Легенда о Золотой Бабе - Курочкин Юрий Михайлович (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Так вот в чем дело — гора считалась священной!
Между прочим, именем Минисей остяки называли всю северную оконечность Уральского хребта, всю горную группу, которою Урал вдается в тундру. Из трех гор, составляющих эту группу, две имели название: путешественник Гофман в 1848 году дал им имена Минисей и Константинов Камень. Третью же гору, о названии которой ничего не удалось выяснить ни у местных жителей, ни в литературе, экспедиции предстояло окрестить. Едва ли без участия самих Кузнецовых горе присвоили их имя.
Гора Кузнецовых оказалась господствующей вершиной северной оконечности Урала — Минисей и Константинов Камень были ниже. Зато Минисей имеет особо характерную форму, отличающую его от других окружающих гор. Он острым ребром выдается из впадины между горой Кузнецовых и Константиновым Камнем. Это — трехгранная пирамида. Верхняя часть одного из склонов образована почти вертикальной стеной кварцита и у вершины фантастически зазубрена. На одном из ребер — ряд неглубоких пещерок. У подножия горы — озеро.
Это озеро — Емынь-лор, — по словам остяков, священное!
«Становится понятным, — пишет Баклунд, — почему гору выбрали главным хранилищем идолов».
Да, тут оказались и идолы. Предметы жертвоприношений стали встречаться еще при спуске с горы Кузнецовых в сторону Минисея, в пещерках склона горы. Много встретилось их на мыске священного озера.
Но, как говорит отчет: «Гора Минисей по части ожидаемых (кем?) на ней предметов культа не оправдала возлагаемых на этот счет надежд. Можно думать, что часть их была спрятана».
Остатки жертвоприношений да несколько деревянных идолов — вот и вся добыча тех, кто этим интересовался. Кто же интересовался этим больше других?
Первым на вершину Минисея поднялся Болин! Один! Что хотел увидеть там, на безжизненной вершине, помощник присяжного поверенного? Волков? Белых медведей?
На другой день в лагере появился пустозерский венец Сядей с караваном оленей, груженным запасами экспедиции. Где-то невдалеке он поджидал экспедицию в течение двух недель.
Заметим кстати, что Сядей по-ненецки — идол и что за две недели можно увезти с горы не только всех идолов.
Все дни стоянки у горы Минисей поблизости кочевали ненцы. Многие из них нередко подъезжали к лагерю.
Ученым тут делать больше было нечего, предстояло отправляться в дальнейший путь на Север: на реку Кару и по ней к Карскому морю.
Но тут обнаружилось неожиданное. Группа Кузнецовых объявила о своем решении вернуться обратно. Хотя уж если они ехали охотиться, то заниматься этим можно было лучше всего у моря — там, куда шла сейчас экспедиция.
Кузнецовы забирали с собой и «своих» охотников, которые многим могли бы помочь ученым в их трудном походе, освободив их хотя бы от приготовления пищи, устройства жилища и прочего.
Столь же неожиданно собрался и этнограф Я., прихватив с собой переводчика-ненца Максима Ядопчу, с которым он почему-то не расставался. (Этого переводчика как своего выученика дал экспедиции обдорский поп отец Иринарх.)
В результате такого распределения «с самого начала возникло серьезное затруднение для партии, направлявшейся на север, так как она осталась без переводчика с самоедского языка», — констатировал в отчете вежливый Баклунд.
И это именно тогда, когда экспедиция вступила в края, населенные именно самоедами, то есть ненцами.
Мало того, «собранные в пути и вполне укупоренные коллекции возвращающаяся партия с собой не взяла». Их пришлось оставить в тундре под присмотром ненца Сядея.
Кузнецовы не постеснялись даже нахально обделить палатками ученых, продолжавших путь. «Во избежание недоразумений, — пишет Баклунд, — особенно со стороны Я., возвращающейся партии (всего 7 человек) были предоставлены две больших и одна малая палатки, продолжающая путь партия (9 человек) располагала, таким образом, одной большой и одной малой палатками». Пришлось купить берестяной чум.
Короче говоря, ученых беспардонно надули.
Как бы там ни было, экспедиция разделилась, и 10 июля партии отправились — каждая своим путем. «Машущие шапками и кинематографирующие уходящий караван до-минисейские спутники быстро скрылись из виду за первым поворотом речки…»
Даже киноаппарат, взятый для научных целей, не побрезговали забрать с собой «до-минисейские спутники»!
Но ученые были довольны: «Баба (особенно такая!) с возу — кобыле легче». Избавившись от капризных и неудобных спутников, они, хотя и не без трудностей, успешно добрались до берегов Карского моря и, обогнув Урал с северо-востока, форсировав реки Байдарату и Щучью, 30 августа вышли на Малую Обь в районе рыболовных песков Санго-пан. Отсюда их на лодках перевезли на Халас-пугор — Кладбищенский остров. Здесь экспедиция поставила свой лагерь между группой чумов и обширным кладбищем, «носящим некрасивые и слишком откровенные следы недавнего посещения коллектора этнографических редкостей Я.». Так гласит отчет. Баклунд был тактичен.
Как же возвращались «до-минисейские спутники», вышедшие со стоянки номер двадцать шесть одновременно с группой Баклунда?
А они и не выходили!
После ухода северной партии группа Кузнецовых оставалась здесь еще три дня. Здесь — около священной горы Минисей. Что они делали там, в отчете не сообщается. По-видимому, это осталось неизвестным для остальных.
Лишь 13 июля партия вышла в обратный путь и 1 августа, на два дня позднее Баклунда, добралась до Санго-пан. Через два дня ее привезли в Обдорск.
Этнограф же пустился один дальше — вниз по Оби. Что он там делал, отчасти уже известно из отчета о посещении Кладбищенского острова. Полтора месяца он копался где-то на Оби, в отрезке между Обдорским устьем и рекой Щучьей. В своем отчете впоследствии он докладывал, что «…изучал обстановку старых заброшенных остяцких и самоедских кладбищ, вскрыл и осмотрел 402 могилы… Собрано больше 300 черепов… приобретено небольшое количество остяцких и самоедских вещей, среди которых главное внимание обращают на себя предметы культа, грубые идолы с жертвенных мест… одетая в горностаевый халат фигура бога Орта с медным ликом…»
И так далее. Только 16 августа, с последним пароходом, этнограф прибыл в Обдорск. Задержавшаяся из-за него экспедиция на другой же день отправилась домой. Кузнецовы и Болин выехали еще 8 августа.
«Громоздкую этнографическую коллекцию» (слова из отчета) отправили в Тюмень с баржой: пароход отказался взять ее.
Коллекция эта почему-то считалась собственностью братьев Кузнецовых. В отличие от других коллекций — геологической, зоологической, ботанической — она была передана Московскому университету как дар Кузнецовых.
Помочь изданию отчета об экспедиции Кузнецовы отказались — дорого. Зато иллюстрированное описание этнографических материалов и коллекций решили издать отдельно и за свой счет. И тут отдельно!
Какая охота влекла братьев-чаеторговцев на далекий Север? Охота за черепами? Уж очень подозрительно их пристрастное внимание к жертвенным и священным местам, слишком откровенно поплевывали они на остальные, истинно научные цели экспедиции.
Уж не искали ли они следы чего-то такого, что, как они, возможно, думали, окупило бы все их расходы на «увеселительную охотничью поездку»?
Вероятно, только священное озеро у горы Минисей знает, чем они занимались три дня после того, как остались там одни.
«Ну, и что? Что из всего этого? — говорил я себе. — Для чего все это?»
Не явствует ли из этого, что Золотой Бабы, по-видимому, уже нет, что она для нас потеряна?
Сколько на ее долю выпало испытаний: за нею гонялись и древние скандинавы, и новгородские ушкуйники, и ретивые попы-московиты, и отряды Ермака, и «крестовая рать» Филофея, и ученые, и воины, и проходимцы!
Если даже никому из них не удалось поймать золотую богиню, то она могла быть забыта где-то в лесах после того, как внезапно погибли ее хранители. Наконец, уничтожена самими жрецами во избежание греха, для предотвращения новых неприятностей. Многолетние религиозные преследования могли убедить маленькие северные народности в том, что основная приманка, влекущая на их земли пришельцев, это — главные родовые идолы.
