Осужден пожизненно - Кларк Маркус (читаем книги онлайн txt) 📗
Фрер с трудом сдержал смех и отвесил своей благовоспитанной противнице низкий поклон.
– Мисс Сильвия, я принимаю ваше извинение, – сказал он.
– Тогда нам больше не о чем говорить, – высокомерно ответила Сильвия. – Честь имею пожелать вам доброй ночи, сэр.
И крошка с неподражаемым достоинством закуталась в шаль и величественно прошла по коридору, словно она была самим рыцарем Амадисом Галльским.
Фрер, все еще давясь от смеха, придя в свою комнату, развернул сложенную бумажку и при свете сальной свечи прочел записку, написанную старательным детским почерком:
«Сэр, я вас ударила, и я приношу свое письменное извинение.
Ваша покорная слуга.
Сильвия Викерс».
«Интересно, из какой книги она это вычитала? – оказал он себе. – Честное слово, девочка-то со странностями. Да, неподходящая жизнь для ребенка в таком месте. Что верно, то верно».
Глава 18
ПРЫЖОК В ТЕМНОТУ
На второе или третье утро после прибытия «Божьей коровки» одинокий узник на скале Граммета заметил на берегу в поселке какую-то непонятную суматоху. Тюремные шлюпки, которые обычно каждое утро на рассвете, пересекая бухту, направлялись к подножию лесистых гор, уже несколько дней не показывались. Неожиданно прекратилось также строительство пирса у западной оконечности поселка, и внезапно все арестанты были переброшены на «Морской ястреб», все еще лежащий на стапелях. Ежедневно солдатские команды сходили с «Божьей коровки» на берег и тоже принимали участие в какой-то таинственной операции. И Руфус, ежедневно совершая свою небольшую прогулку, тщетно пытался разгадать причину всей этой суматохи. Но, к несчастью, никто не мог ему ничего объяснить.
Две недели спустя, числа 15–20 декабря, он заметил еще одно странное явление. В то утро все островные шлюпки отправились на противоположную сторону бухты, и там весь день с холмов поднимался высокий столб дыма. На следующий день в воздух опять поднялся столб дыма, и только на четвертый день лодки вернулись, таща на буксире огромный плот. Плот быстро пришвартовался к борту «Божьей коровки», и стало видно, что он состоял из стропил и балок, которые были подняты на бриг и погружены в трюм.
Это заставило Руфуса Доуза задуматься. Что, если рубка леса была прекращена, потому что администрация придумала новый способ использования каторжного труда? Ему уже приходилось рубить лес, строить лодки, дубить кожу и шить обувь. Может быть, здесь начнутся какие-то новые работы? И, не успев удовлетворительно разрешить эту загадку, он, к своему удивлению, стал свидетелем еще одной лодочной экспедиции. Три лодки с командой ушли на другую сторону бухты и через день вернулись, с ними прибыло еще четыре человека, запас продовольствия, а также земледельческие орудия. Глядя на них, Руфус Доуз решил, что шлюпки заходили на остров Филипа, где были разбиты плантации, и привезли оттуда садовников вместе с плодами их труда. Очевидно, вся эта кутерьма была связана с появлением нового коменданта, прибывшего на «Божьей коровке». Зрение арестанта, обострившееся за время его полудикого существования, уже различало на берегу Мориса Фрера. Вероятно, все эти таинственные «новшества» совершались по его приказанию. Если первое предположение было правильным, то из него естественно следовало второе. Лейтенант Фрер будет еще более строгим комендантом, чем майор Викерс, жестокость властей уже дошла до предела; поэтому несчастный принял окончательное решение покончить с собой. Но прежде, чем мы возмутимся подобным греховным решением, постараемся представить себе, что пришлось вытерпеть бедному грешнику за шесть лет каторги.
Мы уже познакомились с жизнью на арестантском корабле, мы видели, через какое горнило мук прошел Руфус Доуз до того, как очутился на скалистом берегу у Чертовых Ворот. Но те страдания и пытки, которые он впоследствии перенес, были во сто крат хуже тех, что ему пришлось испытать на «Малабаре». В той тюрьме еще теплился луч света. Люди еще не окончательно озверели, еще не утратили ни чувства стыда, ни мужественности. И как бы ни томились они в тюремном смраде в обществе себе подобных, какими бы тяжкими ни были их воспоминания о прошлом, о счастливых днях на свободе – будущее для них еще не определилось, впереди была еще надежда. Но в Макуори-Харбор уже не на что было надеяться. Сюда были выплеснуты все отбросы человечества – те, кто был осужден пожизненно. Бездна их мучений была так глубока, что просвета не было видно. И пока жизнь шла, она шла без всякой надежды. Одна только смерть могла своим ключом отомкнуть им двери этой островной тюрьмы.
Представьте себе хотя бы на минуту, что должен был выстрадать невинный человек, гордый, умеющий любить и уважать других, за одну неделю такого наказания? Мы, обыкновенные люди, в нашей повседневной жизни – гуляя, ездя верхом, смеясь, женясь и женя близких – даже представить себе не можем весь ужас, царивший там. Может быть, мы смутно осознаем, как прекрасна свобода, и нас отталкивает дурное общество, но это все. Конечно, мы понимаем, что если бы нас заковали в кандалы, растоптали бы наше достоинство, кормили бы, как собак, обращались бы, как со вьючным скотом, пинками и угрозами выгоняли бы ежедневно на работу, если бы мы жили рядом с подонками, цинично глумящимися над всеми понятиями приличия и человечности, вероятно, мы бы умерли или сошли бы с ума. Но мы не знаем и никогда не узнаем, какой невыносимо мучительной стала бы наша жизнь, если бы нам пришлось делить ее с теми существами, которые таскали бревна к берегам реки Гордон или, сквернословя, работали в кандалах в песчаных карьерах острова Сары. Никто не мог бы описать, на какое дно унижения попадает человек за одну лишь неделю такой жизни, какое он начинает испытывать к себе отвращение. Если бы даже у него были силы писать, он не отважился бы на это. Подобно путнику, который, ища в пустыне человеческое лицо, вдруг подошел к луже крови и, увидев в ней свое отражение, в ужасе отшатнулся бы и убежал, – так бежал бы каторжник от мысли о собственном страшном падении. И эта пытка длилась целых шесть лет!
Не подозревая о том, что весь этот шум и суета на берегу вызваны приготовлениями к отплытию, которые должны были положить конец этому каторжному поселению, что «Божья коровка» пришла за каторжниками, Руфус Доуз решил свести последние счеты с жизнью и сбросить ее тягостное ярмо. Шесть лет он валил деревья, таскал воду, шесть лет надеялся на чудо, шесть лет он жил в долине смерти. Даже самому себе он не решился бы напомнить перенесенные им пытки. Да, муки притупили его чувства. Он помнил только одно: он осужден пожизненно. Его заветная мечта выйти на свободу разбилась в прах. Он старался как мог, чтобы хорошим поведением добиться помилования, но Ворон и Рекс его оклеветали. Вместо того чтобы заслужить доверие за то, что он помог предотвратить на «Малабаре» бунт, он заслужил лишь обвинение в подстрекательстве и был осужден, несмотря на то что утверждал свою непричастность к бунту. Его «предательство» – каким считали этот поступок все его товарищи – не помогло ему снискать доверие начальства, а лишь вызвало злобу и ненависть тех подонков, с которыми он жил. И в колонии у Чертовых Ворот он стал парией среди тех, кто считался париями в глазах всего света.
Трижды пытались каторжники убить его; но тогда он не думал о смерти и защищался. Надзиратель снова надел на него оковы, якобы за учиненную им драку, И все же его сила и мужество вызывали уважение каторжан, и они оставили его в покое. Сначала это пришлось ему по душе, но постепенно их холодное безразличие вызвало у него чувство досады, затем чувство боли и, наконец, стало просто невыносимым. Когда он греб тяжелыми веслами или работал по пояс в болотном иле, когда он шел «в цепочке» с товарищами, неся на спине сосновое бревно, он все ждал и надеялся, что с ним кто-нибудь заговорит. Он охотно брал на себя двойную тяжесть, чтобы только услышать приветливое слово; он был готов работать и день и ночь, чтобы получить от товарища одобрение. В полном своем одиночестве ему мучительно хотелось завязать дружбу хотя бы с убийцами или грабителями. Но затем в нем произошел перелом, и звуки их голосов стали ему ненавистны. Он стал молчалив и не отвечал, даже когда с ним заговаривали. Если бы не сковывающая их общая цепь, он бы съедал свой скудный ужин в одиночестве. Он слыл нелюдимым, опасным бунтовщиком. Старший надзиратель колонии Бартон пожалел его и взял к себе в садовники. Руфус смирился на недельку-другую. Но однажды утром, когда Бартон спустился в сад, его глазам представилось невиданное зрелище: несколько кустов были выдраны с корнем, клумбы начисто вытоптаны, а среди обломков садовых инструментов сидел садовник. За этот бессмысленный злодейский поступок Руфуса приказали выпороть. Когда его поставили к «треугольнику», он повел себя как-то странно: плакал, требовал, чтобы его отпустили, и, падая перед Бартоном на колени, умолял о прощении. Но Бартон и слушать его не захотел. После первого удара плеткой каторжник затих. И с той поры он еще более помрачнел, только изредка люди видели, как он, оставшись один, бросался на землю и плакал, словно ребенок. Все считали, что у него с головой неладно. Когда приехал Викерс, Доуз попросил коменданта отправить его обратно в Хобарт-Таун, но, разумеется, получил отказ; вместо этого его отправили в кандальную команду на строительство «Морского ястреба». Некоторое время спустя Руфус был освобожден от оков. Тогда он решил бежать, – спрятался на корабле, а вечером переплыл залив. Его поймали и снова жестоко высекли. В наказание он прошел все виды штрафных работ: гасил известь, таскал бревна, греб на шлюпках. Самые тяжелые и унизительные работы всегда доставались ему. Товарищи его избегали и ненавидели, надзиратели боялись, он был на плохом счету у начальства – Руфус Доуз очутился на самом дне, в кромешной тьме страданий, на которые добровольно себя обрек. Доведенный до отчаяния, он поддался настойчивым уговорам Габбета бежать вместе с тремя другими товарищами; но, как мы уже знаем, он был схвачен почти без промедления, так как хромал – его нога была натерта тяжелыми кандалами; и хотя Габбет убедил Руфуса в том, что побег сулил удачу, – причина его настойчивых уговоров выяснилась позднее, несчастный, не пробежав и ста ярдов, упал и тут же был схвачен двумя «добровольцами». Его неудача обеспечила другим беглецам их недолгую свободу. Троук, довольный тем, что удалось поймать хотя бы одного, прекратил преследование, так как почва в этих местах была топкой, и погоня становилась опасной. Торжествуя, он доставил Руфуса в колонию как искупление за допущенную им небрежность, приведшую К потере четверых. Повторная попытка к бегству каралась одиночным заключением на скале Граммета.
