Малыш - Верн Жюль Габриэль (мир книг .txt) 📗
К тому же Торнпипп был вне себя. Его крик был гласом вопиющего в пустыне. Никто не спешил посмотреть на его марионеток. Педди — то есть ирландец, как Джон Булль — англичанин, Педди не выказывает ни малейшего любопытства. Это не должно означать, что он равнодушен к августейшему семейству королевы. Вовсе нет! Кого он, собственно, не любит, кого, можно сказать, даже ненавидит ненавистью, скопленной за целые века порабощения, так это лорда-владельца, который смотрит на него как на существо, стоящее ниже прежних холопов России. И если он признал О'Коннеля, так это потому, что этот великий патриот поддержал права Ирландии, установленные актом соединения трех королевств в 1806 году, потому что позднее энергия, упорство и политическая отвага этого государственного человека добились билля эмансипации 1829 года и потому, что благодаря ему эта английская Польша, особенно Ирландия католическая, вступала в период мнимой свободы. Нам поэтому кажется, что так он поступил бы благоразумнее, показывая своим согражданам О'Коннеля, хотя, конечно, это не могло служить поводом пренебрегать изображением всемилостивейшей королевы. Правда, Педди предпочел бы, и даже очень, изображение своей повелительницы в виде монет, фунтов, крон, полукрон, шиллингов, потому что именно в этом-то портрете британской чеканки и ощущается наибольший недостаток в карманах ирландца.
Так как ни один зритель не появлялся на усиленный зов Торнпиппа, тележка, в которую была запряжена измученная собака, покатила дальше. Теперь кругом никого не было. Они достигли парка, предоставленного маркизом Слиго в общественное пользование, через который всего скорее можно было дойти до порта, находящегося в доброй миле от города.
— Марионетка! Королевские марионетки!
Никто не отвечал, только птицы, пронзительно крича, разлетались по деревьям. Парк был пуст, как и площадь. Но зачем же в самом деле приходить в воскресенье и предлагать развлечения католикам в часы богослужения? Очевидно, Торнпипп был чужим в этой стране. Может быть, в послеобеденное время, между обедней и всенощной, его старания имели бы успех? Поэтому он ничем не рисковал, стремясь к порту, что и делал, ругаясь и призывая за отсутствием св. Петрика, всех чертей Ирландии.
Этот порт, несмотря на то, что он самый обширный и наиболее защищенный на этом побережье, очень мало оживлен. Если сюда и заходят несколько судов, то те лишь, которые привозят из Великобритании, то есть Англии и Шотландии, необходимые припасы, в которых нуждается Коннаут. Ирландия подобна ребенку, вскармливаемому двумя мамками, но молоко которых ему приходится дорого оплачивать.
Несколько матросов прогуливались, куря трубки, так как в праздник разгрузка судов не производилась.
Всем известно, как строго соблюдаются воскресные дни у англосаксонцев!
Протестанты непримиримы в своем пуританизме, а в Ирландии католики не уступают им в строгом соблюдении культа. А между тем их два миллиона с половиной при пятистах тысячах последователей различных сект англиканской религии.
Впрочем, в Уестпорте не показывался ни один чужеземный корабль. Бриги, галеты, шхуны да несколько рыбачьих лодок стояли на мели, так как было время отлива. Суда эти, пришедшие с западных берегов Шотландии с запасами зерна, более всего недостающего Коннауту, должны были сразу после выгрузки отправиться обратно.
Очевидно, что Торнпиппу нечего было надеяться добыть несколько шиллингов из кошельков этих праздных матросов.
Тележка остановилась. Голодная, выбившаяся из сил собака растянулась на песке. Торнпипп вытащил из мешка кусок хлеба, несколько картофелин и селедку, за которые принялся с жадностью человека, давно не евшего.
Собака с высунутым, сухим от жары языком пощелкивала зубами, не спуская с него жадных глаз. Но так как, очевидно, час ее трапезы еще не настал, она кончила тем, что положила голову между вытянутыми лапами и закрыла глаза.
Легкое движение внутри тележки вывело Торнпиппа из апатии. Он встал и оглянулся, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдает. И, приподняв ковер, прикрывавший коробку с куклами, просунул туда кусок хлеба, проговорив свирепым голосом:
— Замолчишь ты наконец?..
Ему ответил звук усердного жевания, точно внутри ящика находилось умирающее с голоду животное.
Торнпипп вскоре покончил с селедкой и картофелем, сваренными в одной воде — для лучшего вкуса. Затем он поднес ко рту грубую тыквенную бутыль, наполненную кислым напитком из молока, который так в ходу в этой стране.
В это время громко зазвонил церковный колокол, возвещая конец обедни.
Было половина двенадцатого.
Торнпипп ударом хлыста заставил встать собаку, и та потащила тележку к площади, где он надеялся заполучить несколько зрителей по выходе из церкви. Может быть, в это предобеденное время и удастся дать несколько представлений. Затем Торнпипп надеялся возобновить их после всенощной и уйти отсюда только на другое утро, чтобы показывать своих марионеток в других городках этой местности.
В сущности, мысль эта была недурна. За неимением шиллингов он сумеет удовольствоваться и копперами, по крайней мере марионетки не будут работать для того знаменитого короля Пруссии, скупость которого была настолько велика, что никто не мог сказать, какого цвета его деньги.
Снова на площади раздался громкий крик:
— Марионетки!.. Королевские марионетки!
Минуты через две-три вокруг Торнпиппа собралось человек двадцать. Нельзя сказать, чтобы это было лучшее общество Уестпорта. Подростки, с десяток женщин и несколько мужчин, державших в руках свою обувь, не столько из заботы сохранить ее, сколько по привычке обходиться без нее.
Впрочем, несколько горожан Уестпорта составляли исключение в этой глупой праздничной толпе. Например, булочник, остановившийся вместе с женой и детьми. Правда, его плащу было уже немало лет, а каждый год должен считаться за два в дождливом климате Ирландии, но все же он сохранил всю свою представительность. Да иначе и не могло быть, коль ему принадлежала булочная с великолепной вывеской: «Народная центральная булочная». И действительно, в ней сосредотачиваются все хлебные произведения, так как другой булочной нет в Уестпорте. Здесь стоял и москательщик, называвший себя аптекарем, несмотря на то, что в его лавке не было и самых обыкновенных лекарств; но вывеска, гласящая: «Medical Hall», выведена такими великолепными буквами, что один ее вид уже должен излечивать от болезней.
