Дорога гигантов - Бенуа Пьер (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Впрочем, она заметила мое движение.
— Не хочу быть нескромной, — сказала она с насмешливой улыбкой.
Чтобы отразить удар, я сам стал нападать.
— Насколько я слышал, графиня Кендалль собирается замуж за лорда Реджинальда, — сказал я с самым невинным видом.
Леди Флора пожала плечами.
— О, Реджинальд не ревнив, — сказала она.
И у нее был тот же смешок, что у Антиопы.
— Он настолько выше всего этого, бедный мальчик.
Я смотрел на нее, пока она говорила все это так спокойно и непринужденно. Да неужели это та самая женщина, которая какой-нибудь час назад... Я не мог разобрать, что это — невинность, лицемерие? И мне вспомнилась фраза знаменитого священника, долго служившего в Соединенном Королевстве: «Я исповедывал ирландок и англичанок. Несмотря ни на что, есть поражающий контраст между ирландской скромностью и валлийской непристойностью. И заметьте, — прибавил он с усмешкой, — я имею возможность говорить с вами лишь о валлийках-католичках».
Леди Флора нажала незаметную кнопку, и на камине загорелась бледно-розовая лампочка-ночник. Она с чудесной легкостью вскочила на ноги. Закинув голову, скрестив руки, она сладострастно потягивалась. Потом зевнула.
— Я хочу есть, — сказала она.
Она взглянула на столик, о котором я только что говорил, захлопала в ладоши.
— А, куропатка, сыр из дичи, фрукты! Это неплохо.
Я также взглянул на столик; все там было так устроено, чтобы два человека могли поужинать. Я почувствовал, что свобода моей воли как-то унижена. С тех пор как я пришел, леди Флора ни разу не вышла, не отдала никакого приказания. Приходилось, таким образом, признать, что она все предвидела, заранее решила, что я буду с нею ужинать; я думал подчинить ее своим желаниям, на самом деле она лишь подчинила меня своим.
«А, в конце концов, — подумал я, — очень глупо сентиментально усложнять такое приятное приключение. Этими мудрствованиями только отравляешь себе жизнь. Воспользуемся просто мимолетной минутой, а эта минута во всех отношениях очаровательна».
И я поспешил тут же осуществить мое решение. Как раз в это мгновение леди Флора стояла ко мне спиной и собиралась разрезать куропатку. Я обнял ее.
Она вздрогнула, маленький нож выпал из рук. Смеясь, она высвободилась из моих объятий.
— Ах, эти робкие люди... Смотрите, что вы наделали. Я чуть не обрезала себе палец. А вы весь забрызгались. Видите: кусочки желе дрожат на рукавах вашего красивого кимоно. Не следует портить вещи, которые вам дают.
Я стоял, совсем пристыженный.
— Если вы все-таки непременно хотите проявить свою активность, — не стесняйтесь.
И она рукой указала мне на ведро с бутылкой шампанского.
— Рядом щипцы, чтобы перерезать проволоку. И смотрите, постарайтесь откупорить так, чтобы не перепугать весь дом.
Она стала расставлять на скатерти, постланной прямо на полу у огня камина, тарелки и приборы.
— Будем ужинать на полу. Так гораздо веселее.
Рядом с ведром льда стояла плетенка, в которой лежала бутылка. Леди Флора знаком показала, чтобы я взял ее.
— Поставьте корзинку у огня. Вы прочли ярлык и, надеюсь, знаете, что это такое?
— Леовилль-Пойферре, — проговорил я.
— 1881 года, — дополнила леди Флора. — С куропаткой это отлично. Только осторожно, так.
Я легко откупорил шампанское.
— Сядем, — сказала моя хозяйка.
Она быстро опустилась на пол, я успел схватить на лету ее руку и прижаться к ней губами.
— Ну, — сказала она, — не будем повторять историю с желе от куропатки. Все по порядку, как у нас говорят. — Ошеломленный, смотрел я на нее. С такой легкостью забывать, раздвоятся — это было выше моего понимания. Матильда Моль так чудесно умеет делать себе прическу, что не видно прогалины в волосах, образовавшейся в том месте, где накануне ночью, в минуту экзальтации, была отрезана прядь. Я мог констатировать, что леди Флора в совершенстве владеет этим искусством — обновлять свою прическу.
— Куропатка изжарена отлично. Простите, но будьте так любезны, подложите дров в камин. И пока вы еще не сели, дайте шампанского.
— Я наполнил стаканы.
— Хорошее, — сказала она, смочив губы в вине. — Кстати, читали вы в сегодняшних газетах: немцы снова бомбардируют Реймс. Бедный собор! Как это жалко! Если это будет продолжаться, я соглашусь с Реджинальдом, который находит, что нет ничего ужаснее войны. Как вы думаете?
— Я думаю, что надо быть сумасшедшим или преступником, чтобы не разделять мнения лорда Арбекля, — сказал я.
Леди Флора наполнила стаканы и залпом выпила свой.
— Это шампанское, в самом деле, отличное, — проговорила она. — Мне пришла счастливая мысль закупить пятьсот таких бутылок в 1914 году. Не поверите: в мае! Словно я предвидела события. Теперь достать совершенно невозможно. И кто знает, будет ли оно после войны? Должно быть, весь этот край страшно опустошен, правда?
— Да, — ответил я.
— Как это прискорбно. Ну, да у вас останутся вина из Бургундии и Бордо. Нельзя сказать, что в этом отношении нужно очень уж жалеть Францию. Теперь выпейте Леовилль. Жаль, я не велела подать две бутылки Редерера. Вы говорите, что не читали утренних газет? Новости не из блестящих. Куда это девался «Таймс»?.. Я хотела дать вам прочитать сообщение о Вердене. Немцы засели в лесу Кайетт и взяли в плен два ваших полка. Кстати, почему ваши газеты не печатают немецких донесений? Это немножко смешно. В английских газетах это печатается. Вы молчите? Вам нездоровится?
Я был здоров, но я просто слишком быстро повернул шею — и убедился, что причиненный шрапнелью Гиза паралич не прошел. Я был бы очень смущен, если бы заметил в эти нежные минуты, что паралич прошел.
Этот факт успокаивал мои патриотические угрызения совести, но я солгал бы, если бы сказал то же о некоторых иных своих чувствах. Я не знал лично профессора Фердинанда Жерара, но должен допустить, что мой метод работы в Кендалле, вероятно, весьма отличался от того, какого держался бы профессор, чтобы собрать материалы относительно законности ирландских требований. Я был вынужден признаться самому себе, что собираюсь вдвойне обмануть своих самых лояльных, самых великодушных хозяев. И я ни на минуту не стараюсь избежать упрека в безнравственности со стороны тех, которые будут читать эти строки. Ссылаюсь лишь на смягчающие вину обстоятельства: мою слабость и, главное, мою искренность.
Как ни сильны были чары леди Флоры — честное слово, они были очень сильны, — они, как видите, все-таки не совсем заглушили во мне голос нравственного закона. Но сейчас этот голос доходил до меня очень издали, глухо. Закутанный в свою пурпурную с золотом одежду, положив голову на маленькие колени леди Флоры, я с минуты на минуту ждал, когда прокричит петух.
Леди Флора собиралась очистить золоченым ножом грушу. Вдруг я почувствовал, — это было довольно таки неприятно, — что мне нужно быть осторожным и следить за своими словами.
— Нравится вам в этой стране? — небрежно спросила она.
— Я был бы слишком требователен, если бы мне здесь не нравилось, — ответил я очень лукаво.
Она улыбнулась.
— Понимаю, это очень любезно. Но все-таки, когда вы решили приехать сюда, в Ирландию, вы ведь не знали, что встретите здесь меня.
И, не настаивая, чтобы я отвечал, сказала сама:
— Вы — не то, что я. Мне здесь так скучно, так скучно... Умереть можно!
— Но в таком случае, почему же вы тут остаетесь? — сказал я слегка раздраженно.
Она поглядела на меня своими красивыми удивленными глазами.
— Почему остаюсь? Да по долгу.
— По долгу?
— Да, из-за здоровья Реджинальда. Воздух Лондона ему вреден. Воздух Шотландии слишком свеж. А кроме того, вы сами только что намекнули на один проект...
Она оборвала фразу и положила на тарелку половину груши, которую перед тем разрезала.
— Я не удивлю вас, если скажу, что уже чувствую к вам большое, большое доверие. Разрешите мне просить вас говорить со мной совсем по-дружески.
