшка Билли предал анафеме всю компанию разом.
Путь на Сэнди-Бар, поселок, которого еще не коснулось нравственное возрождение Покер-Флета и который поэтому казался изгнанникам гостеприимнее других, проходил через отвесный горный кряж. До поселка был целый день тяжелого пути. Стояла поздняя осень, и путники скоро выбрались из влажного, умеренного климата предгорий в сухой, холодный, бодрящий воздух Сиерры. Тропа была узкая и неудобная. В полдень Герцогиня, скатившись с седла на землю, объявила, что дальше ехать, не намерена, и путники остановились.
Местность была необыкновенно дикая и живописная. Лесистый амфитеатр, окруженный с трех сторон отвесными гранитными утесами, полого спустился к краю обрыва, нависшего над долиной. Без сомнения, это было самое подходящее место для лагеря, если бы время позволяло остановиться. Но мистер Окхэрст знал, что они не проехали и половины пути до Сэнди-Бара, что у них нет ни запасов, ни теплой одежды и мешкать в пути нельзя. Он кратко указал на это обстоятельство своим товарищам, философически заметив при этом, что «глупо бросать карты раньше, чем кончилась игра». Но у них было виски, которое, в крайнем случае, могло заменить пищу, топливо, отдых и способность предвидеть будущее. Несмотря на протесты мистера Окхэрста, все очень скоро оказались под влиянием винных паров. Дядюшка Билли быстро перешел от воинственного задора к отупению, Герцогиня ударилась в слезы, а матушка Шиптон захрапела. Один мистер Окхэрст оставался на ногах и, прислонившись к скале, спокойно наблюдал за своими спутниками.
