Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович (серии книг читать бесплатно txt) 📗
И был еще один путь, позволявший хоть как-нибудь приблизиться к истине: старинное надгробие, установленное на могиле старца. Бурцев еще на кладбище заметил временное различие в надписях на камне, что и подтвердил эксперт научный сотрудник музея. Да, точенный из черного мрамора обелиск в виде часовенки был когда-то установлен на могиле рано умершего Харламова Алексея Никифоровича, но эпитафию высекли недавно, причем сделали довольно удачную попытку состарить надпись.
«Пчела, познавши Матку, вскормила Матку из пчелы» – это было слишком уж мудрено для умершего двенадцатилетнего мальчика. А вот для старца в самый раз! Если расшифровать эту загадку, можно получить представление о покойнике, обезглавленном после смерти.
Словом, оставаться в Зубцовске не имело смысла, и Бурцев выехал в Москву.
Всю дорогу в поезде, почти сутки, он мысленно повторял эпитафию и автограф гробокопателя Эти неясные формулы зацепились друг за друга, и чем больше он думал, тем реальнее ощущал, как из-под ног уходит твердь и надо все время отступать, чтобы не свалиться в яму. Тогда он еще не понимал, к чему прикоснулся, какая бездна может разверзнуться, если открыть суть этих формул; он пока лишь чувствовал дыхание некоего единоборства, незримый смертельный поединок, происходящий между реальным и параллельным мирами.
Но чувства к делу не пришьешь, поэтому доклад о командировке в Зубцовск Фемида встретила без всякого оптимизма. Полная бесперспективность была налицо, хотя Генпрокуратуру тревожили несколько «темных» уголовных дел, где четко прослеживалась ритуальность убийств. Впервые на это обратили внимание после гибели священника Александра Меня, а затем трагических событий в Оптиной пустыни, где под мечом сатаниста легли сразу четыре монаха. Фемида отвесила Бурцеву неделю сроку, чтобы завершить последние экспертизы, после чего приказала передать дело в местную прокуратуру, оставив себе лишь контрольные функции. Это значило, что руководству не выгодна высокая концентрация таинственных, необъяснимых преступлений и потому проводится обыкновенная «размывка аномалии».
И за эту неделю Сергей успел многое. Ювелирная экспертиза перстня оказалась самой легкой и неожиданной: специалисты «узнали» его буквально через несколько минут и ошарашили своими выводами. Покойный старец, обряженный в выцветшую солдатскую гимнастерку, на указательном пальце носил целое состояние, достойное Алмазного фонда. Перстень оказался редкой индийской работы семнадцатого века, и последним его хозяином, если не считать обезглавленного покойника, являлся – Бурцев вначале отказывался верить! – Александр Сергеевич Пушкин, купивший его когда-то у англичанина, приезжавшего в Россию. Эта информация относилась к сенсациям, так что пришлось у экспертов брать подписку о неразглашении.
Личность вещей устанавливалась куда проще, чем личность человека…
С графической экспертизой автографа возникли проблемы: ксерокопию грамотки с молитвой и надписью фломастером Бурцев отослал двум ученым мужам, но ни тот ни другой не смогли прочесть этой филькиной грамоты. Один вынес вердикт, что это графическая абракадабра – кто-то пытался расписать засохший фломастер, другого осенила догадка, что это некие древние и неудачно перерисованные письмена, которые прочесть не представляется возможным. Тогда Сергей сделал еще две копии и отослал в МГУ. И время от времени звонил потом на самые разные кафедры, чтобы найти концы, кому из специалистов отдали на дешифровку эти тексты, но так ничего и не добился.
А вот с эпитафией филологи вообще напустили такого тумана, что еще больше ввели в заблуждение. По мнению профессоров, работавших независимо друг от друга, надпись на камне – это соединение двух равных логических величин, созданных по аналогии с древней истиной: великое уместится в малом и малое в великом. Бурцев вовремя спохватился, поняв, что истину следует искать не у людей с вывихнутыми мозгами, а у обыкновенных пчеловодов. Поехал куда поближе – на пасеку сельхозакадемии…
Тимирязевский профессор с подходящей фамилией Медведев напоминал сельского мужика, причем откровенно пьяного – красный нос, кирзовые сапоги, фуфаечка и шатающаяся походка. Он осмотрел Бурцева с головы до ног, в удостоверение даже не глянул и как-то по-свойски махнул рукой, дескать, айда за мной. Они вошли в подсобное помещение, где пахло медом, воском и царила невероятная нищета, на что профессор тут же начал жаловаться, мол-де, полный упадок материальной базы, пасека пропадает, подкармливать пчел зимой нет сахара, обрабатывать от клеща-паразита нечем, оборудование вконец обветшало, скоро рухнет омшаник и похоронит заживо остатки пчелиных семей.
– Вот, полюбуйтесь! – Он показал чугунную ступку с каким-то серым невзрачным порошком. – Посмотрите, чем вынужден заниматься профессор Медведев! Какой позор!
– А что это? – спросил Бурцев, раздумывая, стоит начинать с ним разговор или нет.
– Это подмор, мертвые пчелы. – Профессор пьяно повел взглядом. – Снадобье делаю. Растираю, потом заливаю спиртом… техническим спиртом! И ввожу жировую основу… Впрочем, технология – это не важно. Главное, есть результат, от радикулита, остеохондроза… Прокуратура не страдает тугоподвижностью суставов? А то рекомендую!
– Спасибо, – буркнул Сергей. – Пожалуй, я не ко времени, пойду.
– Нет, к самому времени! – Медведев поставил пустой улей набок. – Прошу садиться. Когда еще увидите и прочувствуете гибель блестящей отечественной науки?
– Извините, я пришел по другому поводу.
– А собственно, по какому? Готов выслушать! Когда еще встретишься с блюстителем закона и стражником государственных интересов?.. Так что же привело вас к профессору Медведеву?
– Рассчитывал узнать кое-что из жизни насекомых, – неопределенно признался Бурцев.
– Тогда не по адресу, – определенно заявил профессор. – Я насекомыми не занимаюсь.
– Как же пчелы?
– Так, объясняю для непосвященных и дураков. – Медведев взял пригоршню сухих мертвых пчел из корзины, пересыпал из руки в руку, как песок. – Пчелы – не насекомые. Уяснили? К классу насекомых относятся – записывайте! тараканы, комары, вши, клопы и прочая нечисть. Кто пьет кровь, собирает объедки, живет в щелях, в навозе – словом, как человек, ведет паразитический образ жизни. И потому выживает. Я вот сегодня хватил стакан технического спирта – и хоть бы что! А пчелы гибнут… даже от загрязненного воздуха. Запишите: пчела есть единственная тонкая материя, существующая в реальном мире как факт, не требующий доказательств. То бишь подвластная нашему примитивному зрению, слуху, обонянию и осязанию. Пчела – это осуществленный эфир. Записали?
– Запомнил, – усмехнулся Бурцев.
– Едем дальше. Пчела – это живая клетка разумного и, естественно, мыслящего существа, называемого Пчелиная Семья. Живая, мобильная, полностью автономная и полностью зависимая от общего организма клетка. Особая форма существования разумной живой и тонкой материи. Записали?
– Я запомнил!
– Да ничего вы не запомнили, – отмахнулся Медведев и, демонстративно засыпав подмор в ступку, принялся толочь. – Считаете же, что профессор пьян и молотит чепуху. Верно?
Бурцев подал ему бумажку с эпитафией.
– Мне необходимо понять, что все это значит. В прямом и переносном смысле.
– Пчела, познавши Матку, вскормила Матку из пчелы, – вслух прочитал Медведев. – Это откуда?
– Начертано на могильном камне.
Медведев отставил ступку, заинтересованно хмыкнул
– А выпить не хотите? За упокой души? Правда, спирт технический…
– Не хочу.
– Жаль… Непростой был человек, весьма непростой… За него и выпить не грех, – профессор вздохнул. – По крайней мере, не вошь, не насекомое… Ну-ка, повторите мою последнюю фразу?
– Извините, я не студент сельхозакадемии Не надо экзаменовать.
– Это не экзамен. Вы же пришли расшифровать эпитафию. Вот я и расшифровываю. Итак, что прозвучало в последней моей фразе?
– Вы сказали: Пчелиная Семья – это особая форма разумной материи.
