Железная рука - Буссенар Луи Анри (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗

Пирога легко лавировала и неслась в водяной пыли под урчание водопадов. Через некоторое время показалась скала.

Лодочник, сидевший впереди — хозяин или боцман, — упер в грудь один конец такари, а другой тут же нацелил на речной риф [187].

Сильный удар отозвался на корпусе лодки и груди человека.

Твердый, как камень, искусный лодочник даже бровью не повел. Пирога слегка накренилась, но задний лодочник ударом своего такари выпрямил ее, и она продолжала плыть через бушующие воды, отскакивая от скалы к скале.

И всякую минуту этот маневр, элегантный и опасный одновременно, возобновлялся. При мысли о неловком движении, даже простом повороте лодочников, путники вздрагивали, ибо из-за этого можно было пойти ко дну, погрузиться в смертельную пучину всем: пассажирам, лодочникам и грузу!

Уже привыкнув к постоянной опасности, молодой человек и его подруга рассеянно наблюдали разлив возмущенных вод и, напрягая голоса, продолжали нежную, задушевную беседу.

— Дорогая Мадьяна! Это последний этап.

— Да, Поль! Дорогой Поль! После столь длительного и опасного путешествия…

Сидя бок о бок на скамье посередине лодки, на уровне бушующих волн, они забывали о постоянной угрозе со сто роны реки, заходящем солнце и даже о спутниках, сражавшихся с разъяренным потоком.

Молодой человек отвечал дрожащим от волнения голосом:

— А для меня… О! Для меня это… безграничное счастье, божественная радость, которую вы подарили мне, дорогая, маленькая, добрая и преданная фея!

— Одна я не могла бы спастись… Это вы отвели беду.

Девушка нежно улыбнулась, вполоборота повернулась к Полю, взяла его руку в свою и под шум ворчащих и разбивающихся о скалы волн прошептала:

— Настоящее вызывает в моей памяти картину прошлого, такого горестного, такого трагического, и тот страшный миг, когда я чуть было не лишилась вас. Дорогой друг! Когда я увидела, как вы падаете, истекающий кровью, там, под горящими развалинами хижины, мне показалось, что я умираю. От острой боли в сердце я потеряла сознание. Потом я услышала душераздирающие крики ваших молодых друзей. Их руки в отчаянии трясли ваше недвижимое тело. Как в тумане, я заметила, что индеец тоже в отчаянии. Да, Генипа, человек никому не сострадавший, горько плакал. Увидев всю эту жуткую картину, я содрогнулась от ужаса.

Когда Мадьяна дошла до этого места в своем рассказе, голос ее пресекся, глаза увлажнились, а рука сжала руку друга. Тот прервал ее:

— Забудем об этих жестоких минутах. Воспоминания о них причиняют вам боль.

— Нет! Позвольте мне воскресить все события в своей памяти. Конечно, все это горестно, но так дорого моему сердцу!.. Я напрягла тогда все силы и сказала себе: «Нет, невозможно! Бандиты не убили его. Так хочется, чтобы он жил». Тело мое и душа были разбиты, но я смогла подняться! Больно сжалось сердце, когда я увидела открытую рану, откуда текла кровь. Я положила руку вам на сердце… О радость, оно еще билось! Я закричала так громко, что ваши друзья подскочили: «Он жив! Будь благословен Господь!» А потом вы знаете, что произошло… Первая, не очень ловкая помощь, оказанная нами в то время, как индеец бегал за подмогой. Платок, смоченный в воде, мы положили на рану. Импровизированные [188] носилки — гамак на шестах. Тревожное ожидание Генипы. Его возвращение с пирогой и отъезд печального кортежа [189]. О! Все это было так печально, так ужасно…

— А потом ваш домик, там, в Неймлессе…

— Фишало и Мустик совершенно обезумели от радости, смеялись и прыгали, крича во все горло: «Хозяин жив! Да здравствует Железная Рука! Да здравствует Железная Рука!»

— Вы, Мадьяна, дорогая моя возлюбленная, стали ангелом-хранителем во время ужасных дней и бесконечных ночей, когда я сражался со смертью. Ваш ясный и нежный взгляд окутывал меня лаской, и горячка, терзавшая меня, стихала, хоть разум был еще погружен во тьму… Ваша добрая рука клала целительный бальзам [190] на саднившую рану, а голос нашептывал слова надежды и нежности. Вам я обязан несказанной радостью жить и обожать свою спасительницу!

Легкий толчок прервал нежную, сладкую беседу. В то время, как молодые люди вызывали в памяти дорогие их сердцу воспоминания, пирога, великолепно управляемая двумя неграми, летела как стрела и затем, не без помощи, конечно, высших сил, тихо ткнулась носом в белый песок крошечной площадки. Это было результатом четкого расчета, который могли выполнить лишь негры племени бош и бони, несравненные лодочники Марони.

Рулевой Башелико бросил на песок теперь уже ненужные весла и сказал своим почти детским голосом:

— Прибыли, мамзель.

— Как? Уже? — Железная Рука.

— Это остров Суэнти-Казаба, — добавила Мадьяна. — Другие пироги сейчас подойдут.

Островок был примерно две сотни метров в длину и пятьдесят — в ширину и выступал над водой приблизительно на два метра. Со всех сторон его окружали скалы, рифы, камни и мелкие островки, загромождавшие устье реки, ширина которой достигала здесь двух километров.

Девушка сказала:

— Мы проведем ночь здесь. К установленным на земле такари привяжут гамаки… [191]

— Превосходная мысль! От реки будет веять легкой свежестью.

— А вот судно номер два!

— Браво!

Вторая пирога последовала примеру первой, и пока лодочники вытаскивали весла, с которых стекала вода, на берег проворно выпрыгнули два молодых человека. Железная Рука радостно воскликнул:

— Эй, Мустик! Эй, Фишало! У вас, кажется, совсем не затекли ни руки, ни ноги!

— Да, все в порядке, хозяин. Все в порядке! — сияющий Мустик.

— Что касается меня, — заговорил его товарищ, — то я рад, что нас больше ничто не толкает, словно пробку, и не надо дрожать все время и думать, как бы не утонуть в проклятом потоке. Воды слишком уж много. Нет, правда… Слишком много!

Мустик остановил эти излияния и прокричал:

— Вот настоящий мужчина из дерева, он же человек-рыба! Мой приятель Генипа!

Индеец выгружался со всей семьей. Прежде всего — мадам Генипа, прекрасная индианка, откликавшаяся на имя Иола; затем два их сына: Кара и Пьето, две сильных привязанности краснокожего, они уже умели стрелять из лука и гребли так же хорошо, как отец и мать; еще славный пес Матапо; потом обезьяна (она все время возилась и что-то искала в своей шерсти) и, наконец, — птица-трубач и крупный попугай. Хозяйство у семьи тоже живописное: тюки, готовые лопнуть, кули, гамаки, горшки, кастрюли для варки маниоки, стрелы, ножи… да мало ли чего еще! Короче, Ноев ковчег [192] в миниатюре.

Мадьяна улыбалась, ласкала детей, пожимала руку Иоле, говорила что-то сердечное лодочникам, и вскоре островок наполнился радостью и суетой, которые так редки в подобных местах.

Между тем устанавливали такари. В каждой пироге обычно находится четыре этих приспособления, совершенно необходимые, чтобы преодолевать стремительные потоки. На земле мужчины крепили их по три штуки и прочно связывали верхушки. Внизу весла расставляли, так что получался треугольник с длиной стороны в четыре метра. Каждый из шестов был высотой не менее восьми метров. Догадаться нетрудно, что такари стояли очень прочно. Сооружение называлось также такари. На нужной высоте к шестам привязывали три гамака.

Таким образом, появлялась спальня на свежем воздухе для трех человек, которым можно было не бояться ни сырости, идущей от земли, ни надоедливых насекомых или рептилий.

Менее чем за десять минут мужчины установили на самой высокой точке островка четыре такари и повесили одиннадцать гамаков для всех пассажиров флотилии, больших и маленьких. Затем началось приготовление обеда, а Мадьяна и Железная Рука ушли от всех к пустынной оконечности острова.