Пещера Лейхтвейса. Том первый - Редер В. (читаем книги бесплатно txt) 📗
— А что будет с моим больным дедушкой? — все еще колебалась Ганнеле.
— Он попадет в богадельню, — ответил Отто, — и кроме того, Ганнеле, даю тебе слово, что я ежегодно буду посылать в Доцгейм известную сумму на содержание твоего дедушки.
— Это было последнее препятствие! — воскликнула Ганнеле. — Отныне я принадлежу тебе на всю жизнь. Веди меня отсюда, куда хочешь.
Она вернулась в хижину, и Отто видел через окно, как она собрала кое-какую одежду из сундука и связала в узел. Далее он видел, как Ганнеле подошла к постели старика и провела рукой по его голове, как бы благословляя его на прощанье. Затем Ганнеле с узлом в руке вышла в сад.
— Я охотно простилась бы еще с одним человеком в Доцгейме, — сказала она, — с одним-единственным только. Но оно и лучше, что я не увижу его, а то я не вынесла бы немого упрека в его взоре.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — с явным раздражением отозвался Отто, — я был бы способен приревновать тебя, если бы не уверенность в твоей любви ко мне.
— Ревнивец, — произнесла она, — неужели женщина может принести более серьезную жертву, чем та, которую я приношу тебе в данную минуту?
Они вышли вместе из сада. Ганнеле дрожащей рукой открыла калитку. Но в то же мгновение она вскрикнула от ужаса и отшатнулась. Отто тоже остановился в смущении и нахмурился. Перед беглецами стоял бедный калека, скрипач Франц. Он бегло взглянул на узел в руке Ганнеле, потом пытливо посмотрел на Отто и затем произнес:
— Куда ты идешь, Ганнеле? Куда тебя ведет среди ночи этот человек?
Ганнеле и Отто ничего не ответили. Им казалось, что несчастный калека имеет полное право задавать им такие вопросы, им казалось, что пред ними предстал судья, которому они обязаны дать отчет во всем том, что собирались совершить.
— Впрочем, зачем мне спрашивать! — воскликнул скрипач Франц дрожащим от волнения голосом. — Я знаю все и без слов. Пришел разбойник и уводит с собою невесту в свое логово, чтобы она жила с ним среди грабителей, чтобы ее покарало правосудие. Да, нечего сказать, хороша любовь, которая способна довести любимую девушку до плахи и позорного столба.
— Молчи, Франц, — хрипло произнес Отто, — или я пущу в ход силу.
— Что ж, бей меня, — продолжал скрипач Франц, — довольно одного твоего удара, и я свалюсь. Ведь я калека и драться с тобой не могу, а ты мужчина сильный, да еще и разбойник, привыкший убивать.
— Уйдем поскорей, — шепнул Отто своей возлюбленной, — я не в состоянии выслушивать его. Уйдем и скроемся из села.
Но Ганнеле стояла как вкопанная. Она выпустила свой узел, скрестила руки на груди и задумалась.
— Ганнеле, — немного спокойнее проговорил скрипач Франц, — ты должна засвидетельствовать, что когда вербовщик увозил Отто, я сделал все что мог для его спасения, что я заглушил в себе свою любовь к тебе и что именно я сообщил тебе, где находится Отто. Следовательно, ты знаешь, Ганнеле, что я не способен на зависть или ревность. Но именно потому, что я люблю тебя больше, чем можно выразить словами, больше, чем тот, которого любишь ты, — именно потому я и не допущу, чтобы ты сделалась сообщницей преступника. Я схвачу тебя за руки, буду кричать на все село и не отпущу тебя с ним. А ты, Ганнеле, поверь мне, наступит время, когда ты поблагодаришь меня за это.
Тут Отто подскочил к Ганнеле, обнял ее и хотел насильно увести ее.
Франц поднял костыль, размахнулся им над своей головой и хотел ударить Отто, но Ганнеле крикнула:
— Не трогай его, Франц. Не обижай его. Тебе незачем пускать в ход силу — твои слова и без того озарили мне душу. Я не уйду никуда. Я остаюсь в Доцгейме.
Отто страшно вскрикнул и оттолкнул от себя Ганнеле с такой силой, что она упала бы, если б не удержалась за ствол дерева.
Потом он отошел на несколько шагов и хрипло произнес:
— Прощай, Ганнеле. Ты больше никогда меня на увидишь. Сегодня я убедился, что ты любишь скрипача Франца больше, чем меня. Что же, выходи за него замуж, живи в счастье и спокойствии. А я один пойду по своему тернистому пути. Но когда тебе придется услышать, что в шайке Лейхтвейса один из разбойников отличается особенной жестокостью и кровожадностью, то знай, что речь идет обо мне, и знай, что виновата в этом только ты.
Он постоял еще немного, грозно потрясая кулаками, с искаженным от злобы лицом; потом громко расхохотался, повернулся и ушел.
Ганнеле и скрипач Франц молча смотрели ему вслед. Ганнеле точно окаменела от ужаса. Она не шевелилась и не плакала; казалось, жизнь оставила ее.
Франц подошел к ней и тихим голосом произнес:
— Ганнеле, я хочу доказать тебе, что спас тебя от гибели не для себя, а для тебя самой. Я знаю, ты никогда не будешь моей женой, но я посвящу тебе всю свою жизнь, чтобы своей любовью отплатить тебе за доверие ко мне.
— Да, я дала убедить себя, — еле слышно произнесла Ганнеле, — но это стоит мне молодости и счастья. Вследствие этого разрушились все мои надежды. Иди домой, Франц, я обещаю тебе, что не наложу на себя руки и не последую за Отто. Я обещала тебе не быть сообщницей его преступлений и сдержу свое слово; в этом можешь быть вполне уверен. Но когда придет весна и снова расцветет вот это грушевое дерево, тогда ты выкопай под ним глубокую яму и опусти меня туда, вот здесь, на том самом месте, где с надорванной душой и разбитым сердцем я отказалась от своей любви. Прощай, Франц. Ты сделал доброе дело, за которое тебя, быть может, благословит Господь, так как ты спас мою душу. Но при этом ты разбил мое счастье.
Медленно подняла она свой узел и ушла в дом.
А скрипач Франц упал на землю, закрыл лицо руками и горько зарыдал.
Глава 44
ЗАБЫТАЯ ЛЕГЕНДА
После того как распространился слух, что дочь графа фон Бергена покончила с собой в свадебную ночь, престарелый граф поселился в своем охотничьем замке, в дебрях густых лесов Таунаса. Здесь редко бывали проезжие или прохожие, но старик предпочитал именно это уединение после того, как к нему точно чудом вернулся дар слова. Он мог в любое время вернуться в свет и лично управлять своими поместьями, но всему этому он предпочел уединенную жизнь отшельника в маленьком замке, предоставив своим управляющим заниматься делами.
Старый граф держал при себе для услуг лишь одного пожилого, преданного камердинера, который во время болезни возил его в передвижном кресле и знал все привычки своего господина. Этот камердинер смотрел на графа, как на существо высшего порядка. В одном только вопросе он не соглашался с ним. Но именно этого вопроса он никогда не касался, так как граф строжайшим образом приказал ему молчать об этом.
Дело в том, что старый Христиан носил на руках Лору, дочь своего господина, когда она еще была совсем маленькой девочкой. На его глазах прошли ее детство и юность, и потому он не переставал любить и уважать ее, хотя знал, что она стала женой разбойника Лейхтвейса. Старик Христиан был человек простой: он не понимал, почему его господин ни за что не хочет простить свою дочь, которую он прежде так боготворил. Христиан не отрицал того, что быть женой разбойника и принимать участие в злодеяниях — грешно, но, с другой стороны, он спрашивал себя: могла ли графиня Лора поступить иначе, раз она полюбила Лейхтвейса? Все чаще и чаще просматривал он старую Библию и искал в ней ответа на волнующие его вопросы. Он находил там много изречений, казавшихся ему подходящими, но все они противоречили взгляду старого графа.
Прежде всего сам Господь ясно повелел: «Оставь отца своего и матерь свою и прилепися к мужу своему!» Так графиня Лора и поступила, когда последовала за Лейхтвейсом. Затем Христиан читал о Руфи, которая из-за любви своей покинула дом и страну и даже изменила вере своей. В Ветхом и Новом Завете верный слуга нашел много доводов, которые он мог бы привести своему господину. Но ему было приказано молчать, и он не смел даже произносить в присутствии графа имени так низко павшей дочери его.
