Когда зацветают подснежники - Прокофьев Вадим Александрович (е книги txt) 📗
Шуму будет достаточно.
Вон и площадь. Но на углу у подъезда какого-то присутственного дома торчит городовой. И не замерз, как остальные. Притоптывает себе валенками.
Когда Богомолов приблизился к постовому, тот вдруг отчаянно замахал руками, затопал, потом громко прочистил нос и бегом к подъезду. Черт от неожиданности даже остановился. Тьфу, фараон скаженный, спал бы себе!
Интересно, что он тут охраняет?
Богомолов подошел вплотную к подъезду. В темноте едва разобрал: «Губернское жандармское управление».
Вон оно что! Да, тут спать не рекомендуется, свое же начальство застукает…
Заглянул в подъезд — никого. Городовой, видно, прошел внутрь дома.
А что, если…
Дверь открылась, слегка проскрипев замерзшими петлями. В вестибюле пусто.
Быстро выбросил последнюю пачку на пол — и до свидания…
…Как сладостно греться обжигающим чаем в ночном буфете вокзала! Пахнет хлебом, паровозным дымом и морозом. У мороза самый сильный запах.
Богомолов был настроен благодушно, пытался даже припомнить кое-какие латинские изречения, но тщетно, гимназическая премудрость никогда не была с ним в дружбе.
К перрону подходит экспресс. Он только притормозит, ему некогда…
Но Богомолов уже ухватился за поручни вагона.
Вот ведь какая неудача, вагон-то оказался рестораном! А с площадки грозно топорщит усы проводник.
Ладно, в кармане завалялось еще несколько рублей. Усы раздвигает угодливая улыбка.
В вагоне-ресторане тепло. До Самары можно спать и сидя.
Глава V
Эту последнюю встречу им подготовили жандармы.
И она состоялась в Киеве, куда уехал Володя с надеждой продолжить учебу. Но он так никуда и не поступил. Кровавое воскресенье в Питере всколыхнуло всю Россию.
Революция 1905 года начала отсчет дней.
Круто повернулась тактика большевиков. Забастовки, стачки, манифестации — все это хорошо. Но разве они могут свалить царизм? Нет. Только вооруженное восстание принесет победу.
Старыми транспортными путями, по которым шла литература, потек новый груз. Вот и сегодня Володя везет необычную поклажу. В специальном жилете, надетом под пиджак, — десятки ячеек, как пчелиные соты. В них капсюли, начиненные не медом, а гремучей ртутью. Вот уже сутки Володя не спит, сидит на полке вагона, боясь прикоснуться спиной к стене. Достаточно одного толчка, и… Если и эта поездка закончится благополучно, его обещали направить в киевскую школу-мастерскую учиться делать взрывчатые вещества, бомбы.
Как обидно, что в гимназии он совсем не обращал внимания на естественные науки! Теперь бы они пригодились. Гимназия, академия — как давно это было!.. И каждый день сытный обед, чистая постель, краски… И, конечно, он бы сказал неправду, что ему ничего этого не нужно, что он отвык и не собирается вновь привыкать к обеспеченной жизни.
Нет, он не отвык, просто притерпелся, понял, что есть вещи, куда более важные. Ну хотя бы капсюли. Может быть, он везет их для бомб, которые через несколько дней сам же будет делать в мастерской?
Дня через два Володя уже сидел в маленьком домике школы-мастерской по изготовлению взрывчатки.
В окно видны огороды. Куда ни глянешь — грядки, грядки… Да и сам домик — жилье студентов-практикантов, сельскохозяйственников. Вон они копаются со своими огурцами и капустой, а заодно поглядывают по сторонам.
Мастерская оборудована крайне примитивно. Чтобы это понять, не нужно быть химиком. Ученики собрались лихие. Сложнейшие реакции для получения нитроглицерина или гремучей ртути ставят «на глазок».
Руководитель школы, настоящий химик, в бешенство приходит. Ничего, все пока идет благополучно. Дней пять слушали теорию, потом столько же делали бомбу. Когда она была готова, поехали за город, в лес, испытывать. Нашли пригорок, а под ним овраг, поросший деревьями. Кругом тишина. И смолой пахнет. Красота! После химических реактивов никак не надышишься.
Бомба тяжелая, фунтов этак на восемь. Кинули… Бомба зацепилась за дерево да как рванет!
Взрыв был такой сильный, что всех разметало в разные стороны, разворотило несколько деревьев. Неплохо!
Когда вернулись в Киев, выяснилось, что занятия нужно хотя бы временно прекратить. Студенты на огородах заметили каких-то подозрительных людей.
В мастерскую больше не заходили. Через несколько дней кое-кто из учеников уехал в Петербург, некоторые на Урал. Володя остался в Киеве.
Не следовало ходить на квартиру Рудановского. Ведь Соколова предупредили, что тюк с литературой выследили, дом под наблюдением. Странно! Целый вечер его жена Елена с курсистками спокойно убирала квартиру, и никто их не задержал. А вот как только он явился — пожалуйте, голубые мундиры!..
Сцапали, а тут еще этот отвратительный шпик в Бульварном полицейском участке. Если бы не он, то, наверное, выкрутился. Нужно было незаметно сбыть собственноручно составленный список изданий этого злополучного тюка.
Пока сидел в околотке, заговаривал своего стража, список из жилетного кармана незаметно извлек и под валик дивана запихнул. А тут, как назло, этот «паук» уселся на диван, что-то околоточному говорит, а сам так по дивану руками и елозит… Ну и вытолкнул список.
Теперь камера полицейского участка.
А в окно светит утреннее солнце, и на соседнем дворе бегают с веселым лаем собаки, какие-то люди свободно бредут, не обращая внимания на застенок.
Соколов тоскливо разглядывает полицейский двор. Высокий забор, а за ним воля… У забора навалена куча бревен.
День тянется бесконечно.
— В окно глядеть, господин, нельзя!
На бревнах, потягивая здоровенную козью ножку, сидит обленившийся городаш, рядом прогуливается какой-то помятый тип.
— Пока не запретили, можно.
— Этак-то разве…
И опять нудный, черепаший ход времени. А на бревнах все тот же городовой, зато прогуливается новый субъект.
Наверное, и его вызовут. В голове какая-то вялость. Мысли все те же. Вспомнился почему-то Смоленск. А почему вспомнил? Вероятно, потому, что тогда где-то на окраине Смоленска уселся, обессиленный, на такие же вот бревна и сидел без мыслей, даже не чувствуя свинцовый хомут на шее.
Бревна, бревна… Они были и в Костроме на пожарном дворе, где он родился. Там были и городовые…
У киевского городового какая-то белая рубаха не первой свежести.
Но почему из головы не выходят бревна?
— Гулять пойдете?
— Да, да, обязательно.
Он ничего еще не успел решить, но теперь уже понял, что все время думал о бревнах только потому, что на них можно вскочить, оттолкнуться, как от трамплина, схватиться за край забора и перевалиться туда, на вольный двор, где уже угомонились веселые собаки.
Пальто, шапка. На дворе не один, а двое городовых. Они стоят друг к другу лицом на расстоянии десяти шагов, как дуэлянты у барьеров. Десять шагов туда, десять обратно, не замечая городовых. Нужно унять сердце, собраться. Он должен проскочить между стражами пулей. И пока дойдет до их сознания, вызовет ответную реакцию — успеть оттолкнуться от бревен и схватиться за забор.
Прыжок — нога оступилась на округлости бревна. По-солдатски, как берут заборы в военных городках, потом ноги через забор…
Пальто?.. Оно осталось по ту сторону, и в него уже вцепились городовые. Они причитают, как бабы:
— Батюшки, родимые, убег…
Пусть орут. Руки из рукавов вон. Тяжелое падение. Шляпа катится куда-то в сторону. А городовые уже на заборе.
Через двор, в ворота, на улицу… Полный ход!
— Задержите-е! Арестованный убе-ег!..
По Безаковской — к вокзалу!
Какой-то карапуз не успел увернуться…
Квартал, другой. В груди острая боль, ноги подламываются. А впереди уже бегут наперерез люди с растопыренными руками.
Во двор… Кубарем с лестницы — подвал пекарни. Темный коридор и огромный чан…
— Выходите!..
Обратный путь — лежа в пролетке. Голова свернута жандармской лапищей набок. Трудно дышать, а кричать и подавно невозможно.
