Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич (электронные книги бесплатно TXT) 📗
- Катишь!
- Серёжа!
Они без слёз прижались друг к другу, она – в перстнях, брильянтах, в искрящейся от снега соболиной шубе, он – в арестантских портах, валенках, навыпуск рубахе под овчинным тулупом, круглой шапке ссыльного, в цепях и кандалах на руках и ногах. Великая сила их любви показалась вдруг столь значительной не только для них, но и для окружающих. Волконский и Мария стояли рядом. В объятьях двух княгинь с двумя арестантами чувствовалось нечто, что может лишь чувствоваться, но не пониматься, что сильнее жизни. Попрание жизни, готовность отказаться от неё ради чего-то ещё всегда поражает окружающих, неспособных пойти следом, а потому замерли товарищи, остановились жандармы. Тихо сопели кони. Поскрипывали полозья саней.
- Я пойду с тобой, Серёжа.
- Катишь, ты погубишь себя.
- Я чувствую, что так надо.
Подошёл сухой, выжатый, как лимон, среднего роста человек с жёлтыми втянутыми щеками, длинными бакенбардами, короткими редкими чёрными усами, в шинели папахе генерал-майора жандармерии.
- Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, если не ошибаюсь?- формально, мертво спросил подошедший, словно ей, Катишь Трубецкой, давно следовало быть здесь в Иркутске, на тридцатиградусном морозе, ночью, в пяти тысячах вёрст от Санкт- Петербурга.
- Да. Я -Трубецкая, полковник.
Жандарм, обратившийся к Трубецкой, содрогнулся:
- Генерал-майор Лепарский, комендант Нерчинских рудников, -значительно выговорил он.
- Простите,- чуть наклонила гордую голову княгиня Трубецкая. – Но я должна следовать за мужем, князем Сергеем Петровичем Трубецким, имею на величайшее соизволение.
- Сожалею, княгиня, но дополнительно вы должны получить соответствующие инструкции по поведению в Сибири.
- Что же сибирский климат предполагает какое-то особенное поведение, отличное от столиц?!
- Увы, княгиня.
- От кого же я должна получить инструкции по поведению в Сибири?
- От меня, княгиня.
Княгиня и князь переглянулись. Конвоир тронул Сергея за плечо. Трубецкая пристально всмотрелась в Лепарского, тот казался неумолимым. Катишь сунула в ладонь Трубецкому свернутый вчетверо листок. Сергей уселся поплотнее в повозку. Лошади тронули. Верховые жандармы поскакали по четверо за каждой из четырёх повозок. Лепарский и Катишь остались вдвоём.
Сидя в повозке, Трубецкой развернул переданный Катишь листок. Там стихи, перемаранные, переделанные, писанные стремительной рукой друга:
«… Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут».
- Пушкин, - сказал Оболенский.
Трубецкой улыбнулся. Заулыбались все.
* * *
Не было в тогдашней России человека более уродливой наружности, чем поэт Пушкин. Роста пять вершков, с кривыми, колесом, ногами, изогнутыми в стопах и кистях пальцами, вздутыми, как у крупнорогатых, суставами, наклонным латинской «эс» позвоночником, отвислым, вдавленным вверху, неравномерно вздутым снизу большим животом, оттопыренным назад тяжелым, почти женским тазом, с впавшей укороченной плоской грудью, крайне короткой, затянутой в плечи шеей, непропорционально крупной головой с развитым лицевым отделом и узким лбом. Лицо в середине правильное, нос маленький и расплющенный, картошкой, губы толстые, вывороченные карие глаза навыкат, глубокие морщины над бровями, никчёмные во все щёки бакенбарды, кудрявая густая шевелюра ,цвет кожи тёмный, ладони огромные, мужицкие, по-африкански белёсые. В публике Пушкин был известен лёгкими скабрёзными, виртуозными по сжатости, точности и сочетаемости слов, стихами, писанными на злобу дня. написал Пушкин и ряд поэм, сюжеты которых при разборе оказывались ворованными у западных авторов. Особенно Пушкин любил Байрона. У него он позаимствовал фабулы «Кавказского пленника», «Цыган», «Бахчисарайского фонтана» , « Графа Нулина»; поэму «Евгений Онегин», которую ради оригинальности автор назвал романом в стихах, Пушкин писал с «Чайльд-Гарольда». «Домик в Коломне» написан под влиянием «Германа и Доротеи» Гёте, в «Полтаве» за версту виден шиллеровский Мазепа. Из так называемых маленьких трагедий «Пир во время чумы» взят у Боккаччо, « Каменный гость» -переработанный античный сюжет о милетской вдове, «Моцарт и Сальери» и « пиковая Дама» - из старинных салонных выдумок, «Скупой рыцарь» - зарисовка на до боли известную тему, где чувствуется и Шейлок Шекспира и Исаак Вальтера Скотта. В прозе, в повести «Капитанская дочка», Пушкин подражал тому же Вальтеру скотту, в «Дубровском» - известному итальянскому роману того времени «Ринальдо Ринальдини» и «Роб Рою» опять же Вальтера Скотта, писателю, который наравне с Байроном, был необычайно популярен в России того времени. Более оригинален получился Пушкин в поэме «Медный всадник», но и это «милетская вдова» в минорном варианте или чуть изменённый «Каменный гость». По настроению «Повести Белкина» и «Маленькие трагедии» близки к итальянским новеллино. Пытался Александр Сергеевич подвизаться и на исторической ниве, но его исследования о пугачёвском бунте и о Петре I,увы, научной ценности не представляют. Если подходить формально, то ничего нового Пушкин в мировую литературу не внёс. У него другая заслуга. Подобно Петру Великому, перенесшему основы европейской государственности на квёлое российское Нечерноземье, распространившему законы крошечной Голландии на огромный евразийский материк, Пушкин, не особо бережно, но по-своему и по-русски, пересадил в Россию цветок иностранной изящной словесности. И как не удивительно, несмотря на холода, метели и московских медведей, иностранный цветок прижился и дал сначала робкие, а потом всё более сочные плоды. Иностранец быстро стал нашим, надел сапоги, порты и косоворотку, и уже в 1830-ому году никто, включая самых неистовых западников, как Грановский и Белинский, не мог отрицать наличия в России русской национальной литературы. Согласимся, сочинения Сумарокова, Кантемира, Новикова, Ломоносова, Екатерины II и других авторов XVIII века серьёзно воспринимать невозможно. Фонвизин, Радищев и Державин есть только проблески национальной литературы, но ещё не сама она. Пушкин адаптировал для России европейские сюжеты и вложил в уста образованной отечественной публики новый обогащенный невообразимой фантазией русский язык. Так виртуозно и блестяще, как писал Пушкин, после него в Росси двести лет, а может быть и много больше, не будет писать никто. После Лермонтова, так же заимствовавшего сюжеты, и так же, в основном у Байрона, великая русская литература перестала воровать. Отечественная литература создала собственные фабулы, заплатив богатством и выразительностью языка. Достоевский и Толстой мыслили глубже Пушкина, но чувствовали и писали хуже. Бунин пытался возродить искромётный язык Пушкина, но исторически неудачно, помешала дурацкая революция 1917 года. Шолохов, подобно Пушкину, явился самородком в языке, но страдал донским просторечием. После Шолохова русский язык умер. Сказать, что кто-то из современных авторов, более чем талантливый журналист, значит, смеяться.
Александр Пушкин, сосланный в мае 1820 года под видом служебного перемещения на юг России за то, что в темноте коридора Царскосельского дворца обнял вместо крепостной актрисы фрейлину Нарышкину, любовницу императора Александра I, и тем надругался над нравами государства российского, и на Юге проявил себя как Дон-Жуан, Казанова, Ловелас и пр. Оставлять его наедине с дамами, безразлично будут то жёны, дочери или сестры Кишиневского, Одесского Ии Новороссийского генерал-губернаторов, наместников Юга России командующих Кавказской армией или тривиальные цыганки из бессарабского табора, воистину оказалось опасно. Замкнутый, резкий во всякое другое время, Пушкин, увидев в ста шагах даму или девицу относительно приятной наружности в пределах от четырнадцати до пятидесяти лет, опрятно одетую и подающую надежды, звание, положение в свете и род занятий значения не имели, начинать пыхтеть, сопеть и наливаться краской. Откуда-то появлялась необыкновенная обходительность, услужливость, непередаваемая галантность и превосходный дар устной речи. Если женщины любят ушами, то нашёптывать комплименты, как и сочинять стихи, Пушкин умел. Пара рифм и женщина в постели поэта. Напроказившего сверх меры Пушкина в июле 1824 года исключили ос службы и направили в родовое псковское имение, село Михайловское, под надзор местных властителей. В Михайловском в ход пошли соседские девушки и сенные девки.
