Чаша гладиатора (с иллюстрациями) - Кассиль Лев Абрамович (бесплатные серии книг TXT) 📗
- О, большой пргедпргиниматель!
- Как это - предприниматель? - Теперь уже пришла очередь не понимать Сене.
- Ну, что ты… ргусского языка не знаешь? - удивился Пьер. - Это мне можно, а тебе уж непргостительно.
- Не понимаю я такого твоего русского языка.
- Я тебя, кажется, ясно спргашиваю: он есть кто? Кргупный пргомыптленник?
- Конечно, крупный: его бригада самая первая. И промышленник, верно. Он знаешь как работает? По добыче всех кругом уже на сто семьдесят пять процентов обогнал.
- Других конкургентов, тоже владельцев? - опять задал непонятный вопрос Пьер.
- Ксана, - взмолился Сеня, - скажи ему ты! А я что-то не пойму никак, про чего это он…
- Правда, Пьер, ты объясни, - сказала Ксана. И Сеня снова зашел покорно за ее спину.
- Ну, он очень богатый, навергно? - пояснил Пьер. - Богаче всех у вас.
- Что ты все «богатый, богатая»!.. - Сеня уже чуть не рассердился. - Что, мы в его сберкнижку подсматривали, что ли!.. Ну ясно, прилично имеет. И премиальные еще. У них так вся бригада выгоняет. И живут культурно. В новом доме. Пол везде паркетный, а в кухне плиточка-ми, как шашки. И скоро еще водопровод пустят. Их улица на первой очереди.
- Ты сказал, Колобргода? А эта девочка, как ее… Миля, где мы будем гости, она тоже Колобргода?.. Она есть его кто?
- Дочка она его родная.
- Ой! - Пьер даже приостановился, принявшись озабоченно разглядывать себя с ног до головы. - Это будет некргасиво так. Я не знал совсем. Я не экипи… надо переодеваться. Это будет не так комильфо… неудобно.
- Да брось ты - удобно, неудобно!.. - успокоил его Сеня. - Он знаешь какой, Никифор Васильевич! Он свой совсем. Сам увидишь. А хочешь, вон дойдем до того угла? Там, на Первомайской, щит почета стоит. И его портрет есть. Но до Пьера дошло только одно слово: «почета».
- Ого, - протянул он с уважением. - Почетный… дон-нер… Почетный кавалер он?
- Сам ты, я вижу, кавалер! - нарочито громко захохотал Сеня и, чуть ступив вперед, насмешливо заглянул Ксане в лицо. - У лас так про это редко когда говорят. Это кто танцует, тот у нас кавалер. А Никифор Васильевич Герой Соцтруда. Звездочку золотую имеет. И орденов еще целых четыре. А медалей еще сколько!..
- Генерал?
- При чем тут генерал? Хватят с тебя, что он самый знатный шахтер
- Пргосто только шахтер?
- Дурные у вас там, что ли, все за кордоном, за границей?.. - Ксана укоризненно обернулась на Сеню. - А чего он говорит: «просто только». Вот полазил по штрекам и лавам да порубал бы, тогда л говорил бы: «просто только». Ты пойми: он знаменитый бригадир…
- А-а, - успокоенно согласился Пьер. - Бргигадирг!.. Это-тоже гран… большой офицерг.
Сеня махнул рукой. Так, видно, ничего и не попял этот закордонный…
- А вот мы и пришли, - сказала Ксана. - Вон в том новом доме Мила живет. Они недавно переехали.
Сурик Арзумян уже поджидал их. И в чистеньком подъезде большого светлого дома, построенного из плитняка, гулко, на всю лестницу, трижды просалютовала вдогонку гостям дверь с тугой новенькой пружиной.
Глава XI
Огорчение номер три
Ко дню рождения Миле Колоброда отец и мать подарили ручные часы. Это были первые в жизни собственные часы у Милы. Течение времени, ранее незаметное, теперь вдруг чрезвычайно осмыслилось для нее. Она почувствовала себя хозяйкой времени, имеющей возможность когда угодно отмечать его ход. И приятно было ощутить себя включенной в это общее движение и знать, что вот тут на руке, наперегонки со стуком пульса, тикает маленький механизм, и стрелки на узком циферблате показывают тот же час, который объявляют по радио, о котором возвещают и гудок на шахте, и часы на углу у Первомайской.
Мила долго отрабатывала перед зеркалом жест, который позволял особым образом вывернуть кисть тыльной стороной к себе и, отставляя руку, держа ее несколько на отлете и медленно поднимая на уровень глаз, издали взглядывать на часики, тикавшие у запястья.
Все время хотелось глядеть ни них, следить за временем и сверяться с другими часами. То и дело слышалось:
- Мама, посмотри, сколько там, в кухне, на ходиках?
- Седьмой час, - отвечала мать из кухни.
- Нет, ты точнее.
- Ну четверть седьмого.
- Вот видишь! А на папином будильнике еще двенадцать минут, а на моих уже семнадцать. Я их сейчас переведу. Нет, я лучше подожду радио, включу и проверю.
Она еще в школе сегодня совсем извела Ксану. Каждую минуту во время урока сообщала, сколько осталось до звонка. И все показывала, как можно переводить стрелки взад и вперед. Дома она то и дело подбегала к матери, занятой приготовлениями к праздничному столу.
- Мама, почему ты меня не спрашиваешь, который час? Смотри, скоро уже, наверное, начнут собираться… И кончилось дело тем, что, вертя стрелки часов, она, должно быть, неправильно поставила их. Она не заметила, что часы стали показывать на целый час меньше, чем следовало бы. И Мила едва лишь успела надеть новое платье, как в дверь постучали.
- Ой, уже! - воскликнула Мила, поглядела на папин будильник, сверилась по ходикам на кухне и поспешила перевести стрелки у себя на час вперед.
Стали собираться гости.
Мать поставила на стол праздничный именинный пирог с апельсиновыми корочками. На пятнадцать частей был он разрезан - вот сколько народу было приглашено, чтобы отметить день рождения Милы Колоброда. Пришли сюда, конечно, и Сеня Грачик с Суреном Арзумяном. И здесь-то, на вечеринке у Милы, и ждала Сеню третья неприятность этого бесконечного и незадачливого дня.
На пятнадцать частей разрезали пирог. Но одна долька была больше всех, и на ней сверху была приклеена густым вишневым сиропом самая большая карамелька. И, конечно, этот кусок был заранее предназначен приезжему.
Вообще Пьер был в центре общего внимания. Он подарил Милке маленький парижский сувенир: крохотный флакончик в виде Эйфелевой башни с цепочкой. «Портбо-не» - так называл Пьер эту штучку. За ней пришлось зайти в общежитие, где остановились. И, чтобы Ксана не завидовала, он пообещал ей, как только доставят багаж, идущий малой скоростью из Москвы, подарить тоже какой-нибудь маленький «обже д'ар», то есть предмет искусства.
- А который теперь час в Париже? - допытывалась с подчеркнутым и кокетливым интересом Мила. Пьер не очень был сведущ в поясном времени и замялся. Но его выручил Сурик:
- Там время на три часа сзади нашего.
- Тебя не спросили, - прошипел Ремка и больно ткнул кулаком Сурена под ребро.
Тот оттолкнул его плечом.
Ремка не уступал и тоже хотел пихнуть как следует Сурена.
Так они и стояли, оба красные, незаметно для всех пиxая друг друга, тихонько сопя, упираясь, но стараясь не нарушать светских приличий.
- А вы уже перевели часы? - спросила у Пьера Мила.
- Нет, - сказал Пьер. - У меня нет часов. Все были несколько удивлены и разочарованы. Приехал из Парижа, и нет часов. Чудно!
А Ремка Штыб, из кармана которого уже торчал хорошенький заграничный карандаш, выпрошенный им у Пьера, как видно, совсем завладел парижским гостем. Они вдвоем все время перемигивались, говорили какими-то странными намеками. Пьер сперва несколько смущался, но потом стал подлаживаться под тон и манеры своего рослого покровителя, успевшего еще утром сообщить ему, что является первым силачом в классе и если с ним дружить по чести, то никто Пьера и пальцем не тронет.
Скоро Мила посмотрела на свои новенькие часы и сказала:
- Ой, уже тридцать девять минут седьмого. Давайте садиться за стол.
Все расселись. И Пьеру первому был положен на тарелку самый большой кусок праздничного кухена.
- Конечно, вам в Париже не такое есть приходилось, - сказала дородная и конфузливая мама Милы, - но уж не обессудьте, чем богаты…
Пьеру, и правда, в приютах для «перемещенных» и потом на мансарде у Артема есть приходилось не такое… Он в последние годы лишь мог мечтать о таких лакомствах. Но он промолчал, стараясь уж не очень смотреть на яства, манившие его с тарелки.
