Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Когда постучал в дом, Геля, отомкнувшая двери, спросила встревоженно:
— Пан стрелял?
— Не… дурак какой-то устроил бучу. Напугать меня хотел.
— Видела я, кто-то здесь крутился под окнами вечером, — заметила дивчина.
Назавтра Янинка разбудила меня спозаранку.
— Там вас сумасшедший какой-то зовет!
— Что за сумасшедший? Почему сумасшедший?
— Так он же смеется и смеется!
— Значит, каждый, кто смеется, для тебя — сумасшедший?
— Не-а. Но можно немножко посмеяться, а он все время!
— Где он?
— За сараем. Сказал, чтоб никому, кроме Владка, не говорила, дело о-очень важное!
Оделся поспешно и вышел. За сараем увидел сидящего в зарослях лопухов Есю Гусятника. Блестя круглой безволосой головой, выглядывал он из-за широких листьев, как месяц из-за тучи.
— Что скажешь? — спросил я, поздоровавшись.
— Дело есть. Очень важное.
— Ну, слушаю.
— Только секрет. Рассказать могу, но при условии: никому не скажешь, что от меня узнал.
Оглянулся по сторонам.
— Алинчуки тебя пришить хотят. Альфред пару наших хлопцев подряжал на тебя. Сто рублей сулил.
— Откуда знаешь?
— Хлопцы ко мне приходили советоваться. Меня-то все знают. Спрашивали: кто таков ты. Я им говорю, чтобы не смели на тебя, ты ж с Трофидой ходишь. Ты сейчас смотри, будь осторожен. Алинчуки — то холера!
— Спасибо, — говорю ему. — Теперь буду знать, кто на меня зуб точит. Поостерегусь! Вчера ночью, когда домой возвращался, стреляли в меня.
— Да-а? — спросил Еся удивленно. — То не из наших. Это сами Алинчуки. Ты смотри, если хочешь железкой доброй обзавестись, так дам тебе. У меня хватает.
Попрощался я с Есей, и пошел он, крадучись, берегом реки, обходя местечко стороной. А я вернулся домой позавтракать. И долго размышлял над словами Еси.
9
Приоделся я вечером — на тип-топ! Рубашку надел коричневую с золотистыми цветочками, причудливо завязал темно-фиолетовый в розовую полоску галстук. А костюм — темно-синий. Прихватил тросточку и вышел из дома.
На базаре встретил Щура.
— Ты куда? — спросил тот.
— К Сашке.
— Ага, на вечеринку! И я туда же дыбаю!
Вырядился Щур сущим графом: серый костюм, лакированные туфли, зеленый галстук. На голове светлая фетровая шляпа с широкими полями.
Когда подходили к Сашкиному дому, еще издали услышали гармонь.
— Антоха загибает! — определил Щур.
Сквозь открытые двери по двору тянулась широкая полоса света. Рядом с домом митусились смутно различимые фигуры. Слышались шепот, смешки.
Мы зашли — и сразу оглохли от неистовства гармони. Антоний от вдохновения даже зажмурился.
Тут толпились, вопили, голосили. От топота дрожали стены дома. Весь зал заполнила кружащаяся в танце, притопывающая толпа. Антоний выдавал модного тогда «Карапета». Кто-то посвистывал, кто-то подпевал под музыку.
Стали мы со Щуром у стены, присматриваясь к танцующим. Щур кивнул в сторону высокого тощего хлопца с темным, цыганским лицом и зачесанными по-казацки волосами.
— Это Гвоздь… машинист, — сказал он мне.
Танцевал Гвоздь с совсем молоденькой, может, лет пятнадцати, девчушкой. Маленькая — едва доставала ему до груди, но очень уж была красивая, с чудесным лицом. Танцуя, смешно семенила вокруг здоровенного контрабандиста, а тот ее подхватывал, поднимал, кружа. Размашисто танцевал — выгибался, подпрыгивал, притопывал.
— Его любовница, — сказал Щур через минуту.
— Ну-у? — удивился я.
А вообще, некрасивых девчат тут не было. Контрабандисты любились с самыми красивыми девушками в местечке.
Увидел я Лорда, блестевшего набриолиненными волосами. Неплохо он танцевал, словно бы нехотя, с высокой полной дивчиной в темно-зеленом платье. Фигура у девушки была что надо, но лицо имела мертвенно-бледное, упырячье, на маску похожее. Может, с пудрой неподходящего цвета переборщила?
Увидел и Ваньку Большевика, с болезненной усмешкой прижимавшего к себе мясистую девицу с толстыми, розовыми, голыми руками. Так ее облапал, что бедной приходилось голову отворачивать.
Заметил двух танцующих друг с дружкою девушек. Некрасивые, вели себя дерзко. Одна визжала, вторая притопывала, встряхивала коротко остриженными волосами.
— Что за крали?
— Андзя Солдат и Гелька Пудель. Контрабандистки.
Присмотрелся к ним. У Андзи были широкие плечи и узкие бедра, и выглядела она, точно переодетый женщиной мужик. Оделась в чересчур короткое платье апельсиновой расцветки. На пальцах — множество перстней, на руках — браслет на браслете. Андзя Солдат была высокой и щуплой. А товарка ее, Гелька Пудель — низенькая и коренастая, с симпатичным веселым лицом, немного вздернутым носиком. Была в голубом платьице, с черным платком на шее. Улыбался я, глядя на смешную парочку.
Кроме них, танцевали еще много хлопцев и девчат, большей частью мне не знакомые. Многие сидели на лавках у стен или стояли. Девчата все в ярком, праздничном. У кого ноги покрасивее, носили коротенькие платьица. Хлопцы, большей частью, в темно-синих, коричневых и светлых костюмах. Жилетки и галстуки, выглядывающие из-под расстегнутых пиджаков, были самых фантастических цветов и рисунков.
Я поискал глазами Фелю, но не увидел. Антоний перестал играть. Танцы прекратились. Избу заполнил гомон разговоров. Девчата начали собираться отдельно, в углу избы. Хлопцы стали у стен. Кое-кто прохаживался посреди зала. Держались неестественно — напыщенные, чванные. Видать, кружила им головы слава героев границы.
Девчата шептались, хихикали, поглядывали на хлопцев. А те делали вид, что ведут деловые, ужасно важные разговоры и вовсе на женщин внимания не обращают. Это считалось хорошим тоном.
Щур дернул меня за рукав. Я обернулся. В избу зашел Альфред Алинчук, разодетый с шиком и блеском, напомаженный, выбритый до гладкости и вообще будто лакированный. За ним явились и братья: Альбин, Адольф, Альфонс и Амброзий. Стали кучкой у двери. Разговоров стало меньше. Хлопцы угрюмо посматривали на братьев, и только «мамзели» (как говаривал Лорд) зашептали оживленнее и захихикали явственнее, дерзко улыбаясь и строя Алинчукам глазки.
Тут явился предо всеми Болек Комета. Вышел на середину избы, пригладил усы, оглядел присутствующих и вдруг безо всякого видимого повода расхохотался. Этого хватило, чтобы девчата захихикали, засмеялись. Хлопцы бухнули хохотом — не все, некоторые аж губы позакусывали, стараясь сохранить почтенный вид.
Болек Комета обратил взор на Антония, сидевшего в углу, уперев подбородок в баян.
— А… пан маэстро! Мое почтение!.. Сыграйте-ка нам малость «На сопках Маньчжурии»! Айн, цвай, драй!
Комета кинул гармонисту золотую монету. А когда тот заиграл старый, раздольный русский вальс, подхватил ближайшую дивчину и начал кружиться с нею по избе. Избранницей его оказалась Гелька Пудель. Она раскраснелась. Дрыгала смешно ногами в воздухе, отпихивала Комету. В избе дружно зареготали. Комета, наконец, выпустил Гельку. Та отскочила к девчатам, показала ему язык.
— По-французски не умею, — с достоинством ответил на это Комета, и вся изба снова грохнула смехом.
Затем Болек пошел к дверям, ведущим в другую комнату. Вскоре пара за парой стали выбираться на середину зала танцоры. Прерванная забава разгорелась снова. Я и Щур нашли места на лавке. Справа от меня стояла Маня Дзюньдзя, как обычно, с кислой миной, будто недовольная чем-то. Видел я ее как-то на базаре вместе с Гелькой Пудель. Теперь она стояла рядом с коренастой дивчиной с удивительными, смелыми, притягивающими, будто магниты, черными глазами.
— Это кто? — спрашиваю Щура.
— Та, в желтом — Маня Дзюньдзя, контрабандистка.
— Знаю ее… А рядом, в розовом?
— Белька… Она тоже по контрабанде. Машинистка она. Баба-гетман!
Белька наверняка услышала, что о ней речь. Повернулась к нам. Щур кивнул. Она ответила, чуть шевельнув поднятой ладонью. Потом отвернулась и, выпячивая большие упругие груди, вздрагивающие при каждом движении и безумно дразнящие хлопцев, принялась рассматривать танцующих.
