Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (книги без регистрации TXT) 📗

— А я про вас многое слышал, — сказал он Вершинину и осторожненько сдавил руку пальцами.

Борис Никодимыч заметил, что ладонь у ревизора изнутри красная, обожженная.

— Билли Эйгр.

— Простите? — Вершинину показалось, что он ослышался.

— Билли Эйгр. Это мое имя. Одно из оставшихся, — ревизор растянул губы в улыбке. — Что ж, показывайте свое хозяйство.

Его длинный нос с вывернутыми ноздрями, из которых торчали венчики волос, дернулся, а рука непроизвольно тронула флягу.

— И с чего желаете начать? — спросил Вершинин.

— Пожалуй, с крыши. Если начинать, то сверху. Привычка, знаете ли сверху начинать. У вас ведь выход на чердак имеется?

К несчастью, выход имелся. Выбравшись на чердак, Билли Эйгр измерил его широкими шагами, с неприкрытым наслаждением прислушиваясь к скрипу досок. Щели в крыше, пусть и редкие, от взгляда его расползались, а сама крыша гремела и позвякивала. И ветер, как назло, поднялся. Злыми пальцами перебирал он листы шифера, сыпал ржавчиной, радуя ревизора.

— Непорядок… непорядок… непорядок… — повторял раз за разом Билли Эйгр. — Что ж у вас за непорядок-то? Дом в аварийном состоянии.

Сверху грохнуло, заскрежетало и зацокало, словно там, снаружи, конь выплясывал.

— Я подавал заявку на ремонт, — позволил себе заметить доктор Вершинин, подвигаясь к лестнице.

А ревизор, который только что стоял возле древней печной трубы, что осталось еще от прошлой больницы, преградил дорогу, оскалился, и глаза за очками полыхнули красным.

— Сносить надо! Согласитесь?

— Ремонтировать.

Ветер завизжал разъяренным жеребцом.

Вершинин не понял, как и когда очутился в больничном коридоре. И куда пропали медсестры? А пациенты? Почему пусты палаты?

Снаружи ярилась буря. Пыльные шали ее заслонили окна, выдавливая стекла из фрамуг, просачиваясь в мельчайшие трещины, грозя разнести всё и вся. Метались в пыльном круговороте тени, забирая и без того скудный солнечный свет. Нервно вздрагивало освещение.

А если линию повредит?

Генератор есть. Генератор старый. Но выдержит. Должен. А проводка? Она постарше генератора будет.

— Непорядок, непорядок! — лепетал ревизор, вслушиваясь в голоса бури.

— Непорядок, Борис Никодимыч, — подтвердила светловолосая дама в черном же костюме. К лацкану пиджака присосался значок «Почетный донор». Вершинин видел паучьи лапки, вцепившиеся в ткань, и алое металлическое брюшко-картинку.

— В педиатрическом отделении совершеннейший непорядок! Антисанитария.

— И нормы противопожарной безопасности не соблюдаются, — сказала вторая дама, почти точная копия первой. Различали их прически — у номера один конский хвост. У номера два — аккуратный узел.

И значок другой. «Ученый хранитель государственного эталона».

— С отчетностью и вовсе беда, — проскрежетал древний дед, из подмышек которого вырастали подпорки кривых костылей. — Я только-только накладные проглядывать начал, а вас уже сажать можно. Что ж вы так неаккуратно, Борис Никодимович?

Доктор Вершинин смотрел на деда, на круглую его голову с белой волосяной паклей, на массивный нос и веки, вывернутые, словно бы пришитые к надбровным дугам. Из-под них сочились слезы, текли по старушечьим щекам и падали на белый воротник.

— Что ж вы так неаккуратно, Борис Никодимыч, — сказали обе дамы хором, — папу волнуете? У него, между прочим, сердце слабое! А у вас накладные не в порядке!

— И-извините!

— Ревизия… недостача… превышение полномочий… жалобы… жалобы имеются! Непорядок!

Он вдруг понял, что беспомощен перед ними, бессчетными, заполонившими больницу неудержимой стаей. Они рвали древний дом, вколачивая в стены гвозди инструкций и положений, заполняя трубы жижей полупереваренных статей, пунктов, подпунктов… и дом травился, слабел.

Надо что-то предпринять!

Стая кружится. Тычет вопросами. Сменяет лицо лицом. И вот уже не люди — всадники, намертво вросшие в седла. Их кони черны, и бархатные пасти, разодранные железными поводьями, заливают больничные коридоры кровью. В руках всадников — докрасна раскаленные хлысты. В глазах — пламя. И лишь седой старик по-прежнему слеп. А веки его и вправду пришиты, точнее приколоты к бровям костяными крюками.

— Сядешь ты, Вершинин, — говорит он с высоты седла, и звенят-перезваниваются стремена. — Ой, сядешь!

— Если не ляжешь, — хохочет стая, скалясь белоснежными зубами.

— Не перечь Варгу, Вершинин. Не перечь!

— Прочь! — старика вдруг заслоняет черноволосая женщина. Чешуйчатый хвост ее заканчивается змеиной пастью. Две иглы ядовитых зубов сочатся желтым ядом, который падает в чашу-череп. Радиоактивным бледным светом сияет на чаше министерская печать. — Все прочь!

— Матушка Рова! — взвыла стая. И тучей багряных нетопырей поднялись удостоверения, они хлопали псевдокожаными крыльями, стряхивая позолоту и чернила.

Женщина молчала.

Стая сдалась. Отползла на шаг.

— Кто ты? — только теперь к Вершинину вернулся голос.

— Рейса-Рова. Гурорисса. Та, которая водит Дикую охоту.

— Чего тебе надо?

— Твоего согласия. Твоей жизни. Твоей души. Выбирай.

— Уходи.

Она тронула бока коня, и черный жеребец подался вперед. Он придавил Вершинина к стене, оскалился и дыхнул жаркой вонью.

— Уходи, — повторил Вершинин, глядя на всадницу.

— Что? Не боишься меня?

Теперь Вершинин видел и трещины на конской шкуре, сквозь которые проглядывали розоватые мышцы и седые кости; слышал, как хрустит древняя подпруга, сдирая кожу, и как падают желтые капли яда, разбиваясь о костяную твердь.

— Уходи.

— Выпей, — сказала Рейса-Рова, протягивая череп. — Выпей, Вершинин.

Он принял чашу, удивляясь тому, что тяжела она без меры, будто отлита из серебра.

— Пей же! Не страшны дети Асгардсрейи тому, в ком нету страха!

Призрачный ветер заскулил, и прочие всадники подались прочь, шепча недовольно.

— Что делаешь ты? — спросил слепой старик. — Позабыла, зачем мы здесь?

— Нет, Хельблинди, Смертельнослепой [4], сам позабывший, кто он есть. Я помню! И тени асов не будут под варгом ходить. Пей! — она дернула поводья, поднимая жеребца на дыбы, и Вершинин сделал глоток.

Яд был горек, как слезы.

— Пей! Пей до дна! До дна!

Ее смех звенел, и свет, мигнув, погас. Темнота заполнилась хрипящими горячими телами, стуком копыт, воем собачьей охотничьей своры.

Вершинин пил, вливая горечь глоток за глотком.

Сейчас, наверное, он умрет.

— До дна! До дна! Пей же! Пей!

Точно умрет.

Пустая чаша покатилась по полу. А доктор Вершинин прилип к стене. Ему чудилось — сам дом держит его, но такого быть не могло, как не могло быть и лошадей в узком коридоре. Вновь вспыхнувший свет ослепил и заставил схватиться за сердце.

— С вами все хорошо? — заботливо осведомился ревизор, поддерживая Вершинина под локоть. — Вы бледно выглядите, Борис Никодимыч. Уж не приболели часом?

— Я?

— Вы, — ревизор поправил очки. — Полежите. Отдохните. Подумайте. Дело, конечно, ваше. Но Варг — существо упрямое. Не след с ним ссориться. Матушка-то не вернется, так он другого кого найдет… зачем воевать?

Билли Эйгр шел, оставляя на белой плитке характерные полукруглые следы, похожие на отпечатки конских копыт. Но Вершинин моргнул и следы исчезли.

— Что ж, до встречи… надеюсь, не скорой.

Сейчас обожженная ладонь была горяча. А ревизор, выйдя из здания, принюхался к ветру.

— Погода сегодня хорошая…

Небо трещало, грозя бурей.

Тем же вечером доктор Вершинин обнаружит на плече новую родинку, в форме конской головы. Но это событие будет сущей мелочью по сравнению со всеми предыдущими.

Глава 9. Драугр

Варг слышал, как близится буря. Он вышел навстречу и встал в воротах дома: больше он не побежит ни от людей, ни от Дикой охоты.

Неслись собаки по-над землею, роняли пену кони, грызли железные удила. Визжали всадники, подхлестывая скакунов раскаленными хлыстами. И острые копыта выворачивали землю, рассекали камни.