Медвежонок Железная Голова - Эмар Густав (мир книг .txt) 📗
— Ну и наивен же ты, ей-Богу, Тихий Ветерок! — вскричал Прекрасный Лоран с громким хохотом. — Разве ты забыл, что среди испанских пленных есть женщины?
— У тебя злой язык, Лоран, — весело воскликнул Медвежонок, — но я должен сознаться, что твое замечание справедливо. Бесчеловечно было бы заставлять женщин пройти, быть может, более двадцати лье по отвратительным дорогам.
— В высшей степени бесчеловечно! — подтвердил Прекрасный Лоран с комической серьезностью.
— Дороги в порядке, — успокоил Легкий Ветерок, — лошади пройдут без труда.
— Тогда я возьму двух лошадей.
— Как хочешь. Итак, решено, до завтра.
— До завтра; спасибо.
Флибустьеры встали, выпили по последней рюмке ликера, дружески пожали хозяину руку и ушли, чтоб дать ему возможность поспать.
Но капитан долго не мог заснуть. Неведомое чувство коварно закрадывалось в сердце; любопытство, в природе которого он сам не мог дать себе отчета, отгоняло от него сон всю ночь.
Против его воли, слова Прекрасного Лорана то и дело звучали у него в ушах.
На другое утро, когда еще не появилось солнце, Тихий Ветерок, олицетворенная точность, согласно своему обещанию явился с двумя вооруженными с ног до головы слугами и постучался в двери дома Медвежонка. Сам хозяин отпер ему дверь и вышел дружески пожать ему руку.
— Мы готовы, — сказал он.
— Так отправимся в путь, — ответил Тихий Ветерок. — Если поторопиться, мы, пожалуй, часам к одиннадцати или к полудню застанем Польтэ в его букане; иначе нам не удастся увидеть его раньше шести часов вечера.
Медвежонок тотчас велел предупредить испанцев.
Спустя десять минут караван покинул дом и направился к горам, удаляясь от моря.
Во главе шли Тихий Ветерок и Медвежонок, сопровождаемый своими неразлучными спутниками — собаками и кабанами.
Далее верхом на лошадях следовали две женщины. Они до того тщательно закутались в свои мантильи и шарфы, что из всего лица были видны одни только черные глаза, блестевшие словно карбункулы, когда они с беспокойством оглядывались по сторонам.
За ними в нескольких шагах шли испанские пленники, нахлобучив шляпы с широкими полями и с головой, до самых глаз, окутав себя толстыми складками плащей.
Испанцы ни в какую погоду, дождь ли, солнце ли, холодно или жарко, в Европе они или в Америке, не расстаются со своим плащом; это неизменная и в то же время любимейшая их одежда.
Два слуги Медвежонка и два — Тихого Ветерка шли на флангах колонны, с ружьем на плече, пистолетами и топором за поясом, штыком и ножами в ножнах из крокодиловой кожи на боку.
Редкие прохожие, которые встречались флибустьерам на улицах, почтительно кланялись им и желали счастливого пути, ничем не изобличая нескромного любопытства; караульные у городских ворот подняли решетку и опустили подъемный мост, едва завидев их, и вскоре маленький караван очутился в открытом поле.
ГЛАВА IV. Как флибустьеры нашли Польтэ, который один-одинешенек оцеплял полусотню испанцев
Было еще темно; чувствовался резкий холод. Волны Антильского моря вспыхивали на горизонте кровавым оттенком; солнце готово было выйти из недр волн.
Путешественники пробирались по узкой и каменистой дороге, окаймленной с обеих сторон частым кустарником сасафраса, среди которого местами возвышались кокосовые пальмы, чьи густые верхушки слегка колебал затихающий утренний ветерок.
Вдали виднелась темная и величественная масса самого густого леса в Артибоните, над которым выступала остроконечная вершина невысокой горы Куридас.
Равнина пробуждалась, и все таинственные ее обитатели по-своему приветствовали возвращение света.
Отвратительные пипы, гады из семейства жаб, с бычьим голосом, мычали у какого-нибудь неизвестного болота, над которым с жужжанием кружились тучи москитов; кампанеро, или птица-колокол, повторял свою однообразную и пронзительную нотку через равномерные промежутки; обезьяны визжали наперебой, свиньи пекари глухо хрюкали в колючем кустарнике, и исполинские грифы, широко распустив свои большие крылья, описывали громадные круги в воздухе, испуская отрывистые, пронзительные крики, к которым примешивалось мяуканье диких кошек и веселое пение тысяч птиц всех родов и цветов, зябко нахохлившихся в густой листве.
Путешественники шли довольно быстро, отчасти чтобы согреться — на Санто-Доминго утро бывает крайне холодным — отчасти чтобы вернуть время, потерянное на приготовления к дороге.
По выходе из города никто не проронил ни слова.
Флибустьеры курили коротенькие трубочки, испанцы же, вероятно, размышляли о счастливом и неожиданном событии, которое возвратило им свободу, когда перед ними была открыта одна печальная перспектива вечного рабства.
Однако, когда мрак совсем рассеялся и на смену ему пришел ослепительный тропический свет, перед которым самый прекрасный день нашей старой Европы кажется серым и туманным, путешественники стали понемногу оживляться, и в разных группах, из которых состоял караван, уже успели переброситься несколькими словами.
Медвежонок Железная Голова, обычно такой хладнокровный и сдержанный, казался чем-то озабоченным, даже взволнованным; он то и дело оглядывался назад или по сторонам, на вопросы товарища отвечал невпопад, иногда вдруг останавливался без видимой причины и с досадой снова пускался вперед.
— Что это сегодня на тебя нашло? — вскричал наконец Тихий Ветерок. — Четыре раза я повторяю один и тот же вопрос, а ты не удостаиваешь меня ответа. Хороший же ты после этого собеседник!
— Я не слышал, — ответил Медвежонок тоном человека, который внезапно проснулся.
— Это дело другое; стало быть, ты оглох.
— Оглох?
— Разумеется, раз ты не слышишь. Берегись, дружище, — прибавил Тихий Ветерок, наклоняясь к уху капитана, — если так пойдет и дальше, я поневоле приду к заключению, что Лоран был прав.
— С какой стати приплетаешь ты Лорана? — возразил Медвежонок, невольно вздрогнув.
— Еще бы! Разве он не говорил, что ты вдруг воспылал участием к испанским пленникам из-за прекрасных черных глаз одной из сеньорит, если не обеих?
— Да я еще и лиц-то их не видел.
— Тем более, приятель.
— Ты бредишь!
— Разумеется, я брежу, а ты в полном рассудке; это дело решенное. Однако, как я ни брежу, будь я на твоем месте, не упустил бы случая, которого, пожалуй, более не представится; я подошел бы к дамам и отважно вступил с ними в разговор.
— Что же я выиграю этим?
— Удовольствие услышать нежный и мелодичный голос, который будет ласкать твой слух; разве этого мало?
— Но о чем же мне говорить?
— Вот тебе на! Нашел трудность! Говори с ними обо всем на свете, о дне и ночи, о погоде, настоящей и будущей.
— Премилый предмет для беседы, в особенности занимательный, — возразил капитан, презрительно пожав плечами.
— Занимательнее, чем ты полагаешь; сейчас докажу тебе это.
— Ты?
— Ив одну секунду; вот, смотри.
Тихий Ветерок остановился, поджидая, чтобы дамы поравнялись с ним.
— Извините, сеньорита, — вежливо обратился он к той, которая ехала ближе к нему, — кажется, у вашей лошади ослабла подпруга, позвольте мне осмотреть ее.
— Извольте, сеньор, — ответила дама.
Тихий Ветерок с самым серьезным видом осмотрел подпругу.
— Я ошибся, — сказал он через минуту, — все в порядке.
— Благодарю за внимание, сеньор.
— Не позволите ли вы задать вам один вопрос? — едва слышным голосом обратилась к нему другая дама.
— Весь к вашим услугам, сеньорита, так же как и мой друг, — с почтительным поклоном отвечал Тихий Ветерок, указывая на Медвежонка, который шел рядом с ним и, чувствуя, что стал предметом внимания дам, не знал, куда себя девать.
— Долго мы еще будем путешествовать таким образом? — спросила дама.
— Я не могу ответить вам определенно, сеньорита, по той простой причине, что сам не знаю.
