Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗
— Ради самого неба, остановись, Утсара! Послушай меня, я хочу только сказать тебе одно слово, а там делай что хочешь… Прежде только дай мне ящик со свечами, я хочу засветить огонь и еще раз взглянуть на тебя.
Оба стояли снова друг против друга, освещенные слабым светом восковой свечи.
— Говори, чего ты хочешь от меня? — сказал факир. — Только предупреждаю тебя, что я не изменю своего решения.
— Выслушай меня, — продолжал падиал с такой важностью, какой факир никогда не замечал у него. — Ты знаешь, что боги запрещают посягать на свою жизнь; божественный Ману, которого ты, кажется, призывал всего только минуту тому назад, наказывает за это преступление тысячами переселений в тела нечистых животных, и только после этого ты получишь снова человеческий образ.
— Боги не могут осудить человека за желание избежать ужасных и унижающих его достоинство мук голода. Неужели ты хочешь дожидаться той минуты, когда мы, обезумев от страданий, дойдем до бешенства и один из нас бросится на другого, чтобы насытиться его мясом и кровью?..
— Боги не простят нам того, что мы с первого же дня выказали сомнение в их доброте и справедливости. Ты не подождешь ни дня, ни даже часа — и посмеешь сказать Джаме, судье ада, что ты исполнил высшую волю? А если он ответит тебе: «Боги хотели только испытать твое мужество; помощь пришла бы, если бы ты не отчаивался». Послушай, Утсара, что говорит священная книга, и трепещи, что ужасный приговор ее не исполнен на тебе: «Тот, кто посягнул на свою жизнь, будет присужден к следующим мукам. Тысячи раз побывает он в телах пауков, змей, хамелеонов, водяных птиц, зловредных вампиров; затем он перейдет в тело собаки, вепря, осла, верблюда, козла, быка и, наконец, в тело парии». Так говорит Ману… Где же ты тут видишь, чтобы человеку позволено было уничтожить себя во избежание страданий и испытаний, посланных ему богами?
Все образование, получаемое индусами, заключается в знании стихов Веды и Ману, которые их заставляют учить на память с самого раннего детства; факир, так же хорошо знавший эти стихи, как и падиал, глубоко задумался, когда последний напомнил ему о них. Слова священной книги всегда производят сильное впечатление на индусов. После нескольких минут размышления Утсара отвечал:
— Ты, быть может, прав; чего же ты хочешь от меня?
— Чтобы ты вместе со мной терпеливо ждал и обратился к духу — покровителю твоей семьи. Я поступлю так же. И если при первых муках голода к нам не явится никакой помощи ни с неба, ни от людей, тогда, клянусь тебе страшной клятвой, я первый убью себя на твоих глазах, ибо не думаю, чтобы боги радовались, если два человека, точно хищные звери, набросятся друг на друга.
— Пусть так! Я согласен, — отвечал факир, пересиливая себя, — но когда наступит час, вспомни свою клятву.
Вера преобразила падиала; это был уже не тот человек. Как все слабые и суеверные люди, он не размышлял о безысходности своего положения. Нужно было чудо, чтобы спасти их, но он глубоко верил в такое чудо, и этого было достаточно, чтобы к нему вернулось мужество, на которое факир, привыкший к его трусости, не считал его способным.
Он хотел отвечать своему товарищу, что тот может рассчитывать на его слово, как вдруг остановился в самом начале своей фразы и так громко вскрикнул от удивления, что факир вздрогнул.
— Что с тобой еще? — спросил он.
— Смотри, смотри! — воскликнул падиал с невыразимой радостью.
— Куда? — спросил факир, который успел уже потушить свою свечу.
— Туда! Туда! В воду!
Факир взглянул на указанное ему место и не мог сдержать крика удивления. На глубине двадцать метров под водой виднелся на ровном месте светлый круг, окруженный лучами.
— Видишь, факир! Видишь! — кричал падиал вне себя от восторга. — Не сами ли боги посылают нам этот знак, чтобы показать нам, что они слышали и одобряют наше решение?
— Увы! Еще одна мечта, мой бедный Хамед! — отвечал факир, сразу понявший причину странного явления. — Это, напротив, уничтожает последнюю надежду, которая нам оставалась, ибо указывает на то, что длинная галерея, в которой мы находимся, устроена для проветривания, как я и предполагал. Солнце, проходя в эту минуту прямо над колодцем, бросает свое отражение, видимое нами на дне. Смотри! Вот крут меняет уже свою форму по мере того, как дневное светило дальше совершает свой путь… Он появится завтра и даст нам возможность — жалкое утешение! — точно определять дни, оставшиеся нам для жизни…
Был действительно полдень, и, как правильно сказал факир, светлый круг постепенно изменял свою форму. Затем он исчез, и они снова остались среди безмолвной и зловещей темноты…
III
ОСТАТОК ДНЯ ПРОШЕЛ БЕЗ КАКИХ-ЛИБО изменений в положении пленников; кроме уверенности в том, что им нечего ждать помощи извне, их воображение поражала еще зловещая тишина, царившая вокруг. Тишина эта в конце концов привела их в состояние, близкое к помешательству.
Им чудилось, что они слышат странный шум и жужжание и видят перед собой фантастические призраки; казалось, к их лицам и полуобнаженным телам прикасаются холодные, костлявые руки скелетов. Они пробовали кричать, но голос, парализованный страхом, застревал у них в горле; покрытые холодным потом, еще более увеличивающим муки голода, которые начинали терзать их, несчастные впали в полное физическое изнеможение, перешедшее, к их счастью, в глубокий сон.
Утсара проснулся первый. Он не мог дать себе отчета, сколько времени он спал. Он чувствовал только, что этот отдых подкрепил его силы. Ровное и спокойное дыхание товарища указывало на то, что тот еще спит, а потому, оставив его в этом счастливом забвении своего положения, факир стал в сотый раз обдумывать способ выйти из этой адской тюрьмы. Он приступил к этому без особой надежды, ибо ему казалось, что им исчерпаны уже все разумные средства, и в сотый раз он уже приходил к сознанию своей полной беспомощности. Число трупов, скопившихся в верхнем подземелье, ясно говорило ему, что подземелье не возвращало жертв, доверенных ему.
Вдруг в голове его, более спокойной и ясной, чем накануне, возникла мысль, которую он с первого раза отверг, как совершенно неприменимую. Однако, как это всегда бывает, когда долго ломаешь себе голову над одним и тем же вопросом, который сначала вызывал одни только затруднения, последние мало-помалу стали казаться менее ужасными, а шансы на успех — более возможными. Результатом такого размышления у факира явилось желание попытаться привести в исполнение задуманный им план, хотя бы даже с опасностью жизни. Не лучше ли умереть, пробуя спастись, чем терпеливо ждать неизбежного конца?
Придя к такому заключению, он решил разбудить Дислад-Хамеда и сообщить ему о задуманном; он не знал, обладает ли падиал необходимыми качествами, чтобы следовать за ним в осуществлении смелого плана, на который он решился. Он уже протянул руку, чтобы пошевелить спящего, и вдруг остановился… Бедный падиал видел какой-то сон и громко говорил… Ему снилось, что он находится на башне и исполняет обязанности ночного сторожа; только что он пробил последние часы ночи, объявив о появлении первых проблесков зари. И тут Утсара услышал, что он шепчет чудное воззвание к солнцу, молитву из «Ригведы», которое все индусы читают утром при восходе солнца, когда совершают свои омовения:
