Гибель синего орла - Болдырев Виктор Николаевич (бесплатные версии книг txt) 📗
Но историю деревянной башни я знал. По указанию Петра Первого, превращавшего Россию в великую морскую державу, русские люди готовились овладеть Северным морским путем. В 1740 году один из героев Великой северной экспедиции, флотский офицер Дмитрий Лаптев, положил берег Восточной тундры на морскую карту. Близ Чаячьего мыса, у входа в устье Колымы, Лаптев воздвиг деревянную башню маяка — морского знака, отмечавшего фарватер.
Чуть поодаль, у нескольких обуглившихся бревен, сложенных для костра, валяется ржавая железная коробка. Пинэтаун поднимает ее. Лак на коробке давно облупился, английские буквы рекламы с портретом принца Альберта стерлись.
Заржавевшая банка из-под дрянных американских сигарет…
Разные находки лежат перед нами — как непохожи были люди, оставившие их! Одни пришли на это побережье, совершая великий географический подвиг. Они бескорыстно служили родине, закрепляя дальние ее рубежи. Другие проникли в чужую страну, как воры, в бессовестной погоне за наживой.
Банка от американских сигарет могла принадлежать только контрабандисту из Норд-Компании. Шхуны американских пиратов из Сиэтла заходили на побережье Восточно-Сибирского моря к устью Колымы. Контрабандисты меняли залежавшийся товар на драгоценную пушнину, обирая доверчивых жителей тундры. В двадцатых годах представители Камчатского ревкома, прибывшие на побережье Чукотки, конфисковали несколько контрабандистских шхун и вышибли американских пиратов с наших берегов.
Дмитрий Лаптев ставил приметную башню, отмечая глубокий фарватер устья Колымы. Теперь Морская протока у разрушенного маяка обмелела. Широкие отмели и мелководья образовались за двести лет у подножия береговых скал, а фарватер переместился западнее, к острову Седова.
Свежих следов пребывания человека у развалин не видно. Сухая каменистая тундра вокруг изрыта круглыми отверстиями норок. Кучки зернистого помета отмечают жилые норки.
— Что за зверьки поселились так далеко в полярной тундре?
— Евражки, — отвечает Пинэтаун.
Он вытаскивает из замшевого мешочка на поясе катушку черных суровых ниток, скручивает петлю и кладет нехитрую ловушку на отверстие норки. Конец нитки он привязывает к веточке полярной ивы.
Поставив шесть петель, затаиваемся в кустах. Через минуту в одной из петель забился зверек. Спустя немного времени попадаются зверьки и в остальные петли.
Зверьки напоминают пушистых белок с короткими хвостами и обрубленными ушами. Рыжеватый нежный мех покрывает гибкое тело. Светлые крапинки величиной с горошину пестрят спинку и бока. Это колымские суслики, во множестве населяющие горные прибрежные тундры низовьев Колымы и Чукотку. Во всем мире суслики обитают в степях, и только здесь, на берегах Восточно-Сибирского моря, живут в тундре, далеко за Полярным кругом.
Поедая сочные листья и стебли тундровых злаков, эти зверьки успевают накопить в короткое, но светлое полярное лето большой запас жира. Во время девятимесячной зимней спячки жир постепенно усваивается организмом, и подземные обитатели каменистых тундр легко переживают суровую зиму.
Евражки слишком доверчивы, и продолжать легкую охоту не хочется. Сняв шкурки для зоологической коллекции, отправляемся дальше — осматривать берег.
Идем вдоль скалистого берега Морской протоки. Неожиданно Пинэтаун останавливается и указывает вниз. В камнях у воды лежит среди трех базальтовых глыб, как в люльке, бочонок. Увидеть его можно только сверху. Несомненно, бочонок выброшен большой волной во время недавнего тайфуна. Отхлынув, волна оставила его среди камней.
Цепляясь за выступы скал, спускаемся по каменному обрыву и вытаскиваем бочонок на берег. Он сделан из толстых дубовых досок. Выпуклые бока его стягивают медные обручи. Медь позеленела, однако не утратила прочности. Морская вода, по-видимому, не успела проникнуть внутрь.
Невольно вспоминаю жюльверновскую бутылку с документами капитана Гранта, потерпевшего кораблекрушение.
Что принесло море в дубовом ларце? Сбивая медные обручи, я не предполагал, что спустя неделю мы с Пинэтауном и в самом деле найдем необыкновенные документы.
Вышибаем днище. Бочонок доверху заполнен корнишонами — мелкими маринованными огурчиками. Морская вода не испортила этот редкий на Севере деликатес. Корнишоны сохранили свой острый и приятный вкус. Позднее Пинэтаун перетащил дар моря в трюм «Витязя». В течение всего плавания у нас была великолепная противоцинготная закуска.
Следы старика пока не обнаружились. Решаем вернуться к Скалистому мысу и разбить бивуак. После ночлега нужно промерить русло Морской протоки и осмотреть до появления табуна остров Седова.
На обратном пути подходим к груде камней, расколотых полярными морозами. Плиты песчаника образуют причудливое возвышение. Оранжевые пятна накипных лишайников прикрывают шероховатую их поверхность, а подушки ягельников закрывают щели между плитами. Эта груда обломков напоминает развалины египетской пирамиды.
Вдруг тонкий свист слышится из камней. Пинэтаун взмахивает ружьем, и мы прячемся за выступами песчаника.
Свист повторяется, и неподалеку на серый камень выскакивает толстый пушистый зверек величиной с небольшую собаку. Он напоминает увеличенного во много раз колымского суслика. Присев на задние лапы, гигантский грызун вытягивается и озирается кругом с большой осторожностью. Серебристый мех его отливает чернью, словно у полярного волка. Шапочка угольно-черного меха покрывает затылок и темя животного.
— Тарбаган… — шепчет Пинэтаун.
Так вот он каков, черношапочный сурок, обитатель горных первобытных тундр!
Географическое расположение этих редких грызунов удивительно. Обитают тарбаганы отдельными, далеко разобщенными колониями в горной прибрежной тундре Крайнего Северо-Востока СССР и в глубине тайги на безлесных плоскогорьях.
После отступания четвертичных ледников и быстрого движения тайги на север тарбаганы отошли на полярное побережье Якутии и на уцелевшие островки высокогорной тундры среди моря тайги.
Любоваться диким зверьком больше нельзя. Тарбаган почуял недоброе, насторожился, повернул голову в профиль. Хорошо виден блестящий коричневый глаз. Дробь не может пробить толстый слой жира, покрывающий тело полярного сурка. Раненный, он быстро скрывается в камнях, и отыскать его невозможно.
Осторожно подтягиваю дробовик, старательно прицеливаюсь в круглый коричневый глаз и стреляю. Тарбаган падает к подножию камня. В коллекции прибавляется еще одна редкая шкурка. Обеспечен и отличный ужин.
Давно пора подумать о ночлеге.
Вернувшись к вельботу, ставим палатку в тундре на пушистый ковер ягельников, нагретых солнцем. Пинэтаун молчаливо разводит большой костер из плавников и принимается готовить ужин. Юноша приуныл: на берегу Восточной тундры мы не обнаружили следов Нанги.
Дым костра синеватыми кольцами высоко поднимается в тихом вечернем воздухе. Полуночное солнце не скрывается за горизонтом, освещая тундру малиновым светом. На костре варится в котелке суп из нежного мяса тарбагана. А на щепочках, воткнутых в землю вокруг костра, Пинэтаун обжаривает шашлык.
— Не унывай, Пинэтаун, отыщем мы твою Нангу.
Фиолетовые острова Колымской дельты скрывают море, виднеется лишь морской залив у Чаячьего мыса, освещенный меркнущим солнцем. Песчаная стрелка Голубой лагуны далеко выдается в Морскую протоку, и мне думается, что переправу оленей на остров Седова нужно начать с конца песчаной стрелки.
