Свой среди чужих, чужой среди своих - Володарский Эдуард Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
— Не пойду! Лучше убей.
— Вставай!
Казах раскачивался, как на молитве, потом поднял на Шилова заплаканное лицо, посмотрел на него с отчаянием:
— Не отнимай... Я много работал — всю жизнь, а у меня ничего нет! Ты знаешь, когда у джигита свой конь нет? Халат свой нет! — По лицу Кадыркула текли слезы. — Разве я не работал?! Я жениться хочу! Халат куплю! Отца кормить буду, мать! Они тоже всегда работали, а им нету есть!
Шилов, нахмурившись, слушал сбивчивую речь Кадыркула, покусывая. губу. Он тоже всю жизнь работал. С двенадцати лет таскал вагонетки на шахте, потом махал обушком в забое, добывая уголь. Работал с утра до вечера. И у него тоже ничего не было. Помнится, долго, почти год, копил деньги на гармонь. Наконец купил, и радости его не было предела. Отец пропил гармонь через неделю... И тогда обозлившийся Шилов тоже пропил всю свою получку.. И сапоги. И пиджак. И даже картуз. Нате, всем назло. А потом отец попал в аварию и ослеп. И Шилов стал кормильцем целой оравы голодных ртов. Ох какая злющая и несправедливая жизнь, думал тогда Шилов.
Он долго слушал Кадыркула, и чем дольше, тем сильнее закипала в нем ярость. Наконец он не выдержал, рванул из-за пояса наган.
— А ну вставай, га-ад!
Кадыркул обессиленно встал и понуро побрел вдоль берега. Казалось, он смирился со своей участью. Шилов следовал за ним. Тропа вдоль берега все круче и круче забирала вверх. Внизу черным омутом бурлила вода, торчали мокрые лобастые валуны. Волны с силой разбивались о них, оседала и таяла зеленоватая пена... Припекало. Желтое и круглое, как яичный желток, солнце дремотно повисло над головой.
Перед разлапистым кедром, накренившимся над обрывистым берегом, Кадыркул остановился. Между корнями виднелась большая нора, забитая сухими сучьями и листвой. Кадыркул огляделся по сторонам, присел на корточки и принялся выгребать из норы листву и сучья. Шилов стоял над ним и ждал. Наконец казах вынул из тайника баул. Замок был вырван, и запирался баул на тонкие боковые щеколды. Казах откинул их — матовым блеском сверкнули золотые монеты, кольца и броши.
— Забирай, шакал! — Кадыркул презрительно скривил губы. — Хоть немножко Кадыркулу дай, а? Совсем немножко! Зачем одному так много?
— Положь на место, — приказал Шилов и медленно пошел к обрыву.
Кадыркул несколько секунд смотрел на золото, качал головой, губы его что-то горестно шептали, в глазах стояли слезы. Если бы не эта проклятая рана в ногу, он давно бы ушел из банды, ушел бы в родной аул и стал бы там самым богатым, уважаемым человеком. Ему кланялись бы в пояс, табуны коней заполнили бы степь, несметные отары овец дышали бы пышными кудрявыми боками. И это все его! Вай-вай, аллах, за что ты так наказал бедного Кадыркула? Разве он сделал тебе что-нибудь плохое? Как ты несправедлив, аллах!
Кадыркул застегнул замки на бауле, запихнул его обратно в тайник. Шилов стоял к нему спиной, он не видел, с какой ненавистью смотрел на него Кадыркул. И вдруг казах, пронзительно вскрикнув, бросился вперед, сильно толкнув Егора в спину. Шилов, взмахнув руками, резко обернулся и, падая, успел схватить Кадыркула; они оба рухнули с обрыва в воду.
Казачок Гринька выскочил из-за кустов, откуда наблюдал за Шиловым и Кадыркулом, подбежал к обрыву. Он видел, как Шилов и Кадыркул барахтались в воде, их сносило к стремнине, где бешено билась, бурлила между валунами вода.
Шилов, взмахивая сильными руками, поплыл к берегу, а Кадыркул, не умевший плавать, начал тонуть. Его голова то скрывалась, то появлялась в волнах. Мокрые черные волосы прилипли к лицу, расширились полные ужаса глаза. Кадыркул ухватился за торчавший из воды высокий валун, пальцы скользили по мшистой, шелковой поверхности камня, и глаза с надеждой и отчаянием следили за Шиловым, который уже выбирался на берег. Каралось, еще секунда, и клокочущая вода сорвет его, потащит на стремнину, где нет спасения.
Егор выбрался на берег и, оглянувшись, увидел Кадыркула, уцепившегося побелевшими от напряжения пальцами за скользкие выступы валуна. Длинные черные волосы казаха прядями стелились по воде. Сильные волны били его в висок, рассыпаясь алмазными брызгами.
Егор начал было стаскивать с себя мокрые сапоги, но вдруг встал и, тяжело ступая, пошел в воду. Поплыл устало, экономя силы, подплыл к Кадыркулу, оторвал от камня, схватил за длинные волосы и одной рукой начал грести к берегу. Всего за несколько метров до бурлящей стремнины Шилов вытащил казаха на мелководье.
Стаскивая тяжелые сапоги, Шилов зло взглянул на Кадыркула. Тот лежал на животе, тяжело, надсадно дышал.
— Ну что, хорошо тебе? — с трудом переводя дыхание, спросил Егор. — А если б и я плавать не умел? — И сам себе ответил: — Потонули бы оба, и все дела.
Он выжал портянку, пошевелил босыми мокрыми пальцами, сказал негромко, с сожалением:
— Э-эх, темный ты человек... Бая собакой называешь, а сам баем хочешь стать. Наберешь себе батраков и будешь их нагайкой лупить. Будешь. Это, брат, марксизм, от него никуда не денешься. Наука.
Кадыркул медленно повернул голову, посмотрел на Егора, но ничего не сказал.
— Я, между прочим, тоже работал с утра до ночи и с хлеба на воду перебивался. — Шилов принялся наматывать портянку на босую ногу.
— Ты зачем меня спас? — вдруг тихо спросил Кадыркул. — Я утонул, а ты золото взял. Себе.
— Вот я и говорю, темная ты личность, — покачал головой Шилов. — Одно на уме: «за что», «себе». Да ни за что! За то, что ты человек, бедняк. И не «себе», беру тот баул. Знаешь, куда нужно везти золото? В Москву. А знаешь зачем? Чтобы купить хлеба голодным. Тыщи людей ждут этого хлеба. Ты вот один хочешь быть сытым, баранов иметь, отары. А я хочу, чтоб все голодные трудящиеся люди были сыты. Советская власть этого хочет.
Казах по-прежнему молчал и напряженно слушал Егора, то и дело беспокойно, быстро взглядывая на него. И смуглое лицо Кадыркула выражало смятение.
Егор обулся, посмотрел на казаха.
— Ты вот бедняк, а своих же братьев бедняков грабишь, — устало сказал Шилов. — Ты бая своего ругаешь, а сейчас сидит человек, у которого ты последние сапоги отнял. Сидит и думает про тебя: «Что ж он наделал, подлец... Я полгода голодный ходил, чтоб сапоги купить. А он взял и отнял». Стыдно, брат! — заключил Шилов.
Казах некоторое время с удивлением молча смотрел на Егора, потом отвернулся и глухо сказал:
— Хочешь, я тебе свой конь отдам?
День уже клонился к вечеру, хотя солнце еще припекало. Шилов сидел, привалившись спиной к подводе, дремал, голова его склонилась к плечу: сказывалось напряжение последних дней, и теперь, после жаркого дня, его разморило.
Где-то рядом раздались легкие шаги, потом хруст сучьев, и из-за кустов быстро выскользнул Кадыркул. Он присел на корточки рядом с Шиловым, улыбнулся.
— Едут, — тихо сказал он.
Шилов тряхнул головой, прогоняя остатки сна, спросил:
— Далеко?
— Во-о-он там... — Кадыркул показал на дорогу, ведущую в лес, и улыбнулся. — Ты спать хочешь. Спи. Еще время есть.
Егор потянулся, хрустнул суставами.
— Нет, брат, — сказал он. — В этом общежитии можно и не проснуться... Пошли. — Он встал.
К татарскому шатру, в котором жил есаул, скакало пять всадников. Впереди — ротмистр Лемке. Шилов и Кадыркул следили за ними из-за кустов. Лемке круто осадил лошадь, соскочил на землю, бросил повод одному из бандитов и скрылся за пологом.
— Готовь лошадей, — негромко приказал Шилов. — Сегодня уходим...
Кадыркул кивнул.
— Как думаешь, Лемке в седле хорошо сидит? — спросил Шилов, немного помолчав.
— Лучше Кадыркула на конь никто не сидит. — Казах довольно улыбнулся.
— Я не к тому, — заметил Шилов. — Он без повода в седле усидит?
Кадыркул подумал секунду и опять кивнул.
— Иди, — сказал Шилов. — И будь готов.
Казах исчез в кустах.
Лемке тем временем докладывал есаулу:
— Отсюда верст двадцать пять — деревня Рассохи. Близко подойти было трудно, и потому точно сказать не могу, но, пожалуй, отряд мощный. Примерно сабель триста. Есть тачанки.
