Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Курков Андрей Юрьевич (бесплатные полные книги TXT) 📗
Негромкий шум отвлек Алика от размышлений. Он поднял голову и увидел, что к третьей скамейке от лестницы, по которой можно было подняться от трамвайных путей к Пороховой Башне, сходятся бомжи с сумками и пакетами в руках. Одни только подтягиваются, а другие уже стоят и о чем-то живо разговаривают. Собрание бомжей как-то направило мысли Алика в другое русло. Вспомнилась конституция с ее правом на собрания. Алик улыбнулся. «Всякая тварь Божья собираться любит», — подумал он. И возникли снова в зрительной памяти их хипповские «собрания» тут же рядом, в саду. Промелькнули подогретые летними солнечными лучами скопления красных клопов-солдатиков на пеньках в лесу за его домом, виденные когда-то по черно-белому телевизору съезды партии с тысячами одетых в одинаковые темные костюмы человекоподобных клопов-солдатиков. И тут же следом вынырнули тоже виденные по телевизору в детстве марширующие солдатики, совершенно обычные, не клопы.
А бомжи прибывали, и уже видел Алик, что есть среди них и не бомжи, а просто слегка ободранные жизнью и обществом старушки и старички, обладавшие другой походкой и другими движениями тела, движениями, которые словно подсказывали, что эти старички и старушки имеют печку или плиту, имеют стол, за которым сидят. У бомжей такие движения отмирают за ненадобностью.
На аллее вдруг появилась машинка-«пирожок», белая, с надписью «Оселя». Остановилась у этой же третьей скамейки, только заехала на траву. Собравшаяся объединенная внешним неблагополучием публика выстроилась в очередь. Возле машины появились и прилично одетые люди — девушки и женщины. Они обошли очередь, уже насчитывавшую человек двадцать пять. Остановились, объяснили что-то стоящим. Задняя двойная дверца машины распахнулась, и по очереди пробежала волна оживления.
Алик с интересом продолжал наблюдать за происходящим. Он даже забыл о том, что минуту назад уже хотел встать и пойти в какую-нибудь забегаловку перекусить.
Он смотрел на очередь, на лица людей, не замечая, что симпатичная круглолицая дама, одетая в джинсы и в короткую синюю дутую курточку, внимательно смотрит на него. У нее на груди висел на ремешке фотоаппарат с большим объективом. Отвлекшись от Алика, она несколько раз сфотографировала очередь и девушек, которые, стоя у открытого багажника машины, наливали в одноразовые пластиковые мисочки горячий суп из бидона-термоса. Третья девушка выдавала получившим суп одноразовые ложки и черный хлеб.
Алик, задержав взгляд на машине и собравшихся около нее людях, задумался о человеческих ценностях, о простых и важных вещах. О любви и тепле, о цветении деревьев, о мягкой траве, о бабочках и детях.
— Зря вы стесняетесь подойти! — раздался над его головой сильный женский голос. — С каждым ведь может случиться!
Он поднял голову и увидел перед собой симпатичную круглолицую женщину с фотоаппаратом, в руках она держала одноразовую миску с горячим супом.
Алик и не заметил, как миска оказалась у него на коленях, а в руках теперь он держал хлеб и ложку.
— Кушайте! — Женщина присела рядом, не сводя с него добрых зеленых глаз. — Вы, наверное, первый раз сюда пришли…
От неожиданности появления этой женщины у Алика пропали слова. Он только отрицательно мотнул головой, тоже не сводя с нее глаз.
— Вы кушайте, кушайте! Суп гороховый, не из концентрата! На копченых ребрах. Вкусно, — говорила она, и голос ее становился мягче и задумчивее, словно она вот-вот замолкнет и сама погрузится в какие-нибудь размышления и воспоминания. — На второе у нас пюре с сосиской. И компотик!
Взгляд женщины вдруг стал строгим, как у воспитательницы в детском садике, и Алик, понимая, чего от него хотят, стал с аппетитом поглощать горячий суп.
На лицо зеленоглазой женщины с кудрявыми короткими волосами вернулась улыбка. Она спокойно краем глаза наблюдала за обедавшим, успевая думать и о чем-то своем.
Как только одноразовая миска опустела, женщина взяла ее с колен Алика, забрала и ложку и, сказав: «Я сейчас! Мы мусор с собой увозим!», отошла.
Озадаченный Алик проводил ее взглядом и буквально через минуту этим же взглядом встречал ее приближение. На его колени опустилась одноразовая тарелочка с пюре и сосиской. Из пюре торчала пластиковая вилка.
— Как вас зовут? — удивленно спросил Алик.
— Оксана.
— А я — Алик.
— Вы кушайте, пока горячее!
Алик кивнул и принялся за второе.
А Оксана, женщина с зелеными глазами, продолжала на него смотреть, и в ее взгляде прочитывалась искренняя жалость, сочувствие чужому горю.
— У нас в Винниках и горячий душ есть, и стиральная машина! — заговорила она после паузы. — Приезжайте! Постираетесь, помоетесь. Вы, наверное, совсем недавно на улице…
— Да я утром сюда пришел, — начал было Алик, но взгляд Оксаны снова стал строгим, как у воспитательницы, и он замолк, вернувшись к горячему пюре и сосиске.
— Я могу вас к бесплатному парикмахеру записать, тут недалеко, — снова сказала Оксана, посмотрев на его длинные волосы.
— Не надо, — прожевывая кусок сосиски, выдавил из себя Алик.
— Вам не нужно стесняться вашего положения, — Оксана произнесла мягко, с интонацией фронтовой медсестры. — Запомните! Мы здесь по четвергам с часу дня! Я вам сейчас компот принесу.
Круглолицый ангел по имени Оксана исчез и снова появился с пластиковым стаканчиком.
Она ушла, дождавшись, когда Алик доест второе. Одноразовую миску и вилку унесла с собой, стаканчик попросила выбросить в урну и на память оставила листовочку с адресом и телефонами бесплатного горячего душа и стиральных машин в Винниках.
Алик долго пил сладкий вишневый компот. Пил и снова думал о мелких ценностях и ценных мелочах обычной человеческой жизни. Листовочку с адресом он сложил вчетверо и сунул в карман джинсовой куртки. Посмотрел на свои джинсы, которые всегда ценил в том числе и за то, что грязь на них была практически не видна. «Может, действительно постирать их?» — подумал, прежде чем подняться со скамейки.
Прочь от него по аллее уезжала белая машина-«пирожок» с надписью «Оселя». Человеческое собрание, возникшее вокруг этой машины, тоже рассасывалось, рассыпалось, рассредотачивалось, расходилось. Уже поднявшись, Алик поискал глазами Оксану, но ее среди остававшихся возле третьей скамейки не было.
Глава 16
По внешней стороне кухонного окна медленно сползали крупные капли вечернего дождя. Тарас залил свежесваренный кофе в металлический термос, плотно закрыл пробкой, затем накрутил крышку-чашку. Теперь, когда он пил или варил кофе, он не мог не думать о Дарке, о ее веселых глазах, очаровательных странностях. Думать о Лёне, которого он этой ночью увидит в третий и в последний раз, не имело никакого смысла. Лёни приходят и уходят, а Дарка остается в своем ночном обменнике на улице Ивана Франко, за маленьким окошечком с узенькой нишей для обмена одних купюр на другие.
Еще ни об одной женщине не думалось Тарасу в жизни так легко и приятно. Нет, в его жизни было достаточно романтических приключений, но дамы ему попадались, как ни странно, только двух типов: молчаливо-томные, чего-то от него ждущие и любящие держаться за руку во время прогулки, и стервы, которые всегда чего-то требовали и громко хотели, из-за чего отношения у Тараса с ними оказывались удивительно короткими, а конец этих отношений всякий раз приносил ни с чем не сравнимое душевное облегчение и мысли о невероятной ценности одиночества как образа жизни. Ему приходилось выбирать между молчанием и криком, хотя разве это выбор? После очередной стервы Тараса очаровывало томное и многозначительное молчание какой-нибудь задумчиво-флегматичной красавицы, и он брал ее за руку и вел в кафе, и она шла, легко и безоговорочно подчиняясь выбранному им направлению движения. Нет, о них, об этих прежних спутницах его романтических прогулок, ему не хотелось сейчас думать. Только о ней, о Дарке, словно именно ради встречи с ней ему надо было носиться на старой машине по самым ухабистым улицам Львова, вытряхивать из своих пассажиров почечные камни-конкременты, получать от них же за свою медицинскую изобретательность и за труд денежные купюры и только потом ехать к ней, спрятавшейся в глубине обменника, к ее горящему ночью окошку, за которым таились не столько денежные знаки разных народов, сколько она сама, Дарка, волшебница в цветных до локтя перчатках. И он приезжал в самые ранние предрассветные часы, и просовывал в нижнюю прорезь окошка заработанные купюры, словно отчитываясь перед ней за очередную трудовую ночь своей жизни.
