Вольные стрелки - Эмар Густав (книги серии онлайн TXT) 📗
— Боже мой! — воскликнул канадец, и глаза его заблистали радостью. — Так это — Черный Олень, мой брат? Я чувствовал, что вождь близко, и хотя черты его лица стерлись из памяти моей, но я ждал, что найду вождя, друга моего.
— О-о-а! Правду ли говорит белый охотник, — проговорил индеец с чувством, которого он не мог скрыть. — Сохранил ли белый охотник воспоминание о брате, о Черном Олене?
— Ах, вождь, — печально проговорил канадец, — сомневаться в этом долее значит обижать меня. Как мог я предположить встретить вас здесь, так далеко от селений вашего племени?
— Это правда, — отвечал задумчиво индеец, — да простит сахема брат.
— Но неужели, — воскликнул опять Транкиль, — Поющая Птичка, этот нежный ребенок, который так весело прыгал у меня на коленях когда-то, стал этой прелестной женщиной, которую я вижу с тобой?
— Гу-Опечи — жена вождя, — отвечал индеец, польщенный комплиментом, сказанным его подруге. — Когда будут падать листья, исполнится сорок пять лун, как Черный Олень купил Поющую Птичку у ее отца за двух мустангов и колчан из шкуры пантеры.
Гу-Опечи улыбнулась, посмотрела на охотника и вновь принялась за свою работу.
— Позволит ли вождь обратиться к нему с одним вопросом? — вновь начал Транкиль.
— Пусть говорит брат вождя, уши вождя открыты.
— Как узнал сахем, что я здесь?
— Черный Олень не знал, Черный Олень искал не белого охотника. Ваконде угодно было, чтобы Черный Олень нашел друга, Черный Олень благодарит Ваконду.
Транкиль с изумлением посмотрел на него. Вождь улыбнулся.
— Черный Олень не имеет тайны от друга, — мягко произнес он, — пусть подождет белый охотник, скоро белый охотник узнает все.
— Брат мой волен рассказать или умолчать — я буду ждать.
Разговор на этом прервался. Сахем завернулся в плащ из шкуры бизона и, по-видимому, не желал, по крайней мере в данное время, пускаться в объяснения.
Подчиняясь обычаям гостеприимства, принятым в необитаемых североамериканских лесах и пустынях и запрещающих хозяину приставать с расспросами к тому, кто подошел и сел к его костру, Транкиль последовал примеру индейца и умолк. Но едва протекло в совершенном молчании несколько минут, как охотник почувствовал легкое прикосновение к своему плечу, и затем над самым его ухом ласковый, полный любви голос произнес:
— Здравствуйте, отец.
Крепкий поцелуй запечатлел утреннее приветствие.
— Здравствуй, дочурка, — отвечал канадец, и улыбка осветила лицо его, — хорошо ли ты спала?
— Отлично, отец.
— Отдохнула ли ты?
— Я не чувствую никакой усталости.
— Ну и отлично, я люблю тебя видеть такой, дорогая моя.
— Отец, — с любопытством обратилась к нему молодая девушка, оглянувшись вокруг себя, — у тебя гости?
— А ты увидала?
— Чужие?
— Нет, мои старые друзья, думаю, что скоро будут и твоими.
— Краснокожие? — не без ужаса переспросила девушка.
— Не все из них злы, — ответил дочери с улыбкой канадец, — эти — добрые.
И затем, обратившись к молодой индианке, которая с наивным изумлением уставила свои черные бархатные глаза на Кармелу, крикнул ей: «Гу-Опечи!»
Молодая женщина легкими прыжками, словно козочка, подбежала к ним,
— Чего хочет отец Гу-Опечи? — сказала она, робко склонившись.
— Гу-Опечи, эта девушка — моя дочь Кармела, — обратился к ней охотник, и, взяв в свои широкие ладони их маленькие ручки, он соединил их и прибавил: — Любите друг дружку, как две сестры.
— Поющая Птичка чувствовала бы себя счастливой, если бы Белая Лилия полюбила Поющую Птичку, — отвечала молодая индианка.
Кармела, очарованная поэтическим именем, которое дала ей молодая женщина, любовно склонилась к ней, поцеловала и сказала:
— Я уже люблю тебя, сестра моя.
И взявшись за руки, обе они удалились, весело болтая. Транкиль проводил их нежным взглядом. Черный Олень, присутствовавший при этой сцене, хранил все время то безучастное выражение, которое свойственно индейцам во всех случаях жизни, когда дело не касается их непосредственно. Но, оставшись с охотником наедине, он обратился к нему и сказал взволнованным голосом:
— О-о-а! Брат Черного Оленя не изменился, зимние луны убелили снегом волосы брата, но сердце оставили добрым, каким оно было во дни молодости.
В этот момент зашевелились спавшие.
— Ага! — весело заговорил Чистое Сердце, взглянув на высоко поднявшееся солнце. — Я-таки заспался.
— Да, — подтвердил и Ланси, — я тоже не рано встаю сегодня, но я наверстаю это. Я пойду напою лошадей: бедные животные, вероятно, страшно хотят пить.
— Ладно, — сказал Транкиль, — тем временем будет готов завтрак.
Ланси поднялся, вскочил на свою лошадь, взял остальных на аркане и поскакал по направлению к речке, не спросив ни слова по поводу вновь прибывших.
В жизни лесов и прерий принято смотреть на гостя, как на ниспосланного небом, потому малейшее любопытство по отношению к нему считается неприличным.
Чистое Сердце также встал, взгляд его упал на индейского вождя. Последний уже давно устремил на него холодный взор. Молодой человек вдруг побледнел как смерть и стремительно подошел к вождю.
— Моя мать?.. — воскликнул он прерывающимся от волнения голосом. — Мать моя?..
Более он ничего не мог сказать. Пауни любезно приветствовал его:
— Мать моего брата возлюбил Ваконда, — твердым, но ласковым голосом отвечал он, — сердце матери страдает только от отсутствия сына.
— Благодарю, вождь, — со вздохом облегчения проговорил молодой человек, — простите меня, я не мог овладеть охватившим меня порывом ужаса, так как, увидев вас так неожиданно, я подумал — не случилось ли несчастье.
— Сын должен любить мать. Порыв брата вождь понимает, порыв идет от Ваконды. Когда вождь покидал земли охоты команчей, старик Седая Голова, товарищ матери моего брата, хотел идти с вождем.
— Бедный Эусебио, — проговорил юноша, — он так любит меня!
— Вожди не согласились, Седая Голова необходим матери брата вождя.
— Они правы, вождь. Благодарю их, что они удержали его. Вы пришли по моему следу от самого селения?
— Вождь шел по следу брата.
