Чекисты. Книга вторая - Беляев Владимир (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Кравчук, возвращая Загоруйко прочитанный им протокол допроса Дыра, сказал:
— Ну и варенец у вас замечательный, хозяюшка! Холодный-прехолодный. Сроду, кажется, такого не ел…
— Я вам здесь постелю, Николай Романович, — показала Зоя Васильевна на кушетку.
— Какое там — постелю! — воскликнул Кравчук. — Еще до первых петухов мой след должен простыть. И просьба, Зоечка: меня вы здесь не видели. Могила, понимаете? А то мои пацаны сиротами останутся…
— Ну как вам не стыдно, Николай Романович, разве не понимаю?
— Всякое бывает. А сейчас ложитесь спать, а мы тут с Иван Тихоновичем погутарим…
— …Значит, Дмитро не промах? — спросил Загоруйко.
— Старательный парень. И самое удачное — земляк Хмары. Ему эта лиса доверяет. Села-то их рядом. А вот Березняк пока для меня — чистая загадка. Или трус отъявленный, или в одиночку пробует вести какую-то свою, очень тонкую игру.
— Из чего ты это заключаешь?
— Ну, посуди: в его глазах я — гость из Мюнхена. Но если бы ты знал, какие он мне показания дал! Липа на липе! Ведь он не подозревает, что я своими ногами все побережье от Сухуми до Батуми исходил, когда на границе служил, и помню, что там находится. Для чего ему врать? Вот вопрос. Либо психом стал от страха, либо в доверие бандитов войти хочет. А для чего ему это нужно? Я не знаю, насколько серьезен замысел Хмары отправить Березняка со мною в Мюнхен, но во всяком случае я его поддерживаю. Это сможет сохранить Березняку жизнь, лишь бы он сам только чего не напортил. И, пожалуй, надо рискнуть, как мы с тобой договорились.
— Фотографию у Тони я обязательно возьму, — сказал Загоруйко.
— А теперь давай, Ваня карту, бумагу и чернила, а то скоро светать станет…
В одном из особняков Мюнхена приблизительно в ту же пору собрались представители различных слоев многонациональной эмиграции, которая и поныне обитает в Западной Германии. В тот июльский вечер здесь можно было увидеть бывших вожаков латвийских “айсоргов”, эстонских, литовских и украинских националистов, тех беглецов из Венгрии, кто еще так недавно подвизался в окружении регента Хорти и Салаши. Были приглашены сюда польские деятели из клики Андерса и Сосновского, из “Зеленого интернационала”, возглавляемого бежавшим из Польши вице-премьером Миколайчиком. Среди них были и те, что в преддверии освобождения Польши Советской Армией и Войском Польским бродили там по лесам в шайках ВИН и НСЗ с изображением богородицы на черных рубашках, грабя и уничтожая мирное польское население. Были приглашены сюда и молодчики из “Железной гвардии” румынского фашиста Хориа Сима.
Все они выглядели весьма благообразно, выступая в новой роли “защитников западной демократии”, которую уготовали им те, кто стоял за их спиной, — “серые преосвященства” капиталистического мира. Пришли сюда и вожаки украинских националистов, а среди них и тот коренастый человек, которого его коллеги привыкли называть “Профессор”.
Вскоре после этого таинственного заседания Профессора привезли в немецкий порт Киль.
Там его посадили на специальный катер американской разведки с западно-немецкими опознавательными знаками. Ночью катер отошел в море. Несколько дней Профессор, сидящий в удобной каюте катера, и экипаж судна ждали нужной им погоды возле острова Борнхольм. Когда поднялся ветер нужного румба, катер снялся с якоря и взял курс в сторону Калининграда.
Неподалеку от запретной зоны советского побережья моложавый капитан катера с бакенбардами сказал поднявшемуся на палубу Профессору:
— К сожалению, дальше нельзя. Я не люблю разговаривать с советскими пограничниками. Бойз, плиз! — дал он знак матросам из команды.
…Мотор замолк, катер швыряло на волнах, и в наступившей тишине под завывание ветра моряки помогли Профессору надеть лямки небольшого воздушного шара, который, до поры до времени, прижимаемый ногами команды, лежал грудой шелковой прорезиненной материи на палубе.
К нему подвели шланг от баллона. Пока воздушный шар наполнялся газом, моряки закрепили на спине Профессора парашют и рюкзак с лодкой. Капитан катера еще раз повторил Профессору то, что говорил ему в каюте:
— Ветерок отличный! Недаром мы его столько ждали. Через пару часов вы уже будете далеко за пределами пограничного района. Нож я вам дал? Ну, а если ветер переменится, что по прогнозу мало вероятно, — на крайний случай у вас лодка. Вы можете открыть вентиль баллончика, и она, надутая мгновенно, спасет вам жизнь.
— Я вас понимаю! — Сказал Профессор. — Спасибо, мистер Рочестер!
— Только, ради бога, не опускайтесь на Красной площади, — пошутил капитан, прощаясь со своим очередным таинственным пассажиром, покидавшим борт таким необычным путем.
Матросы перерезали стропы, и воздушный шар унес Профессора в темное небо.
Спустя несколько дней этот воздушный пассажир сидел уже в купе мягкого вагона скорого поезда “Москва—Чоп”. Только значительно позже выяснилось, какими путями добирался он до Брянска, чтобы сесть на этот поезд, кто ему помогал после того, как спустился он с неба в глухом сосновом лесу. Но с уверенностью можно сказать: если бы любому из пассажиров, едущих в том же поезде, показали этого скромного, хорошо одетого мужчину и сказали, что совсем недавно он прилетел сюда на воздушном шаре, то такого “информатора” сочли бы фантазером, начитавшимся Жюль-Верна. И только, пожалуй, люди, знающие тонкости тайной борьбы с врагами, могли бы отнестись серьезно к такому сообщению и сделать из него нужные выводы.
Все места в вагоне были заняты молодежью, которая возвращалась из Москвы: смуглыми пуэрториканцами, светловолосыми датчанами, молчаливыми англичанами.
Профессор прошел мимо раскрытых купе по коридору покачивающегося поезда в ресторан и сел у окна. Перед ним уже мелькали поля Украины, “освобождать” которую он прибыл сюда из далекого Мюнхена.
Профессор медленными глотками пил холодное пиво и, не обращая внимания на веселье, бушевавшее в ресторане, думал о том, как-то его встретит нынешний Львов, который покинул он еще в те дни, когда эсэсовцы из дивизии “Галичина”, погибая тысячами, пытались задержать продвижение Советской Армии к Сану и Висле.
Хозяин маленькой квартирки в новом доме на окраине Ростова-на-Дону, видимо, уже готовился ко сну. Когда ему позвонили, он открыл дверь голый до пояса с полотенцем в руках.
— Простите, здесь живет инженер Иван Фарнега? — разглядывая его, спросил Кравчук.
Человек с полотенцем сказал:
— Фарнега — это я…
— У вас есть родственники в Станиславе?
— Кого именно вы имеете в виду? — чуть слышно выдавил обусловленный отзыв хозяин.
— Добрый вечер, друже Буйный, — протягивая ему руку и показывая половину открытки с видом Святоюрского собора, тихо сказал Кравчук. — Где мы можем поговорить?
— Может… может… где-нибудь на улице? Дети спят, — прошептал Фарнега.
— Охотно. Я подожду вас на лестнице, — сказал Кравчук.
Кое-как натягивал рубашку тот, кого назвали Фарнегой. Руки его дрожали. Видно, большую тревогу принес в дом своим появлением неожиданный гость.
С тоской в глазах подошел Фарнега к широкой детской кроватке, где, разметавшись в блаженном полусне, лежат рядом два розовощеких бутуза. Посмотрел он на них, прикрыл простыней. На тахте спит жена инженера. Спросила спросонья:
— Кто-то был, Ванечка?
— Пустяки, Зинуша, — как-то невпопад ответил ей, повязывая дрожащими руками галстук, Фарнега. — Один инженер из Львова. Просит устроить его в гостиницу. Я скоро приду, а ты спи.
Он нежно поцеловал сонную жену, а она, потягиваясь, обронила:
— Смешной. Почему ты не оставил его у нас?
— Я предлагал — не хочет стеснять. Спи…
Слышалась музыка духового оркестра, гуляли по темным аллеям влюбленные пары, шумело народное гулянье в центре парка, а в одной из самых затемненных аллей уже сидели Фарнега и Кравчук. Видно, немало переговорили они друг с другом, и Фарнега, поверив в то, что Кравчук действительно послан националистами, оглядываясь на кусты, тихо сказал:
