Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур (е книги .TXT) 📗
— Прости, дружище.
У осиротевшего малыша не было ни одного шанса выжить: пуля, которую Лотар всадил в маленькую голову, сделала его смерть милосердно легкой.
Склонившись возле мертвой кобылицы, он высвободил черное раздутое вымя из-под задних ног. Удалось надоить половину фляжки теплого молока, которое было желтым от жира и больше походило на сливки. Лотар разбавил его таким же количеством теплой воды, а затем сложил оторванный от рубашки кусочек ткани и смочил ее в получившейся смеси.
Мальчик брыкался и пинался, отворачивая голову, но Лотар терпеливо пытался влить ему в рот хоть каплю молока.
— Это пока что единственное блюдо в нашем с тобой меню.
И тот вдруг понял, что от него требуется, и стал ловить губами стекавшую с ткани белую струйку. Молоко бежало по подбородку, но что-то попадало и в горло; он начинал нетерпеливо орать каждый раз, когда Лотар заново смачивал тряпочку.
В ту ночь они спали вместе. Лотар проснулся еще до рассвета, разбуженный требовательным голодным ревом. Накормил малыша оставшимся с вечера молоком зебры, а потом нагрел на костре кувшин воды и вымыл.
Солнце уже взошло. И он отпустил ребенка на траву. Едва тот очутился на земле, как устремился ползком к лошадям, звонко смеясь от восторга.
В груди у Лотара сжалось. Взяв мальчика на руки, как это бывало с его собственным сынишкой, усадил на спину лошади. Восторгу не было конца. Юный жокей молотил маленькими ножками по бокам лошади, заливаясь радостным смехом, так что та повернула морду, прядая ушами.
— Мы сделаем из тебя наездника, прежде чем ты научишься ходить, малыш, — улыбнулся вдруг с нежностью Лотар.
Но когда подошел к носилкам и попробовал осторожно разбудить Сантен, выражение лица стало тревожным и обеспокоенным. Сантен все еще была без сознания, а когда он приподнял шинель, чтобы осмотреть ногу, голова девушки заметалась по шкуре. Нога посинела и распухла, а вокруг шва запеклась кровь.
— О, Господи, какой ужас, — прошептал Лотар и начал искать выше по бедру следы гангрены, но ничего не обнаружил.
И все-таки его ожидало маленькое неприятное открытие: Сантен нуждалась теперь в таком же уходе, что и ее сынишка.
Быстро раздеть девушку не составило никакого труда, ибо ничего, кроме накидки на шкуры и коротенькой парусиновой юбки, на ней не было. Глядя на нагое тело, Лотар постарался остаться совсем равнодушным и просто выполнить необходимые обязанности по уходу за больной, однако сделать это оказалось выше сил.
До настоящего момента все его представления о женской красоте зиждились на уверенности, что мягкие округлые формы матери, а затем и жены Амелии, вполне в стиле Рубенса, неотразимы. Теперь они разом перевернулись. Женщина, лежавшая перед ним, была худой, как породистая гончая, с впалым животом, под тонкой кожей которого просвечивали крепкие мускулы. Ее кожа, даже там, где не коснулись лучи солнца, была цвета густых сливок, а не белой, как молоко. Волосы на теле не светлые и пушистые, но густые, темные и курчавые. Никаких ямочек на длинных стройных ногах не видно, пальцы не проваливались в привычные обильные телеса, а гладили выносливое, загоревшее под солнцем пустыни тело, шелковистое, как отполированный тик.
Лотар силился не думать об этом, пока с невероятной осторожностью переворачивал Сантен на живот, но когда увидел ее круглые, крепкие и белые ягодицы, похожие на два чудесных страусиных яйца, внутри у него заныло, всего затрясло, будто в лихорадке. И уже не помнил, как закончил мыть девушку.
Никакого отвращения при этом не почувствовал, это было так же естественно, как и мытье ребенка. Снова завернул Сантен в шинель и присел возле нее на корточках, чтобы до мельчайших подробностей рассмотреть лицо.
И опять оказалось, что черты ее лица никак не соответствовали его представлениям о женской красоте. Эта шапка густых, курчавых темных волос живо напомнила ему африканок; черные брови вздымались слишком круто, подбородок упрямо задирался. Вообще в этом лице столько решительного своеволия, что невозможно сравнивать с мягкой уступчивостью всех знакомых ему прежде женщин. И хотя сейчас лицо Сантен было расслаблено, Лотар все равно читал на нем следы и отметины невероятных страданий и перенесенных мук, возможно, таких же, как его собственные. Легким движением коснувшись смуглой теплой щеки, он ощутил какую-то непостижимо фатальную близость к этой женщине, словно так было предназначено судьбой с того самого мига, когда мельком увидел ее много месяцев тому назад. Он резко замотал головой, раздражаясь от своей минутной слабости и нелепой сентиментальности.
— Я ничего не знаю о тебе, а тебе ничего не известно обо мне, — пробормотал с досадой, быстро оглянувшись по сторонам и с некоторым чувством вины увидев, что малыш заполз прямо под ноги лошадей. Радостно взмахивая ручонками, он хватал их за подрагивавшие ноздри, пока животные с любопытством наклоняли к нему свои морды и принюхивались.
Ведя под уздцы грузовую лошадь, с ребенком на руках Лотар добрался до фургонов к вечеру того же дня.
Сварт Хендрик и слуги выбежали навстречу, сгорая от любопытства. Лотар распорядился:
— Я хочу, чтобы для этой женщины соорудили отдельную хижину, рядом с моей. Накройте соломой крышу, а по бокам повесьте парусину, чтобы ее можно было приподнять и чтобы продувало ветерком. К вечеру все должно быть готово.
Он отнес Сантен на свою узкую походную кровать, снова выкупав ее и надев длинную ночную рубашку, которую передала Анна Сток.
Девушка так и не пришла в себя, хотя однажды открыла глаза. Но взгляд был блуждающим и отсутствующим, она пробормотала что-то по-французски, но Лотар не смог разобрать слов.
— Вы в безопасности, — прошептал он. — Вы с друзьями.
Зрачки реагировали па свет, и это обнадеживало, но затрепетавшие веки снова закрылись, Сантен провалилась в беспамятство, а может быть, в глубокий сон, так что пришлось позаботиться о том, чтобы ее ничто не разбудило.
Имея в распоряжении свою полевую аптечку, он смог теперь заново перевязать раны и щедро смазать их мазью, рецепт которой знал от матери. Она лечила от всех болезней сразу.
