Невольничий караван - Май Карл Фридрих (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗

— И все же тебя выдаст твой светлый хайк [58].

— Я его сейчас сниму. Мои штаны и рубашка более темного цвета, так что меня нелегко будет различить на фоне земли.

— Звезды светят сегодня так ярко, что тебя наверняка заметят. Ни одни человек не может скользить по земле быстро и бесшумно, как змея.

— Это несложное искусство, и мне, как и многим, пришлось ему научиться. Я долгое время провел среди охотников в Ени-Дюнья [59], и нам все время приходилось быть начеку, так как нас окружали воинственные племена диких индейцев. Один из этих охотников по имени Олд Шеттерхэнд, или, по-арабски Абуджадд [60], научил меня незамеченным подкрадываться к любому, самому чуткому человеку. Этим американцам мы должны быть благодарны за то, что одолели сегодня львов. И хотя я приезжал в Америку только затем, чтобы пополнить свою коллекцию растений и животных, и никому не желал зла, мне довольно часто приходилось сталкиваться с врагами, и всегда я выходил победителем. Уверен, что и сейчас мне удастся разузнать все, что мне нужно, и благополучно вернуться назад.

— Но тебя могут учуять и выдать твое присутствие верблюды. Впрочем, против этого у меня, кажется, есть одно средство. Скажи, тебя действительно ничем нельзя отговорить от твоего решения идти в разведку?

— Нет.

Тогда словак подошел к своему ослу, возле которого лежал большой мешок с товарами, порылся в нем и достал бутылочку с какой-то жидкостью.

— Вот, возьми, — сказал он, вернувшись к костру и протягивая бутылочку Шварцу. — Это нашатырь, приготовленный из извести и воды. Как только приблизишься к гуму, вылей несколько капель себе на одежду. Верблюды любят этот запах и не станут поднимать рев.

Шварц поблагодарил и сунул пузырек в карман. Джелаби тем временем, выполняя его указания, расстелили свои бурнусы и улеглись на них, как бы собираясь спать. Надо сказать, что предстоящая схватка ничуть не испугала торговцев: ведь на этот раз речь шла всего лишь о людях, а не о страшных хищниках, в чьих телах находят пристанище души умерших. Вскоре огонь потух, и хомры, все еще сидевшие у своего костра и ярко освещенные его светом, уже не могли видеть, что делается в другой части лагеря.

Тогда Шварц, выскользнув из своей накидки, положил на землю оба ружья, которые сейчас могли ему только помешать, и отправился на разведку.

Чтобы обойти хомров, которые находились южнее джелаби, он пополз сначала на север и, обогнув скалу, выпрямился и остановился, чтобы прислушаться. Не заметив ничего подозрительного, он свернул на запад и продолжил свой путь, точно придерживаясь следов, которые он и его спутники оставили несколько часов назад. Немец шел по песку абсолютно бесшумно. Он медленно и осторожно шагал все дальше и дальше, изо всех сил напрягая зрение и слух. Так прошло около десяти минут, и Шварц начал уже думать, что он выбрал неправильное направление, когда до его ушей донесся слабый звон, какой могли произвести два ружья, ударившись друг о друга. Шварц удвоил свою осторожность и замедлил шаги. Через пару минут на него дохнуло знакомым запахов верблюдов, и в тот же миг его глаза различили впереди несколько неподвижных, расплывчатых теней. Это и были люди гума, которые сидели на земле, закутавшись в серые бурнусы.

Справедливо полагая, что все внимание разбойников направлено в ту сторону, откуда он шел, Шварц решил сделать небольшой крюк и приблизиться к ним с севера. Он снова лег на землю и пополз вправо, неразличимый на фоне песка, несмотря на яркое сияние звезд. Чтобы его не выдал светлый цвет лица, он обвязал подбородок и нос своим темно-красным носовым платком, а на лоб надвинул феску [61], которую носил под капюшоном, так что теперь были видны лишь одни глаза.

Подобравшись еще ближе, он увидел верблюдов, лежавших поодаль друг от друга, и смог сосчитать людей. Их было двенадцать. Они сидели тесным кружком, от которого Шварца отгораживали туловища двух верблюдов. Несмотря на рискованность такого шага, Шварц решил подползти вплотную к животным и, спрятавшись за их спинами, подслушать, о чем говорили разбойники.

Легкий ветерок дул навстречу Шварцу, и именно поэтому верблюды до сих пор не почуяли его. Продвинувшись вперед еще немного, Шварц вновь остановился. Теперь наступило время использовать средство джелаби. Он открыл бутылочку и опрыскал себя нашатырным спиртом.

Давно замечено, что запах, который выделяют верблюды, подобен аммиачному и что из мочи и помета этих животных испаряется нашатырь. Поэтому Шварц не отрицал возможности того, что верблюды питают некое пристрастие к «аромату» нашатыря. И он тут же смог убедиться, что так оно и есть: не успел он снова закупорить бутылочку, как оба верблюда повернули к нему голову и с видимым удовольствием стали принюхиваться, не подавая, однако, никаких признаков беспокойства.

Ободренный этим, Шварц вплотную придвинулся к одному из верблюдов, так что высокая спина животного полностью скрывала его от арабов. Протянув руку, немец осторожно коснулся шерсти хеджина и слегка потрепал его, причем послышалось довольное похрюкивание. Тогда Шварц окончательно успокоился и сосредоточил все свое внимание на группе людей, сидевших перед ним.

Теперь он был от них не более чем в трех шагах, и, хотя арабы разговаривали негромко, Шварц мог расслышать практически каждое их слово. Сейчас говорил человек, сидевший немного в стороне, этим как бы желавший подчеркнуть свое превосходство над другими спутниками. Он очень выделялся среди остальных своей страшной худобой и необычайно высоким, особенно для араба, ростом. Даже сидя, этот человек достигал в высоту добрых четырех футов, значит, его полный рост должен был составлять более трех локтей. Его глухой замогильный голос производил очень неприятное впечатление, в полном соответствии со страшным смыслом его слов.

— Нет, нам не нужно больше ни в чем убеждаться. Мы видели следы, и этого достаточно. По следам мы определили, что восемь путников едут на ослах. А кто путешествует на ослах? Это могут быть только джелаби. Эти лавочники обычно трусливы. Нам нечего их бояться. Если мы пошлем одного из наших людей разузнать, остановились ли джелаби у источника, он благодаря какой-нибудь случайности может попасться, наш план сорвется. Я и без этого могу вам сказать, что джелаби наверняка там, и что из этого? Это может быть нам только на руку, так как в придачу к остальной добыче мы получим их товары и животных.

— Лавочников мы тоже должны убить? — спросил один из арабов.

— Конечно.

— Жаль. Они полезные люди и кроме того — последователи Пророка, не то что этот чужак-гяур, черт бы побрал его душу.

— Должно быть, солнце высушило тебе мозги, раз ты заговорил о сострадании? По-твоему, мы должны оставить в живых восьмерых свидетелей? Ты разве забыл, что чужак находится под охраной своего консула, который, если узнает о его смерти, будет кричать о мести до тех пор, пока нас не схватят и не убьют?

— Но мы же не будем сообщать джелаби, кто мы такие!

— Нет, тебе определенно не хватает ума. А как быть, если кто-то из джелаби узнает одного из нас?

— Этого одного мы можем заставить навек замолчать.

— Ну, нам придется поступить так со всеми, потому что меня они узнают, даже если ни разу не видели. Аллах не поскупился, когда давал тело моей душе, и я не могу быть ему за это благодарен: при моей профессии ни к чему иметь внешность, которая всем бросается в глаза. Уже одного того, что я работорговец, достаточно, чтобы погубить меня, с тех пор, как франки, будь они прокляты, запретили в Хартуме торговлю людьми. Теперь в Фашоде сидит мидур [62], который не пропустит ни одного невольничьего корабля, так что из-за него нам приходится разгружаться в Мокрен-эль-Бахри и совершать долгий и утомительный переход по суше. Этот мидур давно точит на меня зуб, и горе мне, если я попадусь ему в руки и при мне в караване будет хоть один-единственный раб. А если он к тому же пронюхает, что, когда Аллах посылает мне благоприятный случай, я превращаю моих людей в гум, мне тут же настанет конец, да не допустит этого Пророк, так как я имею желание разделить с вами деньги, вырученные еще за много тысяч черномазых. Увидев меня, эти восемь джелаби сразу поняли бы, что я Абуль-моут, и завтра же сообщили бы об этом мидуру. Он не только знает, в каких местах я охочусь на черных, а также примерно представляет себе, когда и где мой невольничий транспорт должен проезжать через его район, и будет подкарауливать меня с удвоенной тщательностью. Мне и сейчас едва удается от него уходить, а если он будет предупрежден, это окажется просто невозможно. Нет, джелаби должны умереть! Если ты им так сочувствуешь, можешь возвращаться домой и есть там дурру [63]. Мне не нужны люди, чьи сердца сделаны из воска вместо железа.